Враг Самогеты

Мы вышли на улицу. В прохладном воздухе витал неприятный запах жженой травы и костра, где-то жгли перегнившие листья. Солнце клонилось к горизонту, небо затянуло мутной дымкой, и все селение оделось в плотную туманную пелену. Почти вся деревня драгонов покрыта непроходимыми лужами и мхом, которого тут в избытке, сказывалась близость болотной местности. Не замерзавшие даже в самые лютые зимы болота обеспечивали необходимую влажность и благоприятные условия для роста мхов и лишайников. По всему селению между норами и пещерами на небольшом возвышении над землей протянулись деревянные мостки-тропинки. Единственная дорога, выложенная из камня, – центральная, которая вела от главных ворот до большой пещеры нунга.

Нас поселили на окраине селения, в деревянном домике. Их тут рядышком стояло несколько, и чуть дальше еще парочка. По рассказам Сетсея, их строили маги, которые жили тут по приглашению драгонов. Жить в норах человеку или эльфу некомфортно, слишком сыро и холодно. Поэтому в деревянных лачужках всегда селились гости деревни. Дальше на северо-запад были и другие поселения драгонов. По тому, как много Сетсей знал именно об этой деревне, я догадалась, что родом он отсюда, но расспрашивать подробнее не решилась. Несмотря на то, что нунг драгонов встретил нас приветливо и разрешил остаться, не раз замечала, как местные, завидя Сетсея, уходили или вовсе отворачивались. Каждый раз незаметно кидала взгляд на него, но разве по его мимике что-то поймешь, он выглядел как всегда невозмутимо спокойно, будто не замечая.

За две луны, проведенные здесь, я стала немного ориентироваться в поселении, поэтому пещеру, которую Сетсей называл харчевней, мы нашли быстро. К тому же с нами был Ортос. Чуткое обоняние молодого оборотня безошибочно улавливало любые запахи, особенно еды. Подойдя ближе, мы увидели, как драгон в фартуке вынес и поставил перед сворой мельтешащих ящеров с желтыми отметинами на спинах тяжелую чашу с шевелящимися насекомыми.

– Это желтоспинники, детеныши драгонов, – объяснил нам Ортос, показывая на кучку ящеров.

Я бы ни за что не признала в них детей, каждый был не меньше меня ростом.

– Видите у них желтые пятна на спинах? Со временем, когда детеныши подрастут, они пропадут, а пока эти отметины говорят о том, что они незрелые и несамостоятельные.

Детеныши как раз вполне самостоятельно накинулись на чашу с живностью, шипя и расталкивая друг друга. Мы с Эфирой, не сговариваясь, сморщились, наблюдая за неаппетитной трапезой.

– Надеюсь, у них есть что-то другое, это я есть не стану! – продолжая морщиться, прошептала Эфира.

Я тяжело вздохнула, скучая по стряпне Тиральды. В этой харчевне выбор блюд для человека был весьма скромен, точнее, его не было вообще. Почти в каждое блюдо драгоны добавляли насекомых или насекомоядные растения, и единственное, что можно было есть, не опасаясь обнаружить в тарелке ассорти из букашек и мошкары, это зерновую кашу, которой мы с Ортосом питались последние два дня, уже тихо ее ненавидя.

В пещере, как всегда, стоял полумрак. Света из маленьких, давно не мытых окошек явно не хватало, и главным источником освещения служили свечи. Подсвечники, залепленные подтаявшим воском, стояли на старых, со сколами, дубовых столах. Приземлившись на огромные скамьи за столом в дальнем углу, Эфира начала оглядываться. Надо сказать, все тут большего размера, чем привыкли люди, все же завсегдатаи этого любопытного заведения в основном драгоны.

Ортос вызвался сходить нам за кашей, заверив Эфиру, что попросит не добавлять в заказ беспозвоночных и членистоногих приправ.

Когда оборотень отошел достаточно далеко, чтобы не слышать разговор, орк прямо спросила:

– Как ты нашла меня на болоте?

Я удивилась. С чего это вдруг она решила заговорить об этом?

– Услышала твои крики о помощи.

– Врешь, голубоглазка.

Орк кинула взгляд на веревку, по-прежнему связывающую нас. Я не ожидала, что она так легко меня подловит, и смутилась от ее напора.

– Так как? – допытывалась она.

– Случайно, – честно ответила я. – Учусь открывать порталы в незнакомые места или прокладываю точку выхода к незнакомым людям. Конкретно в тот раз пробовала открыть портал к тому, кто поблизости находится в беде, и у меня получилось, этим «кем-то» оказалась ты.

– Зачем соврала?

– Сетсей разозлится, если узнает, что я опять пробую открывать порталы в незнакомые и, возможно, опасные места.

Орк кивнула, будто соглашаясь.

– Драгон прав, зачем открывать порталы неведомо куда? Если только ты, голубоглазка, не стремишься попасть в неприятности.

Орк хитро улыбнулась, словно сказала то, о чем догадывалась лишь она. Я ответила такой же насмешливой улыбкой и решила показать, что не только она умеет задавать неудобные вопросы.

– Так почему, говоришь, ушла из родных земель?

В ответ Эфира просверлила меня испытующим взглядом. Понимая, что ответа не дождусь, я решила перевести разговор на другую тему и задать еще один мучивший меня вопрос в надежде побольше узнать о шаманах:

– Шаманы – маги смерти, а не жизни, но ты сказала нунгу, что можешь быть полезной как лекарь. Как такое возможно, если это не твоя магия?

Черты лица шаманки разгладились и смягчились, она была рада, что я не стала допытываться дальше. Но я попала в точку, о родных землях она говорить не хочет.

– Чтобы быть лекарем, не нужна магия, – ответила она. – Я не смогу залечить смертельные раны, как целитель или сильный шаман, но для большинства недугов это и не нужно. Лесной Дух щедр на целебные травы.

– В наших деревнях знахари тоже обычные люди, а не маги, и, между прочим, к ним учиться даже сами друиды приходят, – встрял в наш разговор вернувшийся Ортос.

Оборотень держал большущие деревянные кружки с брусничным морсом и, аккуратно поставив их на стол, пошел за мисками с горячей кашей. Возвратившись, сел рядом с Эфирой и придвинулся к ней поближе. Я еле сдержалась, чтобы не засмеяться в голос. Кажется, наш волчонок добивается расположения красноволосой и воинственной Эфиры, которая, похоже, напрочь не замечает его скромных потуг.

Орк понюхала кашу, подождала, пока оборотень или я первыми снимем пробу, и только после этого набросилась на еду. По тому, с какой жадностью она орудовала ложкой, справедливо было решить, что нормальную пищу шаманка давно не видела. Наваристая каша была неплоха, но есть ее третий день подряд любому надоест. Поэтому я просто размазывала содержимое по миске, наблюдая, с какой жадностью поедает кашу Эфира. От своей еды она отвлеклась, только когда напротив нее сел вернувшийся Сетсей.

– Нунг говорит, ты мош-шешь ос-статьс-ся в Бругущ-ще до конца белого холода.

Орк победно отсалютовала своей кружкой и осушила ее, практически не отрываясь.

– Верни мой кинжал, – первое, что сказала она, громко стукнув кружкой по столу.

– Пос-сже, – ответил ей ящер. – Ес-сли вс-се поели, предлагаю отправитьс-ся на боковую, с-савтра утром покидаем с-селение.

Эфира вопросительно подняла бровь, взглянула на меня и взяла веревку, намекая, что главная проблема все еще не решена.

– Думаю, за ночь она исчезнет, – ответила я на немой вопрос.

После ужина, шагая в полутьме под громкий стрекот кузнечиков, мы вернулись в нашу лачужку. Драгон оставил нас, свернув на полпути к одному из одиноко стоявших деревянных домиков проверить, не найдется ли там еще одной койки для Эфиры, чтобы ему или Ортосу не спать на твердом и студеном полу. За время нашего отсутствия в домике стало заметно прохладней, и орк вызвалась растопить камин. Оборотень продолжал крутиться возле нее и с радостью предложил принести сухие поленья. Вскоре с добычей вернулся Сетсей и занес в мою и без того маленькую комнатку еще одну койку. Перед тем как разойтись по комнатам, он предупредил Эфиру, что они с Ортосом обладают отменным слухом, и лучше бы ей вести себя благоразумно. Шаманка ничего на это не ответила, а сразу завалилась спать и, кажется, уснула моментально.

Ко мне же сон не шел, и все, что оставалось, лежа прислушиваться к завыванию разгулявшегося за окном ветра. Вскоре за стеной послышалось монотонное похрапывание оборотня. Перевернувшись на другой бок, я принялась разглядывать в темноте спящую Эфиру, прислушиваясь к ее ровному дыханию. Убедившись, что она крепко спит, осторожно притронулась к своему сосуду. Возможно, впервые за долгое время он был спокоен, и это затишье я почувствовала после того, как нас связала веревка. Случайность ли это, я не знала, но очень захотелось выяснить.

Пришлось повозиться с заклинанием и рискнуть его использовать, чтобы развязать магический узел. Болтавшаяся между нашими койками веревка не хотела слушаться и исчезать. Действовать пришлось осторожно, я боялась случайного всплеска магии, и когда наконец магические путы исчезли, вновь прислушалась к сосуду силы, но никаких изменений не почувствовала. Надо было решать, как поступить: развяжу веревку – и орк останется с драгонами, оставлю – и ей придется отправиться с нами к гномам. Отчего-то крайне не хотелось прощаться с Эфирой. Впервые за долгое время я не чувствовала своего утомительного одиночества, и дрожь в груди стала уменьшаться. Конечно, я понимала, что привязывать к себе насильно и уж тем более тащить против воли, чтобы не ощущать пожирающую внутри черноту, нечестно по отношению к ней. И почему орк, о котором я толком ничего не знаю, вызывает такое необходимое сейчас чувство умиротворения, словно лист исцелейника к ране приложили? Ответа не было, и я решила доверится своему чутью – не спешить. Прося про себя у Эфиры прощения, я вновь связала нас магическими путами.

Сон так и не пришел, сколько бы я ни крутилась из стороны в сторону на прогибавшейся под моим весом койке. Я провела пальцем по тонкой, изящно выписывающей вензеля на моей коже линии – первая буква имени того, кто теперь каждую ночь приходит в мои кошмары умирать у меня на глазах. После первого дня войны меня мучил один и тот же повторяющийся почти каждую ночь кошмар, из-за которого теперь я боялась спать. Поначалу Велад решил, что причина моей осмелевшей силы – нехватка сна, и усыплял магией, но, к его удивлению, кошмары пробирались и сквозь заклинания.

От боязни уснуть и в очередной раз пережить Его смерть я вновь ощутила удушье. Подобные приступы паники теперь – часть моей жизни. Непроизвольно схватилась за медальон на шее, будто кристалл душил меня. Но я знаю, медальон, который Он когда-то мне подарил, ни при чем. Тихо поднявшись, чтобы не разбудить Эфиру, накинула плащ, сунула ноги в мягкие сапоги и на носочках вышла из спальни. Через узенький коридорчик выскочила на задний двор, в ночную темноту, под моросящий дождь. Вдыхая свежий воздух, под аккомпанемент успокаивающего кваканья болотных лягушек, я пыталась восстановить дыхание. Убежав из Фебраны, где все напоминало о Нем, я надеялась, что приступы паники пройдут. Сегодня впервые с момента, как мы отправились в дорогу, меня накрыло тревогой и липким страхом. Уснуть теперь можно лишь от усталости, тогда мыслям в голове ничего не останется, как пойти на поводу у тела. Можно вымотать себя выбросами магии, что было сейчас для меня опасно, или физически. Второй вариант в нынешних условиях подходил больше.

От веревки, тянувшейся за мной, исходило небольшое магическое сияние, в такой темноте даже этого хватало, чтобы осмотреться. Во дворе висела пара тюфяков-чучел, кто-то их повесил еще до нас. Я подняла валявшуюся палку, перехватила ее как меч и подошла к тюфякам. Размахнулась. Ударила, раз, другой, третий. Каждый раз при сражении меня захватывала злость. Именно она становилась спасением: сильная, темная, способная подавлять панику, страх, пустоту, все. В такие моменты становилось все равно, кто передо мной: шипастый горгон или тренировочное чучело. Остановилась я, лишь когда заболели руки, а из тюфяка с такой силой посыпалась солома, что, будь он живой, взмолился бы о пощаде.

Почувствовав чей-то взгляд, резко обернулась. Эфира стояла, прислонившись к дверному проему, и рассматривала меня.

– Что? – рявкнула я, все еще ощущая бурлящую злобу.

– У тебя кривая стойка, слабый хват и очень ленивые ноги.

– Чего? – переспросила я растерянно.

– Ногами, говорю, плохо работаешь. Кто учил тебя так драться?

– Сетсей, – тихо ответила я, сбитая с толку ее вопросом.