Зов Дикой Охоты
А Лаэдр медлил. Ступить на Дорогу Ши, искупить вину да и остаться в туманах волшебства Фэйри – это было таким сильным искушением, что большого труда жрецу стоило побороть его. Но он должен был понести наказание вместе с Сотаром и своими братьями, а не бежать от него. Он должен был защитить от Сотара их королеву-Фэйри. И только напомнив себе об этом, Лаэдр сумел ответить:
– Обещаю, моя королева.
Она посмотрела на него так, словно понимала, чего ему стоили эти слова. А потом она отступила на шаг и начала танец, плавное пробуждение Силы. Она выпевала из ночи нить за нитью, а потом выплетала из них тропу сквозь Вуаль каждым взмахом своих летящих рук. Само звучание её тёмного целительного голоса притупляло застарелую боль, заставляло умирать то, что больше не имело значения. Милосердная ночь исцеляла раны, ожоги от ослепительного света, и мягкая тьма давала глазам отдых, чтобы они могли видеть ясно.
Прежде чем мерцающий жемчужный туман начал собираться вокруг них, наполняясь едва различимыми причудливыми силуэтами, Лаэдр украдкой посмотрел на короля. Поговаривали, Вальтен Завоеватель подпал под чары Фэйри, да жрецы и сами подпитывали эти слухи. Что ж, таким короля давно никто не видел, и определённо он был под властью чар – но совсеминых. Живая дышащая ночь отражалась в его потеплевших глазах и находила отклик в его забившемся с новой силой сердце. Он неотрывно смотрел на совершавшую свой ритуал королеву, и то, что исходило от него, не было только лишь упоением волшебства рождавшейся заново сказки.
– Идёмте со мной, – тихо позвала Риана, и её голос эхом пронёсся в сгущающемся тумане.
Вальтен понемногу начал разматывать клубок, следуя за девушкой, которая вела их вперёд, по видимой ею одной стезе. Сквозь прорехи в жемчужном клубящемся мерцании всё ещё можно было увидеть спящий лес. Но Лаэдр готов был поклясться, что видел не только лес. Тени псов прыгнули на тропу и полувидимым караулом следовали за ними, точно охраняя их от неведомой опасности. А на самой кромке зрения мелькала тёмная фигура всадника, сопровождавшего их.
Королева обернулась, убеждаясь, что Вальтен и Лаэдр шли за ней. Жрец уже не был уверен, кого он видел перед собой. Это была она и не она, и здесь человеческая плоть уже не в силах была скрыть поющую ночь дикого волшебства, заключённую в ней. Но потом всякие прочие мысли оставили Лаэдра, потому что он вдругузнал землю, на которую они ступили. Он узнал бы её сквозь всё, как сильно ни угас её голос, как безнадёжно ни померкло её свечение.
Риана вдруг сбилась с шага и пошатнулась. Она упала бы, если б Вальтен не удержал её свободной рукой.
– Мне больно находиться здесь, но я удержу путь для вас открытым, – прошептала она, прижав ладонь к сердцу, точно пыталась усмирить нечто, пытавшее её изнутри. – Поспеши, мой лорд, прошу.
Король посмотрел на неё с тревогой, но подчинился – выпустил её руку и шагнул вперёд. А когда туман рассеялся рваными клочьями, они увидели перед собой помертвевшую чёрную землю и величественное Древо, согнувшееся под грузом непосильного бремени, но по-прежнему дарившее себя, всё, что осталось от него. Почти у самых корней копьё Радднира пронзало его могучий ствол, кровоточивший волшебством. Гордые ветви поникли, но по-прежнему пытались тянуться к невидимым дальним пределам, защищать своим благословением.
Глаза Вальтена распахнулись от изумления. Похоже, он до самого последнего мига не верил в то, что может увидеть здесь.
– Так это действительно не просто символ из легенды, – проговорил он, глядя на оживший символ своего королевства со смесью восторга, растерянности… и зарождавшейся ярости, могучей и очищающей, как весенняя гроза. – И рана не была символом…«Если оно засохнет, то из кемранской земли капля за каплей утечёт сама душа». Вы знали, что делали!
– Во имя Отца, оно живо! – с облегчением воскликнул Лаэдр и упал на колени.
Он не знал, как просить прощения у этого непостижимого для людского сознания величия, дарившего самоё себя даже теперь. По его лицу заструились слёзы, и стало больно дышать. И многим больнее ему было от осознания того, что это явление Мира просто не могло держать на него зла и потому заведомо прощало, чем даже от осознания горечи давнего преступления.
Стальной голос Вальтена вернул ему самосознание:
– Направь мою руку, Лаэдр! Направь её, как когда-то вы направили руку моего отца!
Не выпуская нить, жрец поднялся и посмотрел на короля. Вальтен буквально пылал Силой своего человеческого сердца, огнём искры Бога, вложенной в него. И мощь его намерения и мечты была сильнее – многим сильнее даже страха и ненависти Радднира. И как когда-то Сотар Раддниру, Лаэдр открыл Вальтену свою Силу, слил всё доступное ему волшебство и всю жажду искупления с этой волей, помогая своему новому королю выковать новое намерение в пламени Отцова Огня.
Вальтен устремился к Древу. Когда его рука легла на огромное копьё, которое не мог бы поднять и уж тем более вытащить ни один человек – таковым было его отражение по эту сторону Вуали, – оно дрогнуло, но осталось на месте. Лаэдр позволил себе усомниться на какие-то доли мгновения, и это едва не поколебало мощь выкованного намерения.
«Живи!.. Ради глупцов, призванных охранять тебя, ради них, которым ты по-прежнему отдаёшь себя, живи!» – беззвучно прошептал он.
Понемногу, нехотя копьё подчинилось непреклонной воле владыки Кемрана и медленно начало выскальзывать из разверзнутой раны. Потом что-то изменилось вдруг в самом пространстве – словно ослепительная вспышка затмила собой даже живший здесь вот уже так много лет яд. Когда Лаэдр поднял голову, он увидел копьё, ставшее привычным оружием в твёрдой руке Вальтена Завоевателя, и смутно издалека услышал радостный возглас королевы.
Король опустился на одно колено и склонил голову перед Древом. Как во сне Лаэдр улавливал слова, не предназначенные ни для чьего слуха.
– Всю мою жизнь я не знал даже, что ты существуешь, хоть и стремился ко всему тому, что ты воплощаешь к себе. Наше преступление перед тобой так велико, и всё же я прошу тебя: вернись к нам. Я, Вальтен, потомок Даннавара Победителя, даю тебе слово, что буду защищать тебя, пока живу, как того и требует наш давний забытый долг. Только вернись, умоляю… Пусть с тобой вернётся дыхание чудес, и земля печали запоёт вновь.
Жрец не знал, услышало ли Древо голос человека и его слова, но оно определённо услышало голос истовой мечты человеческого сердца… и отозвалось ей. Пространство дрогнуло, преломляясь, и сама реальность начала расслаиваться.
– Идёмте! – взволнованно воскликнула королева. – Быстрее!
Она подбежала к Вальтену, подхватила его под руку, удерживавшую нить, и потянула за собой. Это вывело короля из оцепенения, и он поспешил за девушкой. Жрец помедлил не в силах оторвать взгляд от Древа и от раны в могучем стволе.
«Сумеешь ли ты исцелиться со временем, великое? – подумал он печально. – Или вред, нанесённый нами, непоправим?»
– Возвращайся, Лаэдр! – крикнул король, когда жрец ощутил вдруг, что начинает терять себя где-то в слоях меняющегося пространства.
Голос Вальтена и нить Рианы остались единственно верным, надёжным якорем в зыбком танце слоёв реальности, накладывавшихся друг на друга в новом гармоничном сочетании. Лаэдр слышал перешёптывание нездешних голосов, улавливал в тумане тропы2 призрачное взлаивание и пронзительное леденящее кровь ржание коней. Кто-то словно подгонял его, хотя он уже не видел перед собой ни дорогу, ни короля и королеву. А потом – прежде чем тяжёлой волной прибоя пространство сомкнулось над ним – нить вывела его на знакомую твёрдую землю. Рука всё ещё судорожно сжимала нить. Будто во сне он видел, как Вальтен отбросил копьё, как они с Рианой заключили друг друга в объятия, как истаяли призрачные фантасмагорические силуэты на границах зрения.
Лаэдр обернулся и увидел то, чего уже не ожидал увидеть в своей жизни снова: тайную лесную тропу, ведущую к Древу Жизни Кемрана поэту сторону Вуали, совсем как когда-то. И не ухом, а каждой клеточкой своего существа он услышал то, чего уже не ожидал услышать: тихое, робкое журчание освобождённой крови земной, подобное мелодичному перезвону первых весенних ручьёв.
XLVI
Морна выбежала из своего жилища. Лесное поселение гудело возбуждёнными голосами.
– Не может быть!
– Показалось ли?
– Но я узнаю это чувство!
– Лес, посмотрите! Лес просыпается!
– Нет, сам Кемран просыпается!
Верховная жрица Матери бессильно прислонилась спиной к стволу дерева, неуверенно сделавшего первый вдох после долгого зачарованного сна. Она смеялась и смахивала слёзы, и повторяла раз за разом, точно заклинание:
– Им удалось… удалось…
Тиллард вскинулся, растерянно озираясь по сторонам. Сон как рукой сняло. Да и как можно было спать, когда лес урчал, словно довольное древнее чудище, зевал и потягивался, сбрасывая липкую пелену чар. Дрожь земли была ощутима почти физически. Конь, дремавший на поляне, где они решили переночевать, возбуждённо заржал.
Менестрель поднялся и подошёл к своему соловому, успокаивающе погладил его и прислушался. Скакун был взволнован, но он испытывал не тревогу, а какую-то первобытную радость – ту же, что испытывало сейчас и сердце самого Тилларда, готовое разве что не пуститься вскачь.
– Да, мой друг, им удалось, – прошептал он. – И хотя не один год пройдёт, прежде чем Древо исцелится окончательно, но земля печалибудет петь вновь.
Почувствовали неуловимые перемены не только все, кто пропускал сквозь себя волшебство, но и люди – по-своему. Язык сердца не всегда был подвластен разуму, но что бы ни случилось в эту ночь – ни для кого это не осталось незамеченным.
Впервые за долгое время ночь, раскрывшая искристые крылья над Кемраном, дышала полузабытыми чудесами, вспыхивала отблесками отгремевших давно легенд, шептала образами сказок.
Сотар тоже чувствовал это… и не мог поверить. Но среди всех его смешанных чувств радость была далеко не основной. Неужели глупец Лаэдр полагал, что гнев Вальтена не обрушится и на него? Вот уже не в первый раз верховный жрец пожалел о том, что милосердие было частью служения Отца, что ради высшего блага он не поступился жизнью старого соратника, едва только начал сомневаться в нём. Теперь гибелью Лаэдра можно было разве что пополнить чашу вины королевы Рианы в глазах народа Кемрана.
За один день не могло быть разрушено то, что возводилось годами. Человеческий страх и невежество по-прежнему были на его стороне, а они, как известно, способны были загубить даже самое прекрасное без всякой помощи Блуждающих Теней.
«Завтра, Вальтен, ты докажешь нашу правоту на Отцовом Суде. И тогда даже ты будешь бессилен против гнева людей, обращённого на ведьму из Валлы и на всё то, что она являет собой».
После завтрашнего Суда даже появление Морны уже ничего бы не изменило. Сотар хорошо знал свою бывшую союзницу. Он знал, что она никогда не переступит тонкую грань милосердия даже ради будущего блага и не подстегнёт народ на бунт, который обернётся кровавой междоусобицей.
Ну а спасти королеву-Подменыша теперь мог разве что бунт.
XLVII
Риана знала, о чём он хотел просить её. Для этого не требовалось слов. Это было заключено в его взгляде, в том, как его руки с отчаянием сжали её плечи. Уйти за Вуаль… спастись.
Она нежно погладила его по лицу, приложила пальцы к его губам прежде, чем он облёк своё отчаяние в слова.
– Нет, лорд моего сердца. Завтранаш бой. Я буду стоять рядом с тобой до конца и не позволю ни одной тени покрыть твоё имя через меня.
Под своей ладонью она ощутила, как он стиснул зубы, а сердцем видела, как он набросил узду на свои чувства. И она не решилась признаться ему в своём страхе перед ядовитой сталью и очищающим огнём, не решилась в эту ночь просить о милосердной смерти, ведь времени у них почти не осталось.
– Но это завтра… А сегодня… слышишь, как поёт наша сбывшаяся мечта? – нежно прошептала Риана, вслушиваясь в тихую, робкую музыку оживающего понемногу волшебства. – Со временем кровь земная снова наполнит Места Силы, и духи будут резвиться в лесных переплетениях света и теней, а Древо станет могучим, как прежде. Нам удалось.Тебе удалось.
– У некоторых побед вкус самого горького поражения, – глухо ответил Вальтен, пряча лицо в её волосах, и обнял её крепче, почти до боли.
Риана вздохнула и опустила голову ему на плечо. Она всё-таки успела увидеть его сердце. Но почему же теперь было так горько? Нельзя было роптать на скорое расставание, ведь подаренная даже на такой несправедливо краткий срок драгоценность стоила всего. Нельзя, но иначе почему-то не получалось…
Оставалось последнее невыполненное обещание.
– Я должна показать тебе кое-что, мой лорд.
– Я не хочу ничего видеть, – резко возразил он. – Просто… побудь немного со мной.
– Дорога, в которой тебе так долго было отказано, – ласково напомнила она, успокаивающе касаясь его волос, понемногу утоляя боль мягким ночным сумраком своей сути. – Я ведь обещала тебе.
– Оставь мне немного надежды, моя леди. Если хоть одно из твоих обещаний останется невыполненным – возможно, ты не уйдёшь от меня.
Риана вздрогнула от окатившей её силы желания, заключённого в этих словах. Говорили, что воля человеческого сердца могла менять саму реальность по эту сторону Вуали, а Вальтен Завоеватель умел мечтать и стремиться, о да. Сейчас его надежда была такой могучей, что невольно передалась ей. Но даже если этому не суждено было сбыться – она могла исполнить своё обещание перед самой смертью и отвести Вальтена к озеру, заросшему осокой.
А сегодня оживший лес перешёптывался вокруг них и тихо дышала земля.
XLVIII
Тиллард смешался с толпой, никем не замеченный. Сегодня сделать это было легче, чем когда-либо, даже не набрасывая чар. Столица Кемрана гудела так, словно сюда, по меньшей мере, явился Двор Оживших Кошмаров во всём блеске. Сдержанных жителей королевства было не узнать. Как будто вся долго кипевшая внутри ярость вдруг вырвалась на поверхность, прорывая застарелую коросту запретов угрюмой выдержки. Жрецы благоразумно не подогревали гнев толпы проповедями, ведь во многом этот гнев был направлен и на них. Сам воздух стал тёмным густым варевом злости и страха, с кое-где вспыхивающими зарницами надежды.
Волна людей, спешивших стать свидетелями Священного Поединка, была неостановима, как эпидемия чумы. Группа воинов каким-то немыслимым образом удерживала открытым узкий проход, предназначенный для участников Священного Поединка. Этих воинов без зазрения совести можно было по праву назвать истинными героями, потому что удержать толпу сегодня было немногим легче, чем сдержать снежную лавину. Ристалище у городских стен хоть и предназначалось для масштабных кемранских турниров, равных которым не было во всех известных землях, сегодня грозило не вместить в себя всех зрителей. Шутка ли, чуть ли не всё королевство съехалось, чтобы увидеть событие поистине невероятное! Здесь было не только не протолкнуться, но даже не вздохнуть. В толпе Тилларду уже пришлось использовать чары, чтобы удержаться как можно ближе к открытому проходу.
Трон короля на балконе пустовал. Риана восседала на своём троне рядом, прекрасная и абсолютно спокойная. Никто не знал, что за чувства обуревали её на самом деле под маской исконно королевского достоинства. Но когда Тиллард увидел её, для него смолкла буря голосов и эмоций, бушевавшая вокруг. Осталась только она со своей пронзительной надеждой и не менее пронзительным отчаянием, которое менестрель видел сквозь любые маски, как видел и её нездешнюю Силу.
В тенях за троном королевы замерла Илса, верная ей до конца. А в нескольких шагах от них на том же балконе стоял Сотар. Тиллард даже не посмотрел на верховного жреца из суеверного страха привлечь его внимание раньше срока.
Когда на ристалище выехал Вальтен верхом на своём могучем вороном, всё действительно погрузилось в могильную тишину. Кемранцы даже не решились поприветствовать своего владыку. Только воины отсалютовали ему, да и то безмолвно. Воздух звенел напряжением и страхом. Кто-то словно натянул тетиву огромного лука, но на кого была направлена погибельная стрела – знали разве что Отец и Мать Мира.
Король не надел свой полный турнирный доспех, а ограничился лёгкой бронёй. Меч, притороченный к седлу, был из обычной стали, а не из особого кемранского сплава – это Тиллард почувствовал издалека. Но природу клинка люди различить издалека не могли, а вот доспех говорил сам за себя: Вальтен Завоеватель верил в невиновность своей королевы, и он мечтал проиграть сегодня.
Голос короля прогремел над ристалищем.
– Сегодня последний из дней ожидания. Сегодня день Священного Поединка Отцова Суда. На закате вердикт будет вынесен. Есть ли среди вас тот, кто бросит мне вызов? Из какого бы он ни был сословия, в какой бы ни был рождён земле, какая бы кровь ни текла в его жилах – я приму его вызов с честью!
Конь неспешно ступал по мелкому золотистому песку, и Вальтен вглядывался в лица своих подданных, проезжая вдоль рядов зрителей. Но люди молчали и прятали взгляды.
– Кто оспорит обвинение верховного жреца Сотара и сойдётся со мной в Священном Поединке во имя королевы Рианы?
Голос короля звенел сталью несгибаемой воли, но менестрелю показалось, что он уловил нотки того же, что исходило от королевы – пронзительная надежда, пронзительное отчаяние… а ещё – разочарование. Это разочарование Тиллард по-своему разделял, потому что сам до последнего надеялся, что Морна и верные ей придут сегодня.
– Бросьте мне вызов! – рявкнул Вальтен. – Сделайте это сейчас!
Но народ Кемрана не посмел подчинитьсяэтому приказу своего короля.
Между тем Тиллард уже протолкнулся к ристалищу и, прежде чем Сотар соизволил произнести речь, выкрикнул:
– Я бросаю тебе вызов, мой король! Я буду сражаться с тобой, Вальтен Завоеватель, во имя королевы Рианы!
Вздох изумления – и облегчения – прокатился по рядам зрителей. Вальтен развернул коня и воззрился на менестреля.
– Ты?! – Король едва сумел скрыть своё разочарование и добавил одними губами: – Но ты проиграешь.
– Иногда даже менестрелю приходится взять в руки не лютню, а клинок, мой король, – с поклоном ответил Тиллард.
– Это же менестрель королевы – полукровка-Фэйри! – воскликнул кто-то из жрецов.
– Нечестивый колдун!
– Подменыш Двора Кошмаров!
Ядовитый поток шепотков сомнений засочился сквозь толпу, но приказ Вальтена точно клинком отсёк все разговоры:
– Молчать! Я сказал: «В какой бы ни был рождён земле, какая бы кровь ни текла в его жилах»! – Он отсалютовал Тилларду мечом. – Стало быть, клинок – оружие, которое ты выбираешь?
– Да, мой король.
– Отцов Суд должен быть справедлив. Как и ты, я буду сражаться без доспеха.
Но прежде чем Вальтен успел спешиться и подозвать оруженосца, что-то неуловимо изменилось в воздухе. Тиллард подавил возглас изумления, когда ощутил, как вдруг пахнуло до боли знакомым ветром Дорог Ши!
«Но сегодня ведь не Священный День! И здесь не Место Силы, – лихорадочно подумал он, оборачиваясь к проходу и не веря своим глазам. – Невозможно!»
Толпа взорвалась ликующими криками, когда на ристалище въехал всадник в лёгкой чернёной броне и рогатом шлеме. Его нёс прекрасный вороной конь, не уступавший ни красотой, ни статью знаменитому боевому скакуну короля. Откуда взялся этот воин, никто так и не понял, да это уже никого и не интересовало, ведь чудесен был сам факт его появления. Народ приветствовал его, как героя, а лицо Вальтена осветила нерешительная улыбка. Поистине сегодня был день чудес!
И конь, и всадник предстали перед всеми вполне привычными для человеческого взгляда. Но Тиллард видел дикую магию, закованную в подобие плоти. И он видел, как утекала Сила Всадника, нарушившего законы прохода сквозь Вуаль. Волшебство сути хлестало сквозь прорехи хрупкого, наскоро сотканного привычного облика, безвозвратно утекало – слишком быстро, несправедливо стремительно. И всё же Ши успевал подхватить обрывки плоти и переплести их воедино, прежде чем люди увидели бы различие. Каких немыслимых усилий ему стоило просто удерживаться на людской грани Мира – Тиллард не знал и не хотел знать. Но этих усилий могло и не хватить на поединок, даже если бы конь и Всадник потратили себя целиком.
Риана подалась вперёд, крикнула что-то, но её возглас потонул в рёве толпы. Как и менестрель, она знала, видела,кто пришёл сразиться за неё. Как и менестрель, она помнила.
«Ши трудно облечься плотью и выйти из-за Вуали Матери в обычное время, вне Священных Дней – если только дело не происходит на Местах Силы, где магии в избытке. Им нужно поменяться с кем-то местами или же испить силу чьей-то плоти, чтобы облечься своей».
Между тем Всадник вскинул руку, а когда все наконец смолкли, провозгласил:
– Я бросаю вызов тебе, Вальтен Завоеватель, владыка Кемрана, во имя королевы.
Тиллард посторонился, уступая ему дорогу. Когда Ши проехал совсем близко, менестрель внутренне потянулся к нему, направил свою мысль:
«Что отдано свободно – свободно принимается. Человеческого во мне достаточно, чтобы поделиться. Пей силу моей плоти, пока ты здесь».
В прорезях шлема сверкнули холодным серебром глаза дикого зверя. Всадник чуть поклонился ему, обозначая, что услышал. Менестрель с облегчением вздохнул и зашагал к зрителям. Потом его сознание вдруг помутилось, и ноги подломились под ним. Ши, потянувшись к нему, поначалу невольно зачерпнул слишком много его силы и ощутимо потеснил Тилларда на его месте по эту сторону Вуали. Невидимые нити протянулись между ними чуткими звенящими струнами, и отданная свободно сила плоти менестреля потекла к Всаднику. Тиллард только улыбнулся, позволив себе восстановить дыхание, потом дошёл всё же до охранявших проход воинов… и сел рядом с ними прямо на песок.
– Я принимаю твой вызов! – воскликнул Вальтен, мудро не спрашивая, кто стоял перед ним.
Возможно, король догадывался о чём-то, ну а Тиллард знал точно: этот Всадник был гостем его дорог в Ночь Дикой Охоты. Это и был защитник Рианы, оставшийся ради неё на границе у самой Вуали.
Король и Всадник спешились и отправили своих коней к краю ристалища. Не знавший страха боевой скакун Вальтена держался на некотором отдалении от коня-Фэйри и взволнованно всхрапывал. Животные всегда острее чувствовали иные, непривычные проявления Мира, ведь их разум принимал всё, как есть, а не сквозь призму желанных представлений. Впрочем, на непривычное поведение королевского коня никто не обратил внимания. Все взгляды были прикованы к центру ристалища.
Противники отсалютовали друг другу, и начался бой. Толпа заревела от восторга. У Тилларда потемнело перед глазами, когда Всадник сошёлся с Вальтеном в ужасающем и прекрасном ритуале, зачерпывая силу и скорость плоти глубже, используя больше, чем обычно задействовал сам менестрель. Тиллард чувствовал каждое движение, каждый выпад и уворот, каждый могучий удар воина-Ши. Он пытался остаться в сознании, но гораздо больше улавливал сквозь ощущения, чем помутившимся зрением.
Между настоящим боем и турнирной схваткой всегда была огромная разница. В бою целью была победа любой ценой – быстрая, подчас страшная и грязная. Но ужас и грязь в легендах и балладах, как правило, стирались, уступая место лишь героическому блеску. В турнирной схватке целью была победа красивая, и красота искусства обоих противников ставилась часто даже выше последнего удара. Вальтен решил подарить людям то, что они ожидали увидеть – прекрасное зрелище, достойное легенд, великолепный, запоминающийся смертоносный танец, – и Всадник поддержал его. Настоящая же битва уже состоялась – состоялась в тот миг, когда Фэйри вопреки всему пересёк Вуаль в неположенный срок. То, что видели перед собой люди сейчас, было лишь видимым отблеском тайной войны, которая велась в Кемране вот уже так долго.
Сквозь нити, связавшие его со Всадником, Тиллард чувствовал то, чего не замечали сторонние взгляды: Вальтен не бился в полную силу. Он использовал своё боевое искусство ровно настолько, чтобы выткать искусную иллюзию, обмануть чужие глаза, очаровать, одурманить разум красотой умелых изысканных приёмов. Он хотел проиграть. Он просто не мог сделать свой проигрыш очевидным. Всадник подхватил его опасную игру. Движения обоих воинов были гармоничными – то слитными, текучими, как стихия, то стремительными, как броски хищников. Противники были почти равны друг другу. Вальтен Завоеватель был одним из лучших воинов среди людей за всю историю, и только лучшие из воинов-Ши могли сражаться с такими, как он, на равных. С удивлением менестрель отметил, что Фэйри немного, совсем немного уступал королю. Для каждого совершаемого движения ему приходилось тратить чуточку больше скорости, чуточку больше силы. Но Отцов Суд подчинялся иным законам, а не только законам силы и умений. Аэтот Отцов Суд к тому же вершился согласно желаниям сердца. Не иначе сам Отец сегодня благословил ход событий так, и сама Мать позволила Вуали истончиться.