Обезьяний лес. Том 2

«Спасибо за идею».

– Именно это меня и вымотало. – Он так фальшиво зацепился за эту отмазку.

Джеён поймал себя на мысли, что не блещет умом, когда дело касается прадеда. Он тут же превращается в криль, которым обзывает его Юншен.

Юншен. Главное, чтобы прадед не заговорил о нем.

– Вы планируете использовать чернила против лихорадных, господин?

Прадед ухмыльнулся и сдул с ладони лепестки. Они в дивном танце переплетались между собой: несколько белых и несколько пудрово-розовых, пока не упали на дощатые полы террасы.

– Мы что, теперь весь мир будем обхаживать? – Прадед неспешно поднял пиалу одной рукой и отпил чай. Он громко смаковал его, поглаживая другой рукой грудь. – Вот когда это случится в Нифлеме, то я подумаю, что можно с этим сделать. Главное, что мы сейчас можем, – это усилить защиту территорий.

– А если Ив Рикар попросит нас о помощи?

Джеён поставил чашу на стол, касаясь теплых стенок пальцами.

– А мы Ив Рикару кто? – Прадед наклонился ближе. – Ты подумай, Джеён, кто мы им? У нас дружба народов? Нас там чтят? Хм?.. – Он намотал кончик бороды на большой палец, задумчиво переведя взгляд куда-то в сторону. – Там даже манлио нет. – О Юма мотнул головой и скривился. – Есть, конечно, но это пара стебельков на огромном поле. – Он хитро ухмыльнулся. – А что? Заботит, что будет с чернилами? Может, ты и Хвана хочешь привести, чтобы их доработать?

Джеён промолчал, а прадед расхохотался.

«Обоссаться, как смешно», – думал он, пронзая прадеда острым взглядом.

Как бы он ни хотел не провоцировать конфликт, у Джеёна никогда не получалось улыбнуться или подыграть своему господину: ни прадеду, ни Улитке, ни Ямаде, даже когда от этого зависело его будущее. Он физически не мог растягивать губы в улыбке, когда человек был ему противен. Вот и сейчас он сидел с серьезным, даже осуждающим выражением лица. Вопреки своей воле.

Прадед это знал и продолжал улыбаться.

– Злишься? – спросил он, постукивая тонким пальцем по столу, будто отбивал какую-то свою мелодию. Это действовало на нервы Джеёну. А еще широкий ноготь прадеда, стучащего по столешнице, – он не столько стучал, сколько скреб. – Все правильно. Только вот злиться ты должен не на меня.

Ну нет.

Прадед взял со стола дольку мандарина. Джеён удивился. Он был так измотан, что не заметил на подносе еще и дольки мандаринов, выложенные в такую же глиняную чашу.

– Что там насчет твоего задания? – Он жевал со звонким причмокиванием. – Думал, я забыл?

Прадед резко подобрался. Он вдавливал указательный палец в стол на каждое свое слово. Мягкие тупые удары костей по столешнице словно вбивали эти слова, как гвозди:

– Когда. Я. Увижу. Здесь. Его. Голову?!

Понадобилось время, чтобы придумать ответ.

– Он работает на ошисай-кана Винсенте. Это другая страна. – Джеён наблюдал, как прадед тяжело вздохнул и откинулся, заворачиваясь в лойицу. Джеён снова глянул на бисквитное пирожное. Почему прадед не берет его? Если бы он сидел у Нацзы, пирожное, мандарины, да ту же фижель – он бы уже давно съел. Тут все иначе, тут поместье Масуми, тут достопочтенный О Юма и духи. – Мы не можем убивать манлио из других стран. Будут проблемы.

Прадед выпучил глаза, морщинка залегла между бровями.

– А он не манлио, – почти шепотом произнес он. Насмешливый тон покоробил Джеёна. Он осуждающе посмотрел на прадеда. Тот увидел перемену в правнуке, и это подзадорило его продолжить: – Он грязный демонический выродок.

Так давила эта обстановка.

Сама гора Нинг, казалось, легла Джеёну на плечи.

В такие минуты юноша скучал по своему отцу еще больше обычного. Он бы сказал: «Уважаемый господин О Юма, отвяжитесь от моего сына!» Его «уважаемый» всегда звучало с издевкой, а сам Бонсу против воли прадеда брал сына за руку и уводил. В детстве Джеён чуть ли не плакал, когда прадед так с ним разговаривал.

«Почему ты не тренируешься?», «Где опять твой брат?», «Твоя мать – чайлайская дешевая шлюха, к чему ты ее защищаешь?» – всякий раз говорил прадед, доводя Джеёна до бешенства. Причем жертвой его обвинений мог стать кто угодно, он использовал знания как шпаргалки, в минуту нападок доставая их из кармана.

В обычное время Лин Чи, мама Джеёна, – а особенно на фоне матери Хвана – была достопочтенной госпожой, но любое действие поперек, и он тут же припоминал ей, откуда она родом. Хоть она и была чистокровной нифлемкой (наполовину чайлайской, наполовину шихонской крови), прадед говорил, что Бонсу на ней женился только из-за ее красоты. Или согласился жениться.

Джеён начинал спорить, но прадед всегда знал, что ответить.

И всегда после этого приходил отец и забирал Джеёна. По мере взросления он злился все больше, но, когда понял, что Бонсу всякий раз нес наказание за него, перестал спорить с прадедом и научился делать невозмутимое лицо.

Он окончательно надел маску в тринадцать. Когда умер дедушка. И когда узнал, кто его убил.

– Я не хочу проблем, господин, – только и ответил Джеён. – Это создаст ненужное внимание.

– Ты понимаешь, что это желание духов? Демон во плоти гуляет, где ему вздумается, делает, что ему хочется. Убивает всех, кто под руку попадется. – О Юма с шумом втянул воздух носом. – Тебе напомнить о последствиях?

– Не думаю, что духам вообще есть дело до этого задания.

«Будь что будет – зато правда».

Прадед шарахнул пиалой о стол. Остатки светлого чая расплескались по столешнице, забрызгали рукава лойицу прадеда.

Джеён пытался сохранить невозмутимость и свой хребет.

– Сомневаешься в правильности моих действий?! Моих приказов?!

Гу возник из ниоткуда, тут же подошел, чтобы убрать пиалу, но прадед отмахнулся от него, как от мухи. Тот поклонился и, не выпрямляясь, скрылся где-то сбоку.

– Ты мне надоел. Твоя своевольность в последнее время начинает изрядно выводить из равновесия. – О Юма смотрел в стол, на лужицу разлитого чая. – Я тебе честно скажу. – Прадед глядел исподлобья, криво и горько ухмыльнувшись, он проворчал: – Не будь Юншен учеником Юнхо, я натравил бы медуз, и они выпотрошили бы этого шадерского выродка, как свинью.

«Великая щедрость, господин» – так должен был сказать Джеён. Так было принято говорить.

Благодарность есть господин всех, кого милуют достойной смертью.

Благодарность – это то, что должны выказывать манлио духам за их защиту, а сами манлио должны взамен защищать духов. Это и есть одна из важнейших деталей мироздания священных воинов и взаимосвязь с духовной энергией.

Юншен должен быть благодарен О Юма за то, что тот решил казнить его рукой своего наследника.

Устами отца Джеёна эта парадигма звучала как что-то великое, милосердное, справедливое, когда он рассказывал эту истину полным тепла и мудрости голосом ему и Хвану, сидящим, тесно прижавшись, под козырьком крыши. Отец в это время чертил на земле углем иероглифы, их смывало дождем, но он рисовал их снова и снова, а затем говорил:

«Подобно дождю, стирающему иероглифы с камней, ваша благодарность не может быть выказана единожды, за всякое добро нужно быть признательным постоянно».

Юнхо передал смысл этой фразы в виде лука, что он сотворил для своего лучшего ученика. Лука, которым Юншен, похоже, не мог пользоваться в полную силу, а довольствовался лишь его прочностью, меткостью, совершенством.

В речи прадеда вся эта простая, но важная философия выглядела как ехидство.

Искаженное, вывернутое наизнанку правило.

О своих подозрениях, что у Юншена не демон, а Темный дух, говорить прадеду бессмысленно. Цель О Юмы – казнь за внесение раздора в семью. За то, что Хван страдал от демона, за то, что погиб Юнхо.

Прадед знал, как он погиб, и был доволен.

Спорить с ним еще более бессмысленно. Пока смерть Юншена – приказ Джеёна, это хоть какой-то шанс для него. Отправь О Юма медуз, все было бы сделано как надо. Быстро и без пререканий. Они не стали бы его потрошить, просто обезглавили бы. Говорить с Аттвудами прадед тоже бы не стал – ему невыгодно порочить репутацию Масуми. Начали бы говорить, что какой-то пацан из Ив Рикара смог навести смуту в главной династии мастеров яшуто.

Джеён все должен был сделать тихо.

– Мы можем прийти к какому-то компромиссу, господин? – наконец спросил Джеён.

Прадед кивнул:

– Конечно, мой драгоценный. Тебе не вернуться домой, пока ты не выполнишь приказ. Пусть Юншен служит ошисай-кана. Но! Если он объявится в Нифлеме и ты не убьешь его – тут уж платить тебе. А не объявится – раз уж ты, жалкий щенок, выбираешь ждать и тихо сидеть в своей норе – можешь даже не появляться на пороге этого дома! – Прадед нервно дернул рукавами, чтобы смахнуть капли чая, но они уже давно впитались в ткань. Ему просто хотелось снять напряжение, хотя, наверное, он бы предпочел разломить голову Джеёна между пальцами, как то самое семечко. – Будешь только приносить артефакты. Все! – О Юма горделиво встал, засунул руки в рукава лойицу и вышел из-за стола. Он отвернулся от Джеёна и сказал леденящим голосом, слегка повернув голову в сторону, давая понять, что не будет впредь даже смотреть на него: – На этом разговор окончен.

Джеён встал и склонил голову вслед уходящему прадеду. Традиция и уважение. О Юма скрылся за раздвижными дверями. Джеён выпрямился и напоролся взглядом на Гу. Тот стоял, скрестив могучие руки на такой же могучей груди. Джеён ему тоже выказал уважение.

Традиция и уважение.

Он кланялся, потому что, как бы он к нему ни относился, все равно не мог не уважать. Сэнши-кана О Юма вел дела крайне жестоко, но по законам духов. Так, как их вели далекие предки. Да, слишком радикально, но как бы Джеён ни препятствовал действиям старших, зерно для оправдания находилось всегда. У династии Масуми есть своя роль в мире, свои правила, и все, кто их нарушал: сотрудничал с магами, полукровками, нианзу, – приговаривались к смерти.

«Духовная энергия не может сосуществовать с демонической, – часто говорил прадед. – Духи покинут нас, если не следовать правилам».

Из-за связи с магами, полукровками и нианзу все хатанату могут покинуть земли и перестанут защищать леса. Духи могут больше не появиться в виде животных, растений и птиц, охраняя людей от демонов, и придется, как в других странах, рассчитывать только на манлио. Все эти мысли и создавали то самое «зерно для оправдания».

По рассказам все это выглядело здраво и величественно: «Мы несем жертвы ради общего мира». В глазах народа часто читалось уважение к подобной жертве, мнились фигуры в морских хёчжо, уничтожающие все, что может помешать мирной жизни и стать угрозой. Включая себя. Жестокие, но справедливые мастера в историях возвышались над горами трупов, над рисовыми полями, усеянными пиками с отрезанными головами. Реки «плохой крови» ради «хорошей».

Сколько историй услышал за свою жизнь Джеён от старших мастеров о великих сражениях, подвигах и жертвах его семьи. О том, как Масуми не щадят ни своих детей, ни братьев, когда речь идет о «высшей цели». О том, как платили «предатели», и о том, как Масуми, несмотря ни на что, никогда не перешагивали через правила.

Сотни сотен историй. А перед глазами у Джеёна появлялись только те, где его младший дядя Минкё лежит среди раздавленной вишни на асфальте. Кровь смешалась с соком и темными пятнами въелась в асфальт, словно готовая остаться там навечно. Сколько бы ни лил дождь, в глазах Джеёна на том месте всегда будет кровь.

Джеён посмотрел на пирожное. Теперь бордовые половинки вишни выглядели иначе. Как напоминание от прадеда.

Либо все эти «зерна оправдания» летели к демонам. Либо Джеён – неправильный Масуми.

Сколько ни скрывайся за хёчжо, он был таким, каким старался воспитать всех дедушка, разве что получился далеко не такой талантливый и способный. Сколько ни изображай он первородного мастера, Джеён был простым.

Потому что своих все равно жалко.

Будь Минкё хоть сто раз предателем и революционером – его было жалко.

Прадед создавал истинных Масуми, и на младшего правнука были большие надежды.

Но раз за разом он их не оправдывал.

– Кэсси! Кэсси! – Невнятный голос звучал будто из-за стены.

Кэсси едва открыла глаза. Яркая вспышка света на миг озарила все вокруг. Зажмурившись, она вдруг ощутила толчки, воздух в легких сдавливался, голова, как шарик на ниточке, безвольно повисла на плечах.

– Кэсси! Просыпайся! Дэвид приехал!

Сердце замерло. Кэсси вскочила на ноги.

Салон автобуса заполнял яркий свет фар с улицы. Машина стояла прямо напротив, направив лучи на них.

Раздался стук по стеклу, и Кэтрин тут же поспешила к Холджеру, чтобы приготовить его для пересадки. Патрик кинулся открыть дверь, но в суетливых движениях не было проку: он просто смотрел на приборную панель, пока не нашел нужный рычаг.

Дэвиду не пришлось стучать во второй раз.

Тьма, окружавшая их автобус, расступалась по бокам. В свете фар Кэсси видела, что снег усилился. Дэвид не заглушил свою машину.

Дэвид.

Все нутро сжималось от волнения. Кэсси все никак не могла понять, почему подсознание подкидывало ей мысль, что это не Дэвид. Не было того самого ощущения предстоящей долгожданной встречи родственника или любимого человека. Возможно, она ошибается. Возможно, она совсем утратила веру в то, что Дэвид мог выбраться из разрушенного Элькарона. Или она просто спросонья плохо соображала.

Снег крупными хлопьями валил с темного неба, укрывая стоящую возле дверей фигуру.

«Это не Дэвид».

Дэвид стучал бы по-другому: от души, ведь он вернулся, жив-здоров. Он заберет их из холодного и голодного плена в тот самый Барид, в котором сейчас лето.

Пришедший же стучал с неким равнодушием, с готовностью немного подождать, а если никто не выйдет, он сядет в свою теплую машину и уедет.

Двери со скрипом распахнулись. И в салон, громко топая по ступеням, вошел темнокожий парень.

Это совсем не Дэвид.

Кэсси обернулась и внимательно проследила за лицами мамы и дяди Холджера. Они были удивлены не меньше ее.

– А вы кто? – робко спросил Патрик.

Он то и дело поглядывал на рычаг, открывающий дверь, и, наверное, уже пожалел, что нашел его и дернул.

Незнакомец хмуро осмотрел всех, поправляя черные солнцезащитные очки, поднятые на шапку докер.

«Солнечные очки ночью?»

– Dochamy ova[8], – как-то сухо произнес он.

Судя по всему, это были приветственные слова на другом языке. Его голос был твердым, несмотря на худощавое телосложение.

От его присутствия становилось жутко. Они будто впустили зверя в свою клетку.

«Где Дэвид?»

Первое, о чем подумала Кэсси после этого, – вдруг он из Ассамблеи. Тогда ее дни точно сочтены.

– Не люблю формальности, поэтому перейду к делу, – вдруг заговорил он на конлаокском без акцента. Нежданный гость был похож на аханца с юга, где довольно большую часть занимает засушливая страна Батаро́з. Темная кожа, выпячивающиеся полные губы, широкий сплюснутый нос. Под расстегнутой теплой серой паркой Кэсси разглядела черную водолазку на худом теле. – Так, граждане… беженцы, – он вытащил из кармана телефон и всмотрелся в него, – кто из вас Кассандра?

У Кэсси похолодело внутри.

– А вы кто, молодой человек? – подала голос Кэтрин, поднимаясь на ноги.

– Дэвид попросил за вами заехать.

– О, господи! – Кэтрин заликовала.

– С ним все в порядке? – быстро спросила Кэсси.

Батарозец равнодушно глянул на нее. Он всем видом показывал, как ему здесь некомфортно и что ему нет дела до всех этих людей. Не то чтобы он позиционировал себя великой знатью, скорее, создавал флер безразличия. Как человек, которому дали поручение, прервав его отдых.

– Кассандра Валери?

– Что с Дэвидом?

Радостные возгласы Кэтрин и слабый смех, срывающийся на кашель, Холджера прекратились. Несса, не издававшая ни звука, вдруг выпалила:

– Да она это, она! Что с Дэвидом?!

Кэсси даже не попыталась скрыть свое возмущение, разглядывая обеспокоенное лицо Нессы.

Парень втянул воздух через плоский нос и выдохнул облачко пара уже ртом. Зябко поежился, кутаясь в парку.

– Холодно как! Дэйв сказал мне, что вы там через ад прошли. – Он подошел ближе и положил руки на спинку сиденья. – Попросил забрать вас и отвезти в Ильшер.

– Всех забрать? – поинтересовалась Кэсси.

Он посмотрел на нее. У Кэсси все сжалось внутри от его взгляда. На темных очках она заметила капли растаявшего снега. Он молча кивнул. Камень рухнул с плеч.

– К Йонасу? – Кэсси заставила себя не заробеть после этого вопроса.

Парень злобно зыркнул на нее.

– К господину Святому Йонасу, – он с нажимом в голосе поправил ее. – Если не будешь говорить так, руку отсекут. Поняла?

Кэсси нехотя кивнула.

– Отлично. – Парень смахнул с плеч снег. Так непривычно было смотреть на его темную кожу. В маленьком городе Элькароне он определенно вызвал бы резонанс. Из-под шапки торчали короткие кудрявые волосы. Кэсси они напоминали шерсть стриженого барана. Наверное, на ощупь такие же. – Внесем ясность: меня зовут Вафи. Вопросы мне не задавайте, даже не обращайтесь ко мне. Просто посадите свои жопы в тачку и сидите молча.

– А можно меня высадить на узле? – подал голос Патрик, поднимая руку, как школьник. – Прощу прощения за вопрос, но…

– Валери мне велел всех доставить. На этом ваши вопросы закончились. Жду в машине. Свои шмотки донесете сами, – грубо закончил разговор Вафи.

Патрик медленно опустил руку и, встретившись растерянным взглядом с Кэсси, понурил голову.

– Что все это значит? – Несса тут же повернулась к Кэсси, когда этот мрачноватый тип двинулся к выходу. – Мы все едем в Барид?

– Дэвид работает на криминальный клан. Вот и все, – прошептала Кэсси, глядя в спину уходящему Вафи.

Тут он неожиданно замер и обернулся.

– Вспомнил. Валери велел выкинуть какую-то коробку конфет. Она может быть отравлена.

– Ах! – Несса в ужасе закрыла рот ладонями. – Что делать? Мы умрем?

– Мы съели их еще утром, – резко выдала Кэсси. – С ними все в порядке. – Она говорила четко, лично обращаясь к Вафи. – Дэвид Валери не тех подозревает.

Он пожал плечами:

– Тебя-то откачают в случае чего, а вот остальных – не думаю.

– Почему? Кэсс, почему он так говорит? – Несса схватила ее за руку и подергала, заставляя обратить на себя внимание.

«Потому что я полукровка и очень нужна господину Святому Йонасу».

– Они не отравлены. – Она то ли убеждала себя, то ли пыталась доказать Вафи и Нессе, что с конфетами все в порядке. – Времени уже много прошло.

Вафи хмыкнул, окинув ее каким-то двусмысленным взглядом, и уже на ходу бросил, выбираясь из автобуса в снег:

– Тебе виднее.