Брачная афера Ривотта Мадсона

– Простите, – мужчина развел руками. – Я забыл, как бывает, когда имеешь дело с ящерочуткими, а не с отражениями. Но без вас мы бы не смогли ей помочь… От веревок ей становилось только хуже, они сдирали шкуру.

– Ерунда, – махнула рукой Гортензия. – Главное, что Чучундре легче. Она так мучилась! Что до отражений, не обманывайтесь. У них нет отдачи, зато у ящерочутких, с которых эти отражения создали, есть каждый раз. Так что даже если никто не мучается при вас, кто-то совершенно точно страдает вдали.

– А господин Патрак говорил, что в этом случае все хорошо…

– Он ошибался, – Гортензия хотела сказать, что супруг намеренно лгал, но потом решила не посвящать работников в семейные дрязги.

Лютик кивнул. Вошел управляющий с подносом. Кабинет заполнил запах мяты. На столе перед Гортензией поставили чайник с чашкой и вазу с конфетами.

– Отправляйтесь работать, Лютик, – не терпящим возражения тоном приказала хозяйка, и ветеринар тут же покинул кабинет.

Остались вдвоем с управляющим. Смерила этого лощеного мужчину взглядом, раздумывая, рассчитать его сразу или дать шанс. Снова вытерла подтекающую из носа кровь и налила себе чаю. Отхлебнула, ожидая первого шага от подчиненного.

– Клянусь, госпожа Патрак, больше такого не повторится, – запальчиво заверил он.

– Уверена, – ухмыльнулась Гортензия и отпила еще. А потом выпалила ровно так, как отчитывал подчиненных почивший муж. – Потому что если еще хотя бы раз по вашей вине пострадает какое-то из моих животных, вы вылетите отсюда с таким свистом и рекомендациями, что закончите свою жизнь на паперти. Это понятно?

– Понятно, – кивнул мужчина спокойно.

Гортензия покачала головой. Учитывая размер его жалованья, он мог бы и крепче держаться за место. А потом вспомнила его рекомендации и смягчилась. Если этот мужчина и впрямь такой весь из себя грамотный, стоит дать ему шанс.

– Давайте проверим книги, – предложила она примиряюще, и управляющий посмотрел на нее с благодарностью. Вероятно, общаться по делу для него было проще, чем пытаться загладить вину.

Два часа спустя Гортензия уже ехала в карете в центр города за советом к знающему человеку. Обещали, что, взглянув на договор драконюшни с придворными зельеварами, он подскажет, к кому обратиться, чтобы немного изменить условия. Золотых гор не сулили, но Гортензию устраивали и небольшие поблажки. Даже два процента сейчас были важны как никогда.

До назначенного времени еще можно было успеть перевернуть мир, но оставаться на драконюшне не хотелось. Ловить на себе жалостливые и виноватые взгляды каждый раз, когда подтекало из носа, надоело. К вечеру все пройдет, а холодок от лицемерной жалости будет преследовать вечно. Когда просили помощи, прекрасно представляли, чем все закончится, так непонятно, зачем изображали сожаление после…

На подъезде к дворцовой площади скорость уменьшилась, народу и карет вокруг стало больше, и извозчик, похоже, боялся столкнуться с кем-нибудь. От нечего делать Гортензия уставилась в окно. Увидела здание и ухмыльнулась. Поговаривали, в этом строгом особняке с высокими, идеально-правильными колонами и тяжелыми резными дверями был лучший дом терпимости в городе. Фыркнула и покачала головой. Никогда бы не подумала! Снаружи все так чинно и гладко, школа благородных девственниц, не меньше.

Дверь здания распахнулась, и на крыльцо вышел Ривотт собственной персоной. Он довольно улыбался и насвистывал веселую песенку.

Гортензии захотелось расхохотаться. Надо же, какой стеснительный муж ей попался! Вчера не решился прийти к ней, зато легко отправился к девкам. Оно, конечно, к лучшему, ей мысли о постели внушают скорее страх, чем предвкушение, но давать повод для сплетен не стоило.

Велела остановиться и, приоткрыв дверцу, окликнула благоверного. Ривотт встрепенулся потревоженной птахой и послушно запрыгнул в карету. Уселся напротив. Гортензия поморщилась, учуяв запах знакомых женских духов. Не таких уж дешевых! Ухмыльнулась и смерила супруга взглядом. Ривотт будто ожидал скандала: собранный и серьезный, он сложил руки в замок, сжал губы и уставился на жену. А потом нахмурился и по-хозяйски поинтересовался:

– Что у тебя случилось? Выглядишь – краше в гроб кладут.

– Ерунда, – Гортензия махнула рукой, – накрыло отдачей. Уже забыла, как это – владеть чужим разумом, думала, не смогу больше… Оказалось – могу, – шумно вздохнула: – Лучше бы и не знала никогда, что это такое…

Ривотт оживился. Редкий дар приятельницы не был новостью, в юности мужчина даже смеялся, что если Гортензия выйдет за ящера, всегда будет знать, с кем ночует супруг. Видимо, и сейчас разговоры о ящерочуткости настраивали на шутливый лад.

– Насколько помню, есть отличный способ избавиться от дара, – выпалил он. – Надо родить ребенка. И ящерочуткость пропадет навсегда.

Гортензии захотелось разреветься. В груди будто разгорелся огонь, не давая вздохнуть по-человечески. Хватила ртом воздух и ущипнула себя за запястье. «Дело прошлое», – напомнила мысленно и скривилась в усмешке.

– Осталось только найти, от кого, – заметила философски, сама не зная, хочет услышать комплимент или просто поддеть мужа.

– Ну здесь мне даже присоветовать нечего, – развел руками Ривотт и подмигнул. – Попроси кого-нибудь по дружбе. Денег приплати, в конце концов! – потом деланно прищурился. – Придумал! Можешь дать объявление, что готова создавать отражения, это ж вроде через постель делается. Помучаешься, конечно, немного, но рано или поздно у тебя все получится. Зато при деньгах будешь. Опять же, сможешь сама выбрать нужного папашу…

Гортензии показалось, что тело бьет мелкая дрожь и противный леденящий холод завоевывает каждую частичку. Поежилась, пытаясь согреться. Тщетно! Из груди вырвался стон, и страх тонкой шалью укрыл плечи. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы муж замолчал. Чтобы больше ни словом, ни мыслью, ни вздохом не напоминал ей о прошлом. О том, что хотелось забыть до боли в груди, до готовности удавиться. Об унизительных и мерзких ночах в компании братьев Патраков, и о страшных, полных боли днях после. Об охватывающем все существо ужасе даже от скрипа двери, сообщающего о приходе супруга домой, одного или в компании братца. О не сулящих ничего хорошего тяжелых шагах в коридоре, от которых хотелось исчезнуть, скукожиться до пылинки, раствориться в окружающем воздухе. О том, что каждая новая порция семени в ее лоне обещает еще один полный ужаса день.

– Что с тобой? – будто издали позвал Ривотт. – Прости, сморозил несусветную глупость…

– Они трахали меня вдвоем, – зло прошептала Гортензия, чувствуя, что больше не хочет держать эту жижу в себе. – Муж и деверь. Когда одновременно, когда по очереди, непременно наблюдая друг за другом и давая советы. А утром шли к животным воспользоваться моим даром! Управляли драконами. И если муж просто продавал свои услуги хозяевам ящеров, только чтобы наказать меня за непокорность и попытки бегства, то Белдон творил с животными что-то непотребное. От его отдачи я отходила по несколько дней. А потом Патраки снова тащили меня в постель…

По щекам, кажется, потекли слезы, но ей уже было плевать. Плотину прорвало. Семь лет она молчала о своей беде, семь лет гадала, а не сама ли виновата в происходящем, и вот наконец смогла заговорить. Посмотрела на растерянного Ривотта и твердо произнесла то, ради чего завела столь длинную речь.

– Ни один мужчина больше не прикоснется ко мне, пока не буду уверена, что ему не нужен мой дар. Так что твой способ не годится.

Ривотт громко сглотнул. Шутки кончились, а слов утешения он не знал.

– Скажи, – поинтересовался первым, что пришло в голову, – а Белдону зачем к ящерам?

– Какой-то секретный ингредиент для королевского отвара, – пожала плечами Гортензия и шмыгнула носом. Боль потихоньку отступала, и слезы вместе с ней.

– Мне следовало бы догадаться….

– Его жена была ящерочуткой, а потом он овдовел, и они с братом нашли меня.

Ривотт кивнул. Подозревал, что папаша Гортензии и рад был сбагрить ее в хорошие руки! Посмотрел на жену и, не выдержав, пересел к ней. Обнял. Уложил голову Теззи к себе на плечо и осторожно, чтобы не испортить прическу, погладил по волосам.

– Ты пахнешь, как дешевая шлюшка, – усмехнулась супруга, но не шелохнулась. Ривотт только покачал головой, если Теззи пытается шутить, значит, ей становится легче.

– Не такая уж и дешевая, – больше для порядка возразил он и поспешил внести ясность. – Мне нужно было снять напряжение после бегов, отвлечься хотя бы немного. Тащить тебя в постель не хотелось. Мы почти чужие люди, и ты вряд ли была рада мне как мужчине. Проще заплатить. Ни обязательств, ни задушевных разговоров, ни принуждения.

– Зато заразы… – хихикнула Гортензия, выбираясь из его объятий.

– Зельевары сейчас лечат все, – заверил Ривотт и невозмутимо продолжил: – Может, прогуляемся немного в городе? Поужинаем вместе… Мне неудобно, что ты меня кормишь, а я ни за что не плачу. У тебя нет великих богатств, да и мне не пристало.

– Я еду на встречу в торговую палату и не знаю, хватит ли сил на прогулку. Освобожусь часа через два.

– Прекрасно, – согласился Ривотт. – Тогда жди меня там около выхода. Я забегу в холостяцкую квартиру, переоденусь и встречу тебя. Там и решим: пойдем к тебе сразу или погуляем.

– Договорились, – улыбнулась Теззи, и Ривотту стало спокойнее на душе. Отпустило чувство вины за невоздержанный язык и снова, как всегда после удачных постельных упражнений, захотелось петь.

Остановил карету и, помахав Гортензии, отправился воплощать задуманное.

Глава пятая

Два часа спустя разодетый с иголочки Ривотт ждал Гортензию около парадного входа в торговую палату. Он тщательно вымылся, но все равно время от времени ему мерещился запах духов девушки из борделя и хотелось провалиться сквозь землю. Сам не знал почему. Все казалось закономерным: они с супругой не оговаривали верности до гроба, он давно не юноша и имеет право на маленькие радости, но отчего-то на душе было неспокойно. Будто мальчишкой застали за воровством яблок из соседнего сада. В голове вертелось ее: «Ты пахнешь, как дешевая шлюшка», и закрадывалась мысль, что если раньше Гортензия могла раскрыть свои объятья, то теперь не сделает этого из обыкновенной брезгливости.

Впрочем, кого он обманывал? Вряд ли у Теззи было желание вообще раскрывать объятия. Если ей и хотелось нежности когда-то, то сейчас, похоже, остался только страх. Опасения, что самая прекрасная ночь любви закончится кошмарным днем. Ривотту страшно хотелось помочь той славной девчонке из детства: защитить, спрятать, заставить забыть о прошлом – но как это сделать, он не знал. Мог предложить разве что себя. Сомнительное утешение, учитывая его нежелание влюбляться в кого-либо и планы жениться на другой.

Гортензия не шла. Время от времени мимо пробегали озабоченные прохожие, а жена будто спряталась. Словно побоялась отказаться от прогулки сразу и сейчас наблюдала из-за угла в ожидании, когда Ривотту надоест стоять у крыльца и он соберется домой. Уже решился было зайти поискать супругу внутри здания, когда та наконец-то вышла на крыльцо.

Похоже, отдача отпускала: выглядела Гортензия лучше, чем два часа назад в карете. Ушла мертвенная бледность, и в глазах снова появился жадный блеск. Ривотт улыбнулся. Отчего-то вспомнил, как в детстве она с таким же азартом смотрела на сахарных петушков на каждой ярмарке. Пока они с Дадли и другими мальчишками мерялись силой, лазая по канатам или ухая тяжелой кувалдой, девочки бежали за сладостями. И Теззи неслась быстрее всех.

– Остались силы на прогулку? – поинтересовался он вместо приветствия. Отвел в сторону локоть, предлагая взять себя под руку. В конце концов, намечается променад с супругой, а не с подружкой!