Проделки Везувия и следователь Железманов
– А если так? – предложил Миша. Он оттеснил друга от окна. Крепко взявшись руками за подоконник, он поставил ногу на выступ и одновременно подпрыгнул и подтянулся на руках, словно садился верхом на лошадь. Толчок ногой и рывок руками одновременно позволил приподнять тело над подоконником. Буквально на несколько секунд, но их было достаточно, чтобы перенести центр тяжести так, чтобы тело навалилось над оконной рамой. Дальше надо было подтянуть одну ногу, и человек уже оказывался фактически в комнате.
– Ловко! – воскликнул Петр. – Значит, вор, а может быть воровка, очень ловкий и развитий в физическом отношении человек, раз он может проделывать такие трюки, – предположил следователь. Он продолжал осматриваться и шарить глазами по земле, надеясь найти еще что-нибудь интересное. – А это что? – наконец воскликнул он и нагнулся за находкой.
У него в руках был небольшое шило. Нет, это было не то шило, каким пользуются скорняки, резчики по дереву, сапожники. Это было совсем маленькое шильце, такое применяют дамы при рукоделии. Его изящная перламутровая ручка подтверждала гендерную принадлежность предмета.
– Вот этим вполне могли набить нитку в замок, чтобы его взломать, – предположил Железманов. В гостиной они показали находку.
– Шило для рукоделия, – констатировали все. И так же все поняли, что это вполне может быть орудием взлома.
– Софья Михайловна, а это случайно не вы шилом поработали и похитили Нидию? – съязвил Пимов. Было видно, что он хочет подколоть вредную даму, и это ему удалось. Вожжинская возмущенно вскрикнула:
– Прикусите свой язык, охальник. Чтобы я свои вещи где попало разбрасывала!
– И все же, Софья Михайловна, посмотрите внимательно, может быть, это вы потеряли. Ведь больше всего в этом доме увлекаетесь рукоделием, – предложил ей инженер.
Рукоделием занимались и спутницы Петра, у них тоже имелись подобные инструменты. Однако находка была явно не из дешевых: изящная перламутровая ручка с инкрустацией говорила, что хозяйка сего предмета весьма обеспеченная дама. Поэтому вполне логично было, что от Софьи Михайловны не отводили взгляда. Та не собиралась признавать находку своей.
– Молодые люди, я никогда ничего не теряю, – с металлом в голосе произнесла она. И в самом деле Вожжинская отличалась большой аккуратностью. Она любила сидеть с пяльцами на веранде или в малой гостиной, и всегда вокруг нее был идеальный порядок. Не было случая, чтобы она что-нибудь забыла или после нее осталась хоть ниточка. Однако Железманову было не занимать настойчивости:
– И все же я попрошу посмотреть повнимательнее.
С большим недовольством дама взяла находку в руки. Повертела, и на ее лице стало проявляться недоумение.
– Очень похоже на то, которым пользуюсь я, – наконец признала она. – Но мое у меня. – При этом женщина дотронулась пальцами до шатлена, где среди прочих висел футляр для шила.
– А это нельзя проверить? – настаивал Железманов.
Недовольство на лице достигло крайней степени, но Петр продолжал стоять рядом. И все остальные обитатели Ноева ковчега тоже смотрели на пожилую даму. Под тяжестью взглядов та с возмущением начала нервно отвинчивать колпачок от футляра.
– Вот смотрите, – воскликнула аристократка, протягивая всем футляр, и даже не сразу заметила самое главное: футляр был пуст!!!
– А как давно вы пользовались этим инструментом в последний раз? – спросил Железманов. Опять спросил автоматически, он не ведет следствие, но профессиональные привычки вылезали помимо его воли. Впрочем, результат был нулевой. Пожилая рукодельница заявила, что последний раз пользовалась своим инструментом несколько дней назад. А потом не открывала футляр, в котором он хранился.
После этого Петр получил предложение от хозяина поговорить наедине. И очень удивился, что ему стали пророчить роль частного сыщика.
– Надо позвать полицию, – отнекивался Железманов. Как работник правоохранительных органов, Петр очень скептически относился к частному сыску. Он очень любил рассказы про Шерлока Холмса, но воспринимал их как красивую сказку, так как видел самую главную слабость любого частного сыщика – у него нет полномочий. Он не имеет права допрашивать людей, задавать им вопросы. Любой может просто отказаться разговаривать. И уж тем более он не имеет права проводить обыски, требовать освидетельствования. Именно это он и пытался объяснить хозяину гостиницы. Однако его мало слушали и продолжали стращать:
– Вы же сами сказали, что преступление совершено женщиной.
– Но Катя не единственная женщина в доме. Нельзя вообще исключить варианта, что в дом залезли с улицы посторонние лица, – настаивал Петр.
– Но не мне вам говорить, что в первую очередь подозревать будут именно жильцов дома, – продолжал гнуть свою линию шантажист. – Вы сами утверждаете, что в замок затолкали нитку и сделано это было с помощью шила. А у вашей сестры оно тоже есть. Она же занимается рукоделием?
– Но шило, которое мы нашли, принадлежит не ей, а Софье Михайловне, – попытался использовать последний аргумент молодой человек. Однако возражения были достаточно логичные.
– А кто даст гарантию, что и у вашей сестры не было такого же шила? Инструмент явно женский. Неужели вы думаете, что полиция поверит в виновность такой известной аристократки и богатой женщины? К тому же вы говорите, что преступление совершено очень ловким и физически развитым человеком. А госпожа Вожжинская – дама в возрасте, странно от нее ожидать такие прыжки в окна.
С этим Железманов спорить не мог. Как следователь он понимал, что ни один его коллега не пройдет мимо того факта, что девушки интересовались картиной больше всего. Из всех присутствующих они лучше всех понимали ее ценность. И шило – серьезный аргумент. Катя занимается рукоделием. Опять же, его служебный опыт говорил, что быстрого обнаружения преступника ждать не приходится, как и комфортных условий для женщин в местной тюрьме. Поэтому он решил обсудить ситуацию с Мишей. Он его друг и вряд ли даст плохой совет. Хотя лучше всего было бы посоветоваться с другим другом – Иваном Зазнаевым. Но он сейчас далеко13.
* * *79 год н.э.
Глаций посмотрел в сторону раба, который понял знак хозяина и удалился: он пошел выяснить и доложить, кто осмелился уронить что-то в доме, побеспокоив этим гостей. Но вернувшись через минуту, он покачал головой, давая понять, что в хозяйстве все в порядке: ни одна миска не упала из рук прислуги, ни одна ваза не распрощалась со своей жизнью.
– Наверное, Везувий опять показывает свой нрав, – догадался Апасид.
– Да, в последние дни он ведет себя более шумно, – согласился Глаций.
– Позавчера ночью я даже был разбужен им, – вспомнил Панса.
– Зато если выйти на форум ночью, можно увидеть красивый красный огонь на его вершине, который стекает ручейками по склонам, – Саллюстий продемонстрировал, что умеет ценить не только вкусную еду.
– Я надеюсь, это не несет нам опасность? – Глаций проявил осторожность.
– Уверен, что нет, – замотал головой Клодий. – Сколько лет мы живем рядом с ним, громыхало и ранее, но не более того. Боги не оставят нас и на этот раз, грозный нрав Везувия будет обуздан ими.
Грохот прекратился, и гости опять вернулись к удовольствиям. Рабы подлили им вина, Нидия начала новый танец.
Хотя вино и пили разбавленным, но тем не менее напиток оказывал свое опьяняющее действие, и поэтому никто не обратил внимания, что лицо Апасида начало меняться. На нем стали отражаться новые эмоции, теперь он смотрел на танцовщицу не отводя глаз.
– Друг, а можешь ты мне ее продать? – неожиданно спросил он у хозяина дома.
– Понравилась?
– Поет очень искусно и танцует тоже.
– Увы, но я не планирую расставаться с ней.
– Давай я заплачу в два раза больше, чем ты потратил на нее, – настаивал Апасид.
Однако хозяин вещи был непреклонен, он несколько раз отклонил возможные варианты, и даже когда цена превысила в три раза ту, за которую Глаций ее купил, сделка не намечалась.
– Ну давай тогда поставим ее на кон в игре в кости, – пошел другим путем Апасид.
– Кости летом запрещены, – напомнил Клодий, выразительно посмотрев на эдила, в обязанности которого входило следить и за этим запретом. Однако Апасида и это не остановило:
– Ну так он и посмотрит, чтобы не было злоупотреблений, – нашелся Апасид. – Ведь запрещена не игра в кости, а злоупотребление ею.
Гости оживились: намечалось еще одно развлечение. Азартная игра приносит удовольствие не только играющим, но и зрителям. Все ожидающе посмотрели на эдила, и тот похоже был готов дать добро на запретное удовольствие (работники правоохранительных органов тоже люди, и удовольствия, в том числе запретные, вызывают и у них интерес). Однако игра не состоялась.
– Нет. Игры не будет. Эта танцовщица и мне нужна. Она будет петь перед нами в брачную ночь, – Глаций проявлял настойчивость.
– Очень жаль, – обиженно произнес Апасид. – Ты отказываешь не просто другу, ты отказываешь будущему родственнику. Как бы тебе не пожалеть об этом.
С этими словами молодой человек резко встал и покинул дом знатного грека. Дружеская вечеринка закончилась на не совсем приятной ноте.
* * *
1910 год, начало ноября
Миша тоже не видел ничего страшного в том, что его друг займется частным расследованием.
– Если что, то можешь на меня рассчитывать. Я готов помогать. Я таки не найду пару часов, чтобы помочь другу? – Мишу, который в детстве был большим любителем приключенческой литературы, явно привлекала возможность самому оказаться внутри какой-то интриги.
– Но это незаконно. Да и как действовать? Я даже допрашивать не могу, меня просто пошлют с моими вопросами.
– А ты задавай так, чтобы не послали. Просто разговаривай с людьми.
– И все же лучше обратиться в полицию, – пожал плечами Петр.
– Ну с чем я должен быть согласен со Своровским, так это с тем, что наших барышень могут забрать в тюрьму. Ты пойми, я уже тут не первый раз и могу сказать, что неаполитанцы люди хорошие, невредные, но жутко ленивые. Поэтому нет гарантии, что они не пойдут по самом простому пути. И вести следствие они будут долго. А сестра будет ждать справедливости в тюрьме.
Железманов был первый раз в Италии, но уже второй человек ему объясняет на пальцах, что его любимая сестра может оказаться в тюремной камере. Поэтому ему пришлось принять решение. Он дал согласие заняться частным расследованием. Но как его вести в условиях отсутствия каких-либо полномочий? Он решил постараться действовать так, как поступал бы у себя в уезде. То есть с осмотра места происшествия и допроса потерпевшего. То есть, конечно, не допроса, а дружеской беседы. Поэтому они вернулись в кабинет Своровского уже вдвоем с Мишей (его помощь и в самом деле важна).
– Скажите, давно у вас эта мозаика?
– Уже два года.
– А как она к вам попала?
– Купил у одного коллекционера, но он как полгода умер.
– Вы уверены, что это не подделка?
– Уверен. Мне предлагали ее купить.
– Кто?
– Здешний Национальный археологический музей. И одно частное лицо. Его имя я не могу вам назвать. Музей даже выдал письменное заключение о подлинности этого произведения искусства. Могу показать.
Однако сам документ мало что сказал Железманову, так как был написан на итальянском языке.
– Вы храните такой важный документ дома? – удивился Петр Андреевич.
– Да, пару раз я его даже показывал самым недоверчивым гостям, – пояснил Своровский.
– На месте вора я бы похитил Нидию вместе с этим документом, – начал рассуждать Железманов.
– Да, наличие этого документа увеличивает стоимость картины, – не мог не согласиться хозяин исторической реликвии.
В этом он был прав. Рынок исторических ценностей сформировался еще в Древнем Риме. Но тогда же стали изготавливаться и подделки, в ответ появился рынок услуг специалистов, которые определяли подлинность вещи и выдавали соответствующий документ.
– А в вашем кабинете нет следов присутствия посторонних? Где вы обычно храните это свидетельство?
– Ранее оно вообще лежало в гостиной, рядом с картиной. Нет-нет, не просто на столе, – Николай Николаевич замахал руками, поймав удивленный взгляд молодого человека. – Там стоял комод, его верхний ящик я оборудовал как выдвигающуюся витрину. Он был заперт на ключ, и я даже не всем это показывал.
– Только тем, на кого надо было произвести особое впечатление? – догадался Петр.
– Ну да, – согласился Своровский.
– Но мы-то не видели этого комода в гостиной?
– Просто неделю назад у него сломалась одна ножка и мы отдали его мастеру, а содержимое разложили по другим местам. Свидетельство я отнес в свой кабинет.
– Я бы советовал подумать об охране дома. Не исключено, что злоумышленник может вернуться за свидетельством.
– Вы думаете? – ужаснулся хозяин Ноева ковчега.
– В принципе это не такой плохой вариант: если вор полезет к вам в дом и вы возьмете его с поличным, то можно заставить вернуть вашу картину. Ну а документ я бы советовал унести в укромное место. Например, в банк.
Своровский закивал головой: сделает обязательно. Железманову надо было задать еще один традиционный вопрос:
– Какую сумму вам назвали, когда предлагали купить сей исторический артефакт?
Потерпевший взял бумажку, написал на ней ряд цифр и показал ее молодому человеку. Тот слегка присвистнул. На эту сумму он бы мог безбедно жить лет десять.
– Вы отказались?
– Да. Я пока не нуждаюсь в деньгах. Мои дела идут достаточно хорошо.
– А кто знал об этой мозаике? – тоже традиционный вопрос.
– Так все знали!
Ну да. Хозяин гордился этим артефактом, поэтому показывал всем гостям в обязательном порядке. Петр это испытал на себе и вчера видел это еще раз: Своровский хвастался перед студентами.
– Кроме Нидии что-нибудь еще пропало? – последовал привычный вопрос. Преступники часто с дорогими и редкими вещами берут и предметы попроще и порой потом оставляют след при их реализации. Но на этот раз на этот путь розыска рассчитывать не проходилось: все было на месте. Неизбежным является одна тема разговоров – это постояльцы. Чем занимаются? С чего живут? И самое главное: покидали ли они дом в последние два дня?
– Я правильно понимаю, что дольше всех у вас живут Вожжинские? – начал Петр с очевидного. Ведь на месте происшествия нашли именно шило Вожжинской.
– Они и в самом деле аристократы голубых кровей? – немного насмешливо спросил Миша.
– О, да. Они голубых кровей. Он окончил Пажеский корпус, она – Смольный институт, – уточнил хозяин дома. – Но вы в самом деле хотите рассматривать вопрос об их причастности к преступлению?
– А вы думаете, что аристократы не совершают преступления? – удивился Петр, которому служебный опыт дал много различных примеров.
– Нет, просто не вяжется это с образом Софьи Михайловны, да и к картине она была равнодушна, – хозяину дома было трудно привыкнуть к мысли, что его постоянных клиентов тоже надо проверять.
– Ну мало ли как она себя представляет. Ее равнодушие может быть только притворством. А вот ее шило на месте преступления – это факт, – возразил Железманов.
– Но она могла его потерять или забыть в малой гостиной. Она часто сидит там со своей вышивкой, – недоумевал Николай Николаевич.
– Вы же сами сказали, что Софья Михайловна окончила Смольный институт, – поддержал друга Миша. – Она просто образец аккуратности, как и положено смолянке.
И это было серьезным аргументом. В Смольном институте, как и в других женских институтах, несмотря на благородное происхождение воспитанниц, была установлена жесткая дисциплина, которая мало чем отличалась от армейской. Девочек приучали к аккуратности, малейшая расхлябанность каралась как тягчайшее преступление. И большинство выпускниц Смольного всю жизнь отличались дисциплиной и привычкой держать вещи в идеальном порядке. Софья Михайловна была образцом смолянского стиля. Одежда, прическа, манеры – все было идеальным. Поэтому забыть шило – это не про нее.
– И по этой же причине она вряд ли оставила бы свой инструмент на месте преступления, – добавил хозяин дома.
– Преступление – это ситуация, в которой человек сильно нервничает, тут вполне поведение могло отойти от обычного, – возразил следователь.
– Но как она могла залезть в окно? В ее-то возрасте? Там нужна физическая сила, – изумился Своровский.
– Я слышал, что в Смольном преподают гимнастику, а еще учат ездить верхом, – добавил Берштейн.
Он был прав. В Смольном девушки получали и физическое развитие: танцы, верховая езда, гимнастика. А телодвижения, с помощью которых можно проникнуть в окно, очень напоминают те, которые нужны, чтобы взобраться в седло лошади. И потом, а почему все говорят о Софье Михайловне как о пожилой? Обычно так думают про женщину, когда ее не окружают малолетние дети, а известно, что они уже взрослые. У Вожжинской сыновья уже состояли на службе. Но она замуж вышла сразу после выпуска из института, то есть в восемнадцать-девятнадцать лет. Значит, ей сейчас может не быть и пятидесяти. Оба молодых человека еще раз в голове представили Вожжинскую в гостиной и были вынуждены признать, что они слишком увлеклись стереотипами. Софья Михайловна не напоминала немощную: спина всегда прямая, движения уверенные, ни намека на хромоту или другую старческую хворь. Накануне были танцы, в которых она показала мастер-класс. Все движения были уверенные, даже на последних танцах аристократка не показывала усталости. Значит, вычеркивать ее из круга проверяемых лиц ни в коем случае нельзя.
– А вы не знаете, с каких средств они живут? – продолжил Петр собирать информацию.
– Вожжинский получает пенсию. Он долгое время был на придворной службе. И у них есть солидные вклады в ряде банков, там выходят хорошие проценты. Они не нуждаются.
– А в Неаполе они с кем-то общаются?
– Насколько я знаю – нет. Они хорошо владеют французским и немецким, а вот по-итальянски не говорят. В основном они проводят время у меня, иногда выходят на прогулку на набережную, но в последние два дня они точно дома не покидали, – заверил Николай Николаевич.
– Почему вы так уверены? – удивился Железманов.
– Обычно они потом весь вечер бурчат и ругают местную публику, – ответ на этот вопрос был у Миши. Петр уже имел возможность убедиться, что уличная жизнь Неаполя обладает своеобразным колоритом: много грязи, шума, суеты. Торговля идет везде и всем. Иностранцы на улицах города вообще особый объект внимания. Нельзя пройти сотни шагов, как обязательно подбежит какой-нибудь оборванец и начнет предлагать купить «уникальную археологическую находку» за гроши. В Неаполе действовала целая артель мастеров, производивших эти подделки: куски керамики, обломки бронзовых изделий, осколки стекла. Неискушенного обывателя старались убедить, что эта вещь принесена прямо с археологических раскопок, по знакомству куплена у археологов (им тоже кушать хочется). Поэтому чопорной чете Вожжинских все это казалось крайним нарушением этикета. Обычно после прогулки Софья Михайловна долго перемывала кости какому-либо продавцу, который осмелился ей предложить черепок или рыбу.
– Зачем мне суют эту рыбу! Или я ее должна была носить вместо сумочки? – возмущалась пожилая дама. Однако в последние дни подобных выступлений со стороны выпускницы Смольного института не наблюдалось.
Так, с этой парой было все ясно. Теперь мужчины. Гринев и Пимов.
– Они друзья? – начал новую порцию вопросов Петр, вспоминая свой первый вечер в гостинице, когда эти господа вошли в гостиную одновременно.
– Нет. Что вы! – замахал руками Своровский. – У них совсем разные интересы. Господин Гринев инженер. Он тут по делам своего предприятия. В Неаполе был до этого пару раз. А господин Пимов, он торговец, привозит в Россию фрукты. Апельсины, лимоны. Бывает в Неаполе регулярно, в зависимости от сезона фруктов. Просто иногда они ходят вместе купаться и охотиться на акул.
– Охотиться на акул? – удивился Петр. Для него акула была страшной хищницей из приключенческих романов Жюля Верна.
– Да, есть тут такая забава, – пояснил Миша. – Ловят небольших акул, они вполне съедобные. Но занятие достаточно рискованное, можно и без рук остаться, именно русские занимаются этим охотнее всего.
– А в течение последних двух дней они гостиницу покидали? – задавая этот вопрос, Железманов уже предвидел ответ: он сам понял, что эти два темпераментных и энергичных джентльмена проводят много времени вне гостиницы. Они не из тех, кто будут целый день сидеть в кресле-качалке и читать газету. Тем более, что у обоих дела в городе.
– А посетителей они тут принимают? – поинтересовался Миша.
– Нет. К ним никто не проходил. Но, ради справедливости, я просто уверен, что у господина Пимова много знакомых в городе.
– Почему?
– Потому что он торговец и ведет дела с местными предпринимателями уже не один год, – догадался Миша. – Я уверен, что он хорошо знает город.
– Так, теперь у нас еще осталось два студента. Нидия пропала как раз после их приезда?
– Да, в тот день, когда они заселились, мозаика была на месте, я сам лично ее показывал, – вспомнил хозяин дома.
– Но они у вас первый раз?
– Да, и в моей гостинице они первый раз. Причем думаю, что они и в Неаполе первый раз.
– Почему?
– Они спрашивали меня, как пройти к набережной. И вообще, мне показалось, что они и за границей первый раз. Не знаю, как это объяснить, но обычно наши российские поданные, которые приезжают за границу впервые, ведут себя несколько иначе, чем уже опытные путешественники. Более скованно, что ли. Но из гостиницы они отлучались, это точно. И вот визитер был, это я помню, но внутрь дома он не заходил. Он просто подошел к окну и спросил, не тут ли остановился господин Голубев. Мое предложение пройти в дом было отвергнуто, просто попросили позвать господина студента на улицу. Что я и сделал.
– А разговор вы их не слышали?
– Нет, господин Голубев увидел его и тут же взял за локоть и увел на улицу, наверное, именно для этого: чтобы я не слышал их разговора.
– А описать его вы можете?
– Молодой человек, худощавый, русые волосы, одет неважно. Мне показалось, что он тоже студент.
– А почему именно студент?
– Изъясняется вежливо, глаза умные. И одет по-городскому, просто вещи не очень новые. Но чистые, то есть он привык следить за собой, – продемонстрировал наблюдательность потерпевший.
Петр задумался. Пока никаких зацепок не было. Что бы он делал, если бы был на работе? Правильно! Допрашивал всех живущих в доме. Его следственный опыт подсказывал, что именно время вечеринки было наиболее подходящим моментом совершения преступления. С одной стороны, всеобщая суета, но большая гостиная без присмотра. Очень удобно, все на виду, и в то же время каждый мог отлучиться минут на двадцать, не привлекая к этому моменту внимания. Только во время некоторых танцев все одновременно были на террасе. А так на небольшие промежутки времени отлучались буквально все. А с другой стороны, вряд ли у кого-то это зафиксировалось в памяти. Поэтому и преступник, скорее всего, именно из обитателей Ноева ковчега! А праздник и в самом деле был удачный. Хорошая музыка, веселые шутки и развлечения, вкусная еда и напитки. Никто не спешил в комнаты. Даже чопорные Вожжинские с удовольствием участвовали в общих развлечениях. Более того, Софья Михайловна была, что называется, на высоте. Она прекрасно знала все элементы танцев, тонкости этикета. Особенно если учесть детали этого праздника: выражаясь современным языком, это была ретро-вечеринка. Музыка, танцы, развлечения и даже костюмы участников переносили всех на три десятилетия назад. Дамы облачились в платья со шлейфами и перчатки. Для девушек, живущих в начале ХХ века, в том числе и для Кати с Варей, такие наряды были очень непривычны. В это время девушки уже носили более простые юбки. В 1910 году женская мода очень ярко отражала стремление женщин вести активную жизнь, одежда не перестала быть элегантной, но юбки потеряли свой объем, они достигали пола, но были лишены шлейфов, кринолинов. У дам были востребованы пусть длинные, но прямые юбки или юбки-многоклинки, которые не сковывали движения. Ходить в них было достаточно легко. Изыски доставались блузкам: высокие рукава, рюшечки, жабо. Накануне гостям были предложены костюмы, которые были в моде лет тридцать назад, то есть в конце 1870-х годов. В то время светские дамы в основном пребывали в салонах, мало передвигались по городу самостоятельно. Поэтому мода щеголяла юбками с пышными шлейфами. Однако шлейф на юбке – это не просто украшение, это определенный стиль ходьбы. Повернуть в сторону при наличии такого «хвоста» не очень просто, надо уметь в нужный момент подтолкнуть этот пышный атрибут одежды ногой, иначе можно просто запутаться и упасть. Для облегчения этой задачи дамы использовали так называемый паж. Этим средневековым словом именовали специальную прищепку, которая крепилась к поясу юбки и позволяла приподнимать подол юбки над полом. Понятно, что Софья Михайловна в этих деталях разбирались лучше всего. Она с удовольствием показывала Кате и Варе, как этим всем пользоваться: пристегивать паж к одежде, подталкивать ногой шлейф, чтобы он не стал причиной падения. Получалось не сразу, но это создавало много поводов для шуток и смеха. Особенно во время танцев. Танцевать все умели в различной степени. Конечно, самими умелыми танцорами были Вожжинские. Пимов не умел танцевать вообще, как и один из студентов – Андрей Диков, а вот его друг Голубев чувствовал себя на паркете весьма уверенно. Петр, Миша и Гринев были средними танцорами.