– А Кот?
– С Котом хуже. Скончался он вскоре после этого обеда. Лечили его и в Швейцарии, и ещё где-то там. Маркиз не поскупился, всё лечение оплатил. Ничего не помогло. Не смог он переварить эту мышь. Осложнения желудочные пошли, непроходимость. А сапоги его и шляпа сейчас в историческом музее находятся. В виде экспонатов лежат, под стеклом! Занимают отдельную витрину! Вот такая история.
– Ну, ладно, хватит этих сказок, – строго сказала Королева, – Подавайте обед. Пассажиров положено на борту кормить. Входит в стоимость билета. И не забудьте, голубчик, пятьдесят миллилитров ликёра и пирожное, на десерт.
Бременские музыканты
– Работал я у одной кошки богатой телохранителем и пожарным, на полставки, – рассказывал Кот, вытирая слёзы, – А после пожара она меня выгнала. Говорит: «Надо было, дурак, пожарных вызывать, а ты, скотина такая, привлёк непрофессионалов – курица с ведром, козёл с фонарём – смех один! Вот всё и сгорело из-за тебя.
И решил тогда Кот создать музыкальный коллектив и идти в немецкий город Бремен, чтобы работать там уличными музыкантами.
Вот идёт Кот и видит, лежит на дороге собака из мультфильма «Жил-был пёс» и горько плачет.
– Ты что это, пёс, загрустил? – спрашивает Кот.
– Как же мне не печалиться. Выгнали меня хозяева из хаты из-за того, что я горшок с борщом опрокинул.
– Пошёл, – говорят, – отсюда, москаль, проклятый. Иди к своим москалям. Только всё нам тут портишь. И гавкаешь не по мове. Мы лучше волка пригласим из леса хату стеречь. Он хоть и дикое животное, а высказывался за вступление в Евросоюз, в отличие от тебя.
– Пойдем со мной в немецкий город Бремен и сделаемся там уличными музыкантами. Лаешь ты громко. Ты будешь петь и в барабан бить, а я буду петь и на скрипке играть.
– Что ж, – говорит пёс, – пойдем.
Пошли они дальше вместе.
Шли они, шли и увидели петуха, который сидел на дороге и выглядел очень расстроенным, и даже «Ку-ка-ре-ку» не кричал.
Ты что, петушок, грустишь? – спрашивает его Пёс.
– Ах, – говорит Петух, – Жил я с Котом и Дроздом в лесу. Они в лес уходили дрова рубить, а я дома оставался, на хозяйстве – варил, жарил, дом убирал. Повадилась ко мне Лиса ходить. Отношения завязались. Женщина – шикарная. Мех один чего стоит! Меня бывало, обнимет: «Золотой гребешок мой, масляна головушка».
– А эти – лесорубы, естественно, завидовать стали, говорят:
«Мы там, в лесу горбатимся, домой придем – обеда нет, посуда грязная, в избе не метено, а он с Лисой шуры-муры завёл». Да и выгнали меня. «Иди, – говорят, – к своей Лисе, а нам ты больше не нужен». А Лиса меня тоже не приняла в свою нору. Сказала: «Если только бульон из тебя сварить, а так ты мне не нужен».
– А поёдем, Петушок, с нами в немецкий город Бремен и станем там уличными музыкантами. Голос у тебя пронзительный, диапазон широкий. Ты будешь петь и на балалайке играть.
И пошли они дальше все вместе.
Идут и видят – на дороге стоит Осёл, и глаза у него такие грустные.
– Ты что это, Ослик, приуныл, – спрашивают.
А Осёл им тоже рассказал свою грустную историю: «Работал я в одном коллективе. Играл на струнных. Репетировали мы, репетировали. Сначала вроде намечались перспективы. О славе мечтали. Думали, как отрепетируем, как заиграем, тут у нас и лес, и горы запляшут.
– А потом филармонию нашу реорганизовали, а нас всех и сократили. Иван Андреевич, директор наш, так прямо и сказал: «Нам струнные сейчас не нужны, нам сейчас баянисты и аккордеонисты необходимы, для проведения культурно-массовых мероприятий в парках для нашего населения». Ну, типа, играй гармонь и. т. д. Все мы и остались без работы – и я, и Мартышка, и Медведь, и Козёл.
– А, пойдем, Осёл, с нами в немецкий город Бремен и станем там уличными музыкантами. Ты у нас в группе будешь петь и на гитаре играть.
И пошли они дальше все вместе. Решили идти пешком, без виз и заграничных паспортов – лесом.
Настала ночь. И увидели они огонёк невдалеке. И пошли в этом направлении, потому что спать хотели, да и проголодались.
А в этом доме жили разбойники, сидели они за столом, мясо ели, да запивали вином.
А наши музыканты, в виде сюрприза, и ввалились к ним через окно. Хотели их напугать. А разбойники совершенно не испугались, а продолжали жадно есть и пить, и даже не пригласили гостей к столу. А, наевшись, вытерли масляные свои губы о рукава, а руки грязные о штаны и только тогда вступили в диалог с пришельцами.
И, почудилось этим разбойникам вдруг, тут и выпитый алкоголь сыграл свою роль, что никакие они не разбойники, а музыкальные продюсеры и надо им начинать прослушивать конкурсантов.
Расселись они по лавкам с умным видом и начали работать.
Разбойники, как известно, очень придирчивы, в принципе, и неплохо разбираются в шансоне. Не понравились им конкурсанты все, как один. Короче, забраковали они их.
Но и конкурсанты, в свою очередь, так дело не оставили. Собака давай их за ноги кусать, Кот не поленился и расцарапал каждому лицо, никого не пропустил, а Осёл так лягнул это жюри копытом, что они вылетели из домика, а приземлились уже на поляне, а Петух ещё и «Ку-ка-ре-ку» им вдогонку исполнил.
А наши музыканты сели всем коллективом за стол и стали пить, да закусывать, о чем уже давно им мечталось.
– А давайте не пойдем в немецкий город Бремен через границу, да без виз, да без паспортов, – сказал Кот, еле ворочая языком, так как крепких напитков до этого сроду не пробовал.
– А давайте не будем создавать музыкальный коллектив, – сказал Осёл, абсолютно трезвый, несмотря на три литра выпитого.
– А давайте будем и плясать, и петь только для собственного удовольствия, – сказал Петух. – Предлагаю, пригласить Лису, потому что без девушек за столом скучно.
– А давайте сначала станем разбойниками, – предложил Пёс, и оскалился так, что Кот и Петух попрятались под стол, а Осёл никак не прореагировал.
И они стали отличными разбойниками. И очень быстро собрали необходимую сумму с проезжающего через лес населения, а также с провозимых на транспорте грузов. Им нужны были деньги для раскрутки коллектива, то ли десять миллионов, то ли даже пятнадцать. Потом, уже используя эти денежные ресурсы, они раскрутились, как положено, через радио, телевизор, а также внутри лесных массивов. То есть, запланированная слава, наконец, пришла.
И докатилась их слава до города Бремена, и прислали им оттуда one-way ticket каждому, и исполнили они там свои песни о жизни разбойников в дремучих лесах под аккомпанемент Бременского филармонического оркестра – крепкий лирический шансон. А бременские любители музыки даже плакали, думая, что это про свежий ветер перемен и падение берлинской стены.
То есть, в конце концов, не только сбылась мечта, а даже получилось ещё лучше.
А. П. Чехов приходит в театр без билета
Один режиссер так полюбил А. П. Чехова, что ставил только его пьесы. Поставит, например, пьесу «Дядя Ваня», а потом сразу за «Три сестры» принимается. А после них сразу – спектакль «Чайка». Ну, а потом опять всё по-новой – «Дядю Ваню», «Три сестры», а за ними снова «Чайку», но уже в новой интерпретации.
Но вот однажды, в грустную годовщину смерти писателя, произошло странное событие. Где-то к последнему акту в ложу вдруг садится некий господин – в пенсне, с небольшой бородкой, отдаленно напоминающий Антона Павловича Чехова.
В зале было по традиции темно – спектакль шёл – «Три сестры».
Когда же спектакль закончился, и актёры стали выходить на поклон, этот, предполагаемый Антон Павлович, перелез через барьер ложи и вышел вместе с актёрами и режиссером на сцену. Цель у него была одна – пожать крепким бронзовым пожатием руку режиссеру-постановщику. Собственно, для этого он и сошёл с постамента в Камергерском переулке, на котором стоял неподвижно с 1998 года.
Актёры, как племя неверное и вечно недовольное и режиссером, и репертуаром, и зарплатой, узнав классика по пенсне и бородке, стали вдруг ни с того, ни с сего скандировать: «Зачем живем, зачем страдаем?»
Как бы, опосредованно, жалуясь на режиссера, выбор репертуара и зарплату, но в то же время, выражая почтение, цитированием знаменитого классика. Собственно тут и придраться не к чему – текст из последней сцены пьесы «Три сестры».
Странно, что и зрители, которых никто не заставлял покупать дорогие билеты и идти смотреть спектакль «Три сестры» в новой интерпретации, тоже подхватили этот лозунг.
И громогласное «Зачем живем, зачем страдаем?», в зрительском исполнении, уже даже стало напоминать какой-то политический лозунг, никак неуместный в театре.