Берег Живых. Буря на горизонте

Подруга как раз закончила рассказывать о том, как молодой сын управителя сепата забавно терял дар речи, не зная, куда девать себя в её, то есть Мейи, присутствии. А не далее как вчера он попытался процитировать ей одно из последних стихотворений модного столичного поэта… устаревшее уже полгода как.

– А что у вас со стражем Таэху? Он не приревновал? – с улыбкой спросила Анирет.

– Я на это, признаться, рассчитывала, – нахмурилась Мейа, обводя брови царевны тонкой кистью и чуть отстраняясь, чтобы оценить результат. – Но после посещения заброшенного храма из него слова не вытянешь, не то что безобидную ревность. Я уже начала думать, что вас обоих коснулось проклятие зодчего Сенастара, не к нисходящей ночной тьме он будет упомянут, – девушка усмехнулась. – Но, с другой стороны, дядюшка твой ведь тоже побывал там, и ничего, не лишился красноречия. Да и за солдатами, тебя там сопровождавшими, я особых перемен не замечала. Эх, надо было идти с вами! А то теперь на фоне вас я чувствую себя случайно забредшим на похороны пьяным гулякой.

Анирет задумалась над её словами, а потом ответила:

– То место полно печали и несправедливости. Забытый храм, в котором больше не проводят ритуалов, похож на разорённую гробницу. Как жрец, Нэбмераи не мог не почувствовать…

«И, находясь там, не мог не задуматься обо всём том, что налагает на нас наш долг», – мысленно закончила она, снова почувствовав острый укол печали.

– Там нелегко находиться, – подытожила царевна вслух.

– Да, мне было не по себе даже в окрестностях… – Мейа передёрнула плечами. – Ну что ж, по крайней мере, завтра мы отправляемся в храм самый что ни на есть живой и действующий! И, клянусь Богами, я буду лично молиться Золотой о том, чтоб Она наконец-то устроила твою жизнь, так и знай, – девушка улыбнулась.

Анирет только со смехом покачала головой.

– Слушай… – Мейа заговорщически понизила голос. – А если твой жрец ещё там?.. Готова поспорить, он умрёт от счастья, когда увидит тебя.

– Ну, скажешь тоже, – отмахнулась царевна. – Сама знаешь, жрецы Хэру-Хаэйат прекрасно умеют разделять служение и отношения.

– Однако вашей нежной дружбе уже несколько лет – письмами и вестями вы исправно обмениваетесь. И, что ни говори, Икер красавчик каких поискать. Всё-таки южная кровь добавляет особого колорита, – Мейа прищёлкнула языком. – Такая милая экзотичная внешность.

– Вот прибудем на остров Хенму – там полно темнокожих красавцев из Нэбу, если к тому моменту мой страж тебе уже надоест, – подначила её Анирет.

Подруги рассмеялись.

Уже с более лёгким сердцем, чем прежде, царевна отправилась на ужин, где была с величайшей радостью встречена управителем Кевабом и его семьёй. После ужина Хатепер объявил, что их следующей остановкой будет Тамер, столица сепата Тантира. Такого энтузиазма, как после этого известия, у своей свиты Анирет не видела уже давно. Рэмеи, конечно, не боялись смерти, но пребывание вблизи некрополей сепата Сутджа, навевавшее – хочешь не хочешь – мысли о вечном, ни в какое сравнение не шло с посещением города-культа самой любимой в Империи Богини, матери празднеств души и тела. Да и сама Анирет предвкушала возвращение в чудесное место, с которым было связано так много прекрасных чувств и событий её ранней юности. В каждом сердце Золотая пробуждала радость, каким бы тяжким ни было бремя, лежащее на плечах, какой бы тёмной ни была пелена, застилающая внутренний взор.

Великая Река неизменно и царственно несла свои воды жизни, питая всю Таур-Дуат до самых отдалённых уголков. Ладьи двигались против течения волею попутного ветра и силой гребцов. Анирет вспоминала легенды о творении, о том, как из лона Матери Живых изливались первые ручьи где-то глубоко в джунглях на юге континента, за высокими речными порогами, преодолеть которые не всякому судну было под силу.

– В мистическом союзе с Ваэссиром Апет набирает силу, и пока силён Божественный Закон на земле, Великая Река от года к году разливается в Сезон Половодья, – голос Хатепера лился размеренно, как сама Апет. – Сила Императоров связана с благоденствием Таур-Дуат. Перед каждым разливом Эмхет приносят щедрые жертвы Богам, а после Император и его царица восходят на ладью, обходя на ней всю Империю, как когда-то – Ваэссир и Хэру-Хаэйат, и донося божественный свет в каждый уголок от дельты до дальних южных порогов. Золотое семя Ваэссира, изливающееся в воды Апет, благословляет разливы в сакральном единении.

Они стояли на самом носу ладьи, и Анирет вглядывалась в воды Великой Реки, пытаясь представить ритуал, о котором хорошо знала, но о котором никогда не думала применительно к себе. И отец, и дядя рассказывали ей. После того как Секенэф передал ей формулу призыва Силы Ваэссира в тело, все те редкие свободные часы, которые ему удавалось выкроить, он посвящал тому, чтобы открывать ей таинства служения их земле и предку. О таинствах тех знали считанные единицы, и никто не был осведомлён о них в большей степени, чем сам Император. Это же знание когда-то было передано Хэферу.

– Когда баланс в токах энергий нарушен, это отражается и на земном плане. Тогда в Империи настают времена засух и голода, и даже Силы Владык бывает недостаточно, чтобы вернуть жизнь, усилить ток крови земли в главной артерии, – продолжал Хатепер, напоминая Анирет полученные ею знания. – Для всего народа это становится великим горем – скудный разлив или разлив, когда воды Апет возвращаются в русло слишком скоро. Издревле это становилось очевидным знаком того, что Божественный Закон нарушен, гармония утеряна.

– Если так происходит всегда, когда на трон вступает Владыка, по мнению Богов, недостойный… удивительно, что мы ещё живы, – усмехнулась царевна, неотрывно глядя на индиговые воды.

– Это происходит не сразу. Баланс энергий связан не только с самим Владыкой. Все мы помогаем ему по мере сил. И ни одна беда не постигает народ без глубинных на то причин, ведь то, что творится на земле, лишь отражает то, что происходит на более тонких планах бытия. Так тело лишь позже, иной раз не в этой даже жизни, отражает недуги, которыми поражён дух. Бывали времена, когда наша Таур-Дуат была… тяжело больна, – Хатепер вздохнул. – Мы можем теперь лишь гадать о совокупности причин, но всегда так или иначе это было связано с нарушением Закона… Но ты, кажется, думаешь не о том, Анирет, – он усмехнулся и подтолкнул её локтем. – Ты вообще слушаешь меня?

– Разумеется, дядя, – кивнула девушка, задумчиво теребя золотой с инкрустациями из бирюзы и лазурита браслет. – Я даже могу перечислить тебе годы правления Владык, в которые нас постигали беды, и, если постараюсь, то вспомню скудные разливы за последние пару веков… Но всё же эта тема для меня… не самая простая.

– Ты боишься, что не сможешь вызвать разлив, – понимающе кивнул старший рэмеи, понизив голос, чтобы их никто ненароком не услышал.

Анирет вздохнула, медля с ответом, не зная, как облечь в слова сразу все свои страхи.

– Да, очень боюсь, – призналась она наконец, тоже понизив голос. – Владыка на троне по сути заключает своего рода брачный союз с самой землёй. Он – её возлюбленный защитник и хранитель. Это я могу понять, как и всякий Эмхет. Боги! Даже эльфы могут это понять, с каким бы пренебрежением некоторые из них ни относились к нашим традициям! В конце концов, их ритуалы плодородия по Колесу Года имеют много общего с нашим ритуалом разлива. Но как… как Хатши, да хранит её Страж Порога, удалось стать Таур-Дуат заботливым супругом? – спросила она, с отчаянием посмотрев на Хатепера.

«Как это удастся мне?!» – безмолвно вопрошал её разум.

Во взгляде старшего рэмеи отразились сочувствие и глубокое понимание. В тот миг Анирет особенно отчётливо осознала, что он никогда не хотел этой роли для себя, не хотел этого долга, не хотел этой растворяющей личность Силы и всепоглощающего служения, которые накладывало на Императора бремя Двойного Венца. Молчание затягивалось, но уже очень многое было сказано без слов. Потом Хатепер протянул ей раскрытую ладонь, и царевна без колебаний вложила в неё свою руку.

– Вы ещё не раз поговорите об этом с твоим отцом. Он покажет тебе лучше, чем могу я… и всё же…

Она почувствовала ток энергии, усилившийся, как только пальцы старшего рэмеи сомкнулись вокруг её кисти, – тёплой энергии, родной и защищающей. Через мгновение поток стал интенсивнее, как будто их кровь слилась вдруг в единую систему. Подобно тому, как Анирет чувствовала себя в ходе некоторых ритуалов, она ощутила себя собой и не собой одновременно, просто теперь это другое присутствие было не божественным, а вполне личностным. Могучий поток чужой Силы завораживал и захлёстывал, и вместе с ним пришёл целый сонм иных чувств, вспышек мыслей, иное преломление взгляда, которое она не смогла бы описать. Самое близкое, с чем она могла сопоставить это, – совместный любовный ритуал, когда границы между сознаниями обоих участников стираются…

– Ты будешь чувствовать всю нашу землю, – тихо сказал Хатепер, хотя она не столько слышала его, сколько чувствовала то, что он собирался сказать, в мерной поступи его мыслей. Она вбирала дыхание его грудью, ощущала переплетение их рук его ладонью… ощущала стук его сердца и ток его крови, и ветер на его лице, и все те мельчайшие аспекты, что составляли его жизнь в эти минуты. – Ты будешь становиться ею, каждым из нас. Вот, что означает быть наследницей Ваэссира… Любой сможет стать инструментом твоей воли, если ты того пожелаешь, – его тело станет твоим так, как будет нужно для целей ритуала, и все токи его энергий будут тебе подвластны. Но не забывай о том, что жизнь на земле можно сотворить только с Любовью. И не забывай, что сильнее всего оказываются те ритуалы, в которые участники осознанно вкладывают свою собственную волю. Лишь тогда наступает единство помыслов и деяний.

С этими словами он отнял руку. Анирет стояла ошеломлённая, не в силах осознать, что только что буквально на несколько мгновений он дал ей почувствовать связь, которая объединяла Хатши и Сенастара, связь, которая объединяла десятки союзов Императоров и цариц, но в несколько ином преломлении. Она могла стать тем, с кем была… и осознание этой власти пугало её. Мысленно она возблагодарила Богов, что тайны Эмхет были известны лишь избранным. Иначе так легко было бы кому-то распорядиться знанием неразумно, потакая случайному порыву или эгоистичной прихоти!

Осознала она и то, какое немыслимое доверие потребуется от Нэбмераи.

«Чтобы стать всем этим для Владычицы, я должен любить её».

Нет, он не считал её достаточно мудрой, чтобы обладать такой великой властью. Пока ещё нет. И доверия между ними не было – его лишь предстояло выстроить. Но была Любовь, дарованная Ваэссиром и Хэру-Хаэйат, озарявшая ритуалы разливов. Этой Силой благословлены все потомки божественного Владыки. Именно она размыкала пределы и наполняла жизнью землю. Нужно было лишь настроить себя, подобно музыкальному инструменту, в резонанс со звучанием этой Силы.

Что до той любви, которая соединяла некоторых Императоров и цариц вне ритуалов… Все Эмхет, похоже, слишком дорого платили за неё.

О матери любимого брата Анирет знала достаточно хотя бы потому, что и сама вместе с Хэфером не прочь была послушать рассказы дядюшки об этой удивительной женщине. И Владыка, и царица – по разным причинам – отказывались говорить о ней. Негласно эта тема во дворце была запретной с появлением новой Владычицы, хотя старые слуги вспоминали прежнюю царицу с теплом – просто не при Амахисат. Каис, дочь ремесленников, могущественная и прекрасная жрица, излучавшая свет Золотой… Говорили, что во многом именно благодаря ей Секенэф решился на то, что казалось поначалу невозможным – на мирный договор с Данваэнноном. Служители Золотой не воевали. Даже посвящённые воины Богини были совсем не похожи на посвящённых воинов других рэмейских Божеств. Они не носили при себе кинжалов и мечей – только посохи. И при этом их тайное боевое искусство не уступало искусству имперских солдат, потому что они умели обращать силу и агрессию противника против него самого. Как в бою, так и в словах и в поступках они производили обманчивое впечатление мягкости и уступчивости. Поэты говорили, что Любовь бывает слепа. Жрецы Золотой говорили, что Она никогда не бывает глупа.

Анирет помнила и трагическое завершение удивительной истории о том, как Владыка всё же обрёл счастье любви. Царица была предательски убита. И после гибели Хэфера Анирет увидела это событие в совершенно новом свете.

«Легко вложить оружие в руки старого врага и представить дело соответствующим образом. Куда как сложнее – разобраться в том, что в действительности произошло».

Каис, первая любовь её отца… нет, даже не так – любовь всей его жизни. Невозможно было не влюбиться в жреца или жрицу, проводившего энергии Богини для того, чтобы раскрыть потенциал юного сердца, разума и тела. Пропуская Силу своей прекрасной покровительницы в ходе совместных медитаций и ритуальных практик, они отчасти становились Ею. Анирет и сама одно время была влюблена без памяти в жреца, который несколько лет назад здесь же, в Тамере, помог раскрыть её женскую силу. Но когда обучение закончилось, он, как это традиционно и делалось, умело и бережно рассёк связь, очертил границы между тем, что она познала о себе самой, тем, что она познала о Золотой, и его собственной личностью. Это отрезвляло. Это защищало сердце не только обучающегося, но и учителя.

Но Секенэф полюбил не только Каис-жрицу, воплотившую для него часть Силы Хэру-Хаэйат. Он полюбил женщину, полюбил настолько, что не просто сделал её своей фавориткой, но связал с ней свою жизнь как с царицей. Такое в истории Империи случалось чрезвычайно редко. При всей величайшей власти Владыки, носителя Силы Ваэссира, в своей собственной жизни Император мог решать не так много. Живой бог для народа, он был инструментом и оружием Богов на земле – даже более, чем жрец, он был инструментом и оружием своего избранного Божества. Недаром Владыки носили титул Верховных Жрецов Ваэссира.

Дядюшка рассказывал, что Каис имела особую власть над Секенэфом в самом благостном смысле этого слова. Она умела напоминать ему, кем он был помимо множества всех своих титулов и задач. Вот что имел в виду и Джети Таэху, когда сказал, что ей нужен кто-то, кто напомнит ей, какой она хотела и должна была быть.

Со временем Анирет начала понимать, почему её мать так ревновала. Амахисат, привыкшая властвовать над любыми обстоятельствами, власти над своим супругом не имела. Даже Хэфер, живое воплощение любви Секенэфа и Каис, не обладал этим умением в полной мере. А со смертью их обоих… так ли много осталось от личности отца?

От этой мысли царевна содрогнулась. Думая о Каис, она думала и о запретном союзе Хатши и Сенастара, и о таинственной истории Хатепера, которой он так и не поделился. Если дыхание Любви было в каждом творении Амна, то почему же Эмхет было отказано в этом Её аспекте? Почему те из них, кто получал этот Дар Золотой, проходили через испытания подчас непосильные? Не лучше ли было и вовсе не знать этого Дара, чем обрести его и потерять?

– Мой отец… – тихо проговорила царевна. – Он хоть раз пожалел о своём выборе? Уже после…

Хатепер вздохнул, понимая, о ком и о чём говорила Анирет.

– Ты видела и разделяла его горе тогда, когда мы потеряли Хэфера. День смерти его царицы я не сумею тебе описать – мне просто не хватит слов. Но нет… Он никогда не жалел, что возвёл её на трон.

«Он во много раз сильнее, чем я, – подумала царевна, отводя взгляд. – И Хэфер тоже ни за что не отказался бы от дара. Но я… Нет, я не смогу так! О, Благословенная Владычица сверкающего дыхания жизни, будь милосердна ко мне. Если часть милостей Твоих и даров не для меня и не по силам мне, пусть я никогда не познаю их».

Беззвучно произнеся свою горячую молитву, Анирет убоялась вдруг, что Богиня прогневается. Прибыть в Обитель Хэру-Хаэйат надлежало с открытым сердцем. А впрочем, даже к тем сердцам, что были закрыты, Она одна умела подбирать ключи.

В следующий миг рощи справа и слева расступились, открывая вид на огромный город, раскинувшийся по обоим берегам Апет. В окружении аккуратных двухэтажных домиков и богатых имений с садами возвышался один из древнейших храмов Таур-Дуат, переливавшийся многообразием красок. Широкая дорога от него традиционно спускалась к самой воде. И, в отличие от многих городов, здесь же находилась основная пристань, к которой приходили ладьи. Тамер был городом-храмом, и именно на пороге храма Богине было угодно приветствовать гостей в Своём жилище.

Среди всех Божеств Таур-Дуат, великих в своей Силе, не было у народа Божества более трепетно и нежно любимого, чем Золотая Хэру-Хаэйат, Госпожа Бирюзы, чьё сладостное дыхание освящало собой жизнь всего сущего. Была Она вечной, как сам Амн, Отец-и-Мать Мира, и присутствием Её было озарено каждое из творений. Но, согласно легендам, лишь когда Аусетаар и Ануи осознали и познали друг друга, Амн раскрыл Любовь для других, позволил познать Её и поклоняться Ей. Именно тогда ступила в мир Хэру-Хаэйат такой, какой теперь знали и чтили Её живущие. Песни Её озарили все планы бытия, и равно преклонились перед сиятельной Её красотой все создания Амна.