Неоплатный долг

Они зажили спокойной, размеренной жизнью. Семен умел все. Все время что-то строгал, пилил, сделал стол и стулья. Учил всему Петра. Любознательному мальчишке наука давалась легко. Но ревность не давала почувствовать благодарность к отчиму. Он искал в нем изъяны.

Татьяна ждала ребенка. Она была счастлива, смотрела на Семена и собственнические чувства захлестывали ее.

– Никому его не отдам. Буду бороться. Пусть ни Манька, ни Стешка не надеются. – Жаловалась она матери.

– Почему ты так говоришь? Он что, гуляет?

– Ты же его знаешь? Со всеми останавливается, заговаривает. Вчера Манька к калитке подходила, гвозди просила. Он с ней десять минут стоял. Скалился. Стешка сегодня так громко с ним поздоровалась. Чтобы меня по злить. Живет с пьяньчужкой, на моего зарится.

– Это ревнуешь ты, доченька. Не надо так. Он такой человек. Легкий, веселый. Тебя любит. Я же вижу. Разрушишь семью. Пожалеешь.

– Ну, не знаю. Может ты и права.

Но ревность злым червем мучила ее. Когда уже не могла терпеть, она дико орала на мужа, обвиняя его во всех смертных грехах. Он успокаивал ее, убаюкивал, как маленькую девочку. В ноябре Татьяна родила светловолосого мальчика Федю, похожего на Семена.

– Люблю тебя, кохаю мою дивчинку Танюшку – в восторге кричал, приплясывая Семен у роддома.

– Повезло тебе с мужиком – смотрели из окна на него женщины.

– Повезло – сквозь зубы ответила Таня и тугое сверло ревности провернуло душу.

Маленький Федя был болезненный. Он как будто хотел напомнить о себе. Все время плакал. У него на это были все основания. Татьяна мучилась ревностью. Едва исполнив свои материнские обязанности, накормила и уложила ребенка. Она бежала к Семену в слесарную, где он работал. Смотрела на него в окно, примечала все. Семен со всеми был одинаково любезен, но, когда заходила мужиковатая Манька, Таню начинало мелко трясти. Манька работала на местном автобусе водителем. С детства интересовалась техникой, часами торчала с отцом в гараже. Дружила только с мальчишками и в платье никто не видел. Ее называли двойным именем Маня-Ваня. Таня понимала, что никому бы и в голову не пришло ревновать Маньку к своему мужу. Она стыдилась этого, но ничего поделать не могла. Бежала домой, чтобы отогнать эти мысли, которые жгли ее. Забота о детях не много давала облегчение. Временами у Семена были ночные дежурства. Таня следила за ним ночью. Криком захлебывался маленький Федя.

– Как он надоел – зло цедил Петя. – Придушить хочется.

– Ты что, он же маленький – качала колыбельку Настя.

– Где опять мамка? Родила, пусть сама и возится. Ненавижу это хохловское отродье. Спать не дает. Оставь его. Пусть орет, хоть за орется. – Схватил сестру за руку и потащил в комнату.

– Сиди тихо. Я сейчас в одеяло его замотаю, чтоб тепло было. Будем спать.

Петя прошел мимо колыбели, открыл двери в холодные сени и на улицу. Вернулся, плотно закрыл двери в комнату. Нырнул под одеяло. Федя больше не плакал. «Ничего, свежий воздух ему не помешает. Скоро мамка придет. Она не уходит на долго» – утешал себя мальчик.

– Ой, ой, ой, что же это? Двери настежь. Феденька. Не замерз? – Чертыхалась приглушенно Василиса. Она жила рядом и приметила Танины слежки за мужем. Заходила, проведать детей в эти моменты. – Слава Богу, печь не прогорела – подкинула дров. Утеплила Федю, малыш тихо сопел и стонал во сне, как котенок. Тихонько вошла Таня.

– Ты здесь? Спасибо тебе. Никак не скажу. Знаю, приглядываешь за детишками. – Она грустно села рядом.

– Двери хорошо запирай. Все открыто было. Не дай Бог малыш замерзнет.

Татьяна перевела взгляд на дверь в комнату. Молча достала из шкафа ремень. Василиса все поняла, встала и вышла из дома.

Глава 7

Василиса работала старшей медсестрой в больнице. Возвращалась домой другой дорогой и садилась отдыхать на скамейку у дома Ивана. Однажды скрипнула калитка и кто-то сел рядом. Не поворачивая головы Василиса узнала Ивана. Долго сидели молча.

– Пошли, что ли ко мне в дом – нарушил молчание Иван. – Чаю попьем.

– Прости, если Нина дома, я не пойду – постаралась как можно мягче ответить Василиса.

– Нету ее, нету – насупился Иван.

– Тогда пошли – она широко улыбалась другу. Он улыбался в ответ.

Три часа они не могли на говориться. Василиса рассказывала о Марфе, Степане Федоровиче, Тане, ее свадьбе, детях, рождении Феди, о себе.

– Я столько узнал. Как от жизни оторвался – удивлялся Иван. – Как думаешь, если пойду к ним, они простят меня? Так давно меня не было с ними.

– Да они рады будут. Тетя Марфа все глаза проглядела. Ждет тебя. И Зиночка… – она с опаской глянула на него.

Крупные слезы бежали по темному, обветренному лицу. Он вытирал их лопат истой ладонью, но они катились снова. Василиса глубоко вздохнула. Молча допила чай с пряниками. Поднялась.

– Ладно, Ваня, мне пора. Будь здоров.

– И ты, и ты.

Тем же вечером он помирился с родными. Не выпускал из объятий мать и дочь. Так, обнявшись и пошли к Татьяне. Пока накрывали стол, он играл с детьми и беседовал с Семеном.

– Это самый счастливый день в моей жизни – блестела влажными от слез глазами Татьяна.

«Какая хорошая у меня семья» – думал Иван.

Дениска бегал к Таниным детям. Все лето проводил у бабушки Марфы. Дети ночевали на чердаке и любовались звездами. Иван усыновил Дениску.

– Раз сын так решил, значит так тому и быть. Это внук наш – многозначительно произнес Степан Федорович.

– Да я что – махнула рукой Марфа. – Главное, чтобы Зиночку не обижали

Нина по-прежнему сторонилась семьи Ивана, но общению не препятствовала.

Степан Федорович вышел на пенсию, строгал и пилил в сарае, ходил в поля и по долгу сидел прямо на голой земле. Боли в сердце стальной иглой прокалывали насквозь все чаще. Стиснув зубы, смертельно бледный терпел эти муки.

– Папу в больницу надо везти, в район – беспокоилась Таня.

– Обязательно. Как можно быстрее. У него пред инфарктное состояние. Пусть Иван на элеваторе машину возьмет. На автобусе нельзя везти – советовала Василиса.

Татьяна побежала к дому Ивана. Запыхавшись, на пороге выпалила.

– Ваня, папе плохо. В больницу надо. В район везти на машине надо.

Иван, Нина и Дениска обедали. Он и бровью не повел. Спокойно доедал суп.

– Ваня, Ваня, ты меня слышишь?

– Глухой я что ли?

Нина ухмылялась и наливала добавку.

– Ты ничего не сделаешь?