Обезьяний лес. Том 2
Он помнил его слова по сей день – дядин голос звучал неубедительно, хрипло:
– Мне жаль.
Все, что он сказал ему.
Ему было жаль. Чего жаль? Что Сэм совершил преступление или что в нем теперь сидит демон? Или что Сэм вообще попал в Нифлем и остался учиться у Масуми? Что ему позволили там учиться, не надавили?
Чего дяде было жаль?
Лишь спустя время Сэм понял. Ему просто было жаль, что с ним такое произошло. Фрэнк сказал ему об этом, сидя на мосту, с которого Сэм хотел прыгнуть в бурлящую воду, полагая, что таким образом разом решит свою проблему.
Фрэнк был убедителен на том мосту.
Вечная гонка за свою свободу не особо смахивает на жизнь. Это скорее существование, увязшее в отчаянных попытках.
Екатерина появилась в его жизни не случайно. Ее нанял Бенедикт, уверяя, что она поможет Сэму за пару сеансов.
Эта пара сеансов превратилась в бесконечную вереницу неудачных попыток. Поначалу Сэм верил, что решение его проблемы вот-вот окажется перед носом. Так он узнал, что такое наивность.
Раньше Екатерина имела должность и оклад куда ниже, а после договоренности с Аттвудами ее дела пошли в гору. Богатые клиенты, уважение в обществе, статус. Свой двухэтажный дом в центре Капуры она купила пару лет назад. Дом площадью в шестьсот квадратных метров в элитном районе с собственным двором, террасой и балконом. Екатерина неплохо обустроила свое новенькое жилье. Она грамотно распорядилась связями и деньгами.
Дядя Бенедикт сказал, что Екатерина поможет ему. Сэму тогда только-только исполнилось шестнадцать лет, он был в отчаянии, его почти каждодневно изводил демон, он, в свою очередь, пугал близких, срывался по любому малейшему поводу.
Сэм ненавидел вспоминать этот период своей жизни. Он тогда был слаб и повержен. Сейчас же он ощущал, что еще не готов сдаться.
Особенно теперь, с синшем в кармане и чудотворным павлином из клочка бумаги.
Екатерина была апса́рой[16], обладала властью и связями и была очень уважаемой среди маниш. Она следила за порядком на отведенной ей территории, простирающейся на Капуре (как следствие общения с Аттвудами), курировала многих маниш и занималась другими важными вещами. Особенно она любила клиентов вне Шам-Рата, почти вся сумма от них шла прямиком ей в карман. Она принимала клиентов здесь, порой ездила к ним домой или даже на работу.
Ее кабинет совсем не походил на кабинет.
Сэм не знал, что именно ей обещали, не знал, какое соглашение с ней подписали, он просто приходил, она проводила обряд, он расплачивался и уходил. Екатерина ему помогала, все это время она была на связи. Но все, что она для него сделала и что по-настоящему работало, – это закрытие демона. Ни одна стандартная проверка не могла вычислить, что к его душе присосался демон.
Ни одна стандартная проверка…
Когда тот громила в кожаных штанах сказал, что они знают о демоне, Сэм понял – проверку люди Улитки провели капитальную. Был у Сэма шанс свалить от Улитки или нет – еще не ясно. Он попробует прямо сейчас дать себе шанс благодаря этому обряду.
А если же нет – будет всеми силами выбивать лучшие условия у Улитки, уж в составлении условий в соглашениях Сэм был профи. Идти к отцу за помощью он совершенно не хотел. Это бы уничтожило его, обесценило все его старания, попусту обратило время вспять – и вот он снова стоял бы перед огромным мужиком со злющей рожей, глядел бы на него снизу вверх, ненавидел бы его и боялся бы одновременно.
Он твердо решил – к Рэймонду он ни ногой.
К тому же он мечтал работать в Нифлеме. Можно расценивать это как подарок, которому совершенно не рад, который вывернет наизнанку. Такая мрачная зловонная железная бочка с чудесным бантиком – его подарок. Бантиком Сэм считал высокое жалованье и перспективу работать в Нифлеме. И какое-никакое пересечение с Джеёном. Он все-таки мог помочь ему, и подарок от него пускай и лежал в использованной коробке от вок, но был приятен и желанен.
Что касалось Екатерины. Она старалась, поначалу пичкала его всякой пахучей ерундой, от которой сносило крышу, и Сэм не мог днями встать на ноги. Позже он послал всех маниш, магов и ведьм, сказав, что ему из всего этого ничего не помогает, что становится только хуже. После всех этих гадких лекарств он терял контроль над собой, и тогда на арену выходил демон.
Прийти в себя ему помогали Хван, его успокаивающий чай и время.
Поэтому к манише он ходил исключительно за обрядом.
В эту самую комнату, наполненную растениями, мехом и несуразностью.
В центре всего этого буйства зелени, хрусталя, бежевого оттенка на мягкой розовой шерсти находилась Екатерина, прямо как императрица восседала в блаженной позе, чуть отведя плечо назад, одну ногу элегантно согнула в колене, а поверх положила другую прямую и медленно пошевелила ею, погладив розовую шерсть пальцами. Она полулежала на боку, опираясь на одну руку, а другую положила на талию и пальцами играла с длинными жемчужными ожерельями, которые смотрелись громоздко на хрупкой фигуре маниши.
Все как любила Екатерина: из патефона лилась пронзительная классическая музыка в исполнении виолончели и пианино. Черная пластинка кружилась в патефоне, а тонкая игла касалась дорожки. Возле Екатерины находилось широкое блюдо, полное фруктов. Она изредка отправляла в рот то виноградинку, то личи.
– Я сам не ожидал, – сказал Сэм, кинув рюкзак и мотоциклетную куртку на пол возле ее ложа. Заклепки и замки звонко ударились о половицы. Сэм провел по волосам рукой и серьезно выдал, глядя на несерьезно настроенную манишу: – Проведем обряд?
– Конечно. – Екатерина указательным пальцем обтерла нижнюю губу от сока и с ног до головы осмотрела парня, стоявшего перед ней. – У меня уже все готово.
Судя по ее взгляду, Сэм был уверен, что там изначально была заложена другая фраза по типу «я готова, бери». Екатерина имела эту черту обольстительницы, она пользовалась своей красотой, величием и способностями. Многие мужчины задаривали ее дорогими подарками уже после одного сеанса. И не только потому, что она им помогла.
Сэм спал с Екатериной, то прямо в натхири после неудачного обряда, то прямо на ее «рабочем месте».
По мере общения с Екатериной Сэм начинал все больше понимать, что маниши – самые самовлюбленные существа в этом мире. Они гордились своим происхождением, своим геном и способностями. Считали, что все принадлежит им. Особенно манлио. Их легко соблазнить, подчинить, приручить. Ведь у них так много нерастраченной энергии, они так много могут дать.
Маниша принадлежит и яшуто, и илувий. Вроде бы как полукровки, но маниши созданы из энергии ангела Лури, а полукровки – из демонической.
Маниши – святые. Они это знают и пользуются этим. Порой у них на лицах столько спеси и превосходства, что частенько появлялось желание бросить что-то колкое, мерзкое в их адрес, чтобы вернуть их на землю с небес величия.
Екатерина до сотрудничества с Аттвудами была чуть проще. Ее испортили деньги, богатые клиенты и положение в обществе. Даже в постели она проявляла себя как женщина, которой никто не достоин. Чтобы решиться ее завоевать, в нее нужно влюбиться, а тут у Сэма мимо. Екатерина это понимала, поэтому иногда все же подыгрывала ему.
Но Сэму нужен был только обряд. Поэтому он многозначительно глянул на нее, разведя руками, когда та даже не пошевелилась.
Это очень важный для него момент. Он принес серебряный синш, оригами павлина Масуми и огромное желание как можно скорее со всем разобраться. А Екатерина медлила, будто уже знала, что нет смысла торопиться.
Что нет смысла вообще что-либо делать, ведь обряд не поможет.
Поэтому он не выдержал:
– Я щас материться начну. – Он показал рукой за спину. – Встану прямо в натхири и тебя матом обложу. Ангел Лури охереет.
Екатерина села ровно и недовольно фыркнула.
Взрослая женщина, а порой вела себя хуже ребенка. Она заправила за уши рыжие волосы, отстриженные по ключицы, и встала. Задранный выше колен подол скатился до ступней.
– Синш? – Она протянула руку ладонью вверх. Маниши покрывали хной ладони и ступни в дни, когда проводили тяжелые обряды. Ладонь Екатерины была покрыта свежей краской, она и впрямь готовилась к его приезду.
Просто капризничала.
Сэм присел на корточки возле рюкзака, вытащил из бумажника серебряный синш, и на долю секунды ему показалось, что от него пахнет морепродуктами и кисло-сладким соусом.
Потом Сэм поднялся и положил на ладонь маниши монету. Екатерина уже хотела двинуться, как он обхватил ее ладонь пальцами, накрывая монету своей рукой. Сэм глядел на Екатерину, которая имела достаточно высокий рост, со всей серьезностью, он дорожил этим синшем и этим шансом и пытался показать это манише.
Она склонила голову набок и улыбнулась, скользя взглядом по его лицу.
– Скажи, что получится.
«Пожалуйста».
Екатерина поджала губы и накрыла ладонью его руку. Струны виолончели печально дрогнули, а пианино подхватило этот тон грусти и понесло по комнате, касаясь зеленых листьев, шелестящих на ветру, врывающемся через открытое окно. На сердце у Сэма тяжким грузом лежала надежда. Она топила его, убивала, не позволяла довериться случаю.
Сэм не оставлял шансов. Он хотел, чтобы этот магический кусок серебра помог ему.
Он так сильно хотел этого, что уже с трудом сдерживал себя.
Екатерина видела это, она улавливала каждую его эмоцию, знала наперед, что он хочет, о чем думает.
И это Сэму не нравилось. В ее пустых глазах он не видел ничего, а она в его – все.
– Священная Лури нам поможет.
Она вытащила свою ладонь из его цепких пальцев и смело зашагала к ритуальной печати, оставив Сэма наедине со своими мыслями. Он думал о том, что делать, если синш не поможет. Что искать? Золотой ючи? Полукровку? Лам-хана? Кого еще нужно найти и притащить в эту комнату, чтобы наконец избавить себя от демона?
– Снимай футболку и садись в натхири.
Оторопь спала.
Сэм на ходу стянул футболку, взявшись за шиворот, кинул ее на мотоциклетную куртку и быстро уселся в центре натхири. Будучи окруженным гвоздями, что вколотили в пол, идеально повторяя строгий рисунок печати, он внимательно следил за тем, как Екатерина ходит по комнате, собирая необходимые предметы для обряда. Сэм ожидал, что она вытащит из-за винограда, оплетшего стену, баночки с вечно холодной белой краской и кисточкой, но она вытащила нож.
Самый обыкновенный кухонный нож, каким можно нарезать овощи, фрукты, мясо при желании. Она ходила с важным лицом, крепко сжимая ладонь с синшем.
Екатерина выглядела молодо: лисьи черты лица, лукавый взгляд и пухлые губы, которые она часто облизывала и покусывала.
И ее глаза.
У маниш никогда ничего не отражалось в глазах. С какой стороны к ним ни подойди, в любое время дня и ночи, в солнечную или пасмурную погоду – там лишь радужка и темный зрачок, который, казалось, так впивается в человека, будто щипцы, и вытягивает наружу все потаенное.
У Сэма этого потаенного скопилось столько, что можно было заполнить целый амбар. Но Екатерина знала почти всю его подноготную. Она видела, как в мыслях он решался на отчаянный шаг, стоя на том мосту много лет назад, она проживала все его эмоции.
Екатерина подошла, держа нож в руке. Она встала, не ступив в натхири, и со всей серьезностью посмотрела на Сэма, который постарался усесться как можно удобнее. Он согнул одну ногу в колене и положил на нее руку, а другую ногу тоже согнул и опустил на пол, прижав подошву кроссовки к паху. Пальцы на руке, свисающей с колена, слегка подрагивали. Сэм никак не мог уговорить себя перестать нервничать.
– Будет немного больно.
Он нервно улыбнулся, опуская голову.
Какая банальность. Всего пару часов назад он с немыслимой скоростью гнался за нианзу на мотоцикле, пытаясь всеми способами остановить его. Он сам чуть было не вылетел с мотоцикла.
«Немного больно» – для манлио это лишь покалывание на коже.
Тогда Екатерина начала зачитывать разрешение у ангела Лури на проведение обряда. Она была родом из Инримы, что граничила с Капурой в Шадере. Инримийцы разговаривали на своем диалекте шадерского языка. Они делали язык «влажным», как некоторые говорили – «сладким». И Екатерина, как урожденная инримийка, говорила именно так. Сэму это нравилось, она вносила в шадерский тот самый шарм.
Екатерина положила нож на пол, выпрямилась и закрыла глаза. Плавным движением она возвела правую руку над левой, так что кончики ее средних пальцев соприкоснулись между собой. Ее пальцы были растопырены, ладони прямые, она будто старалась ухватить что-то невесомое, хрупкое между руками, держа их возле груди. Она пыталась собрать энергию ангела Лури, чтобы приступить к ритуалу.
Екатерина не шевелилась, двигались лишь ее губы.
– Священная Лури, преподобная Неба, я взываю к тебе и прошу разрешения спасти душу манлио Юншена, прошу, протяни длань с Неба свою, прошу твоего участия и животворящего подаяния твоего. Священная Лури, озари светом своим натхири, снизойди до земли грешной и одари светом своим.
Екатерина три раза повторила обращение к ангелу Лури, стоя, как и полагается манише, занятой ритуалом. На ее запястье засветился золотой браслет с прорезью посередине. Когда маниша начинала пользоваться способностями, эта прорезь наполнялась белым светом, тем самым, как считалось, животворящим.
Прорезь засветилась, а после и засияли, словно маленькие огоньки, шляпки гвоздей, вбитых в пол. Сэм терпеливо ждал, он проходил через это действо множество раз, оно превратилось в обыденность.
Но сегодня он надеялся, что все изменится.
* * *Через закрытые сёдзи Джеён увидел, как мелькнула тень. Это точно был Тхэгю. Джеён вихрем пролетел, ловко огибая столы и отталкиваясь от них руками, перепрыгивал через нарезанную рыбу на дощечках и искусно сделанные соусницы. Вся еда нетронута, гостей здесь не было, они явно готовились к какому-то событию.
Джеён мгновение порыскал глазами по столу возле себя и, зацепившись за бамбуковую дощечку, схватил ее и запустил в убегающий силуэт.
Тонкие ломтики белой рыбы с мягким шлепком упали на стол, этот звук утонул в шуме сражающихся хёсэги с манлио в других залах. Угол дощечки с треском прорезал бумажные стены сёдзи, и Джеён вскоре увидел, как силуэт замер у противоположной стены.
Бамбуковая дощечка для рыбы нашла свою цель.
Джеён вложил меч в ножны и взял со стола другую дощечку, на которой было красиво разложено филе лосося, украшенное розочками из имбиря и дайкона. Он взял палочки для еды, которые лежали на фарфоровой подставке. Стеклянные, с нарисованными по всей длине лотосами. Поставил на дощечку соусницу. Черная жидкость плескалась и грозилась вылиться. Джеён зашагал к прибитому бамбуковой дощечкой Тхэгю.
Если слегка повернуть голову и немного наклониться, можно было увидеть корчащееся лицо Тхэгю, которое находилось за рваным белым полотном. Оно отделяло его от двух рядов квадратных столов, заставленных едой. Джеён так и сделал, заглядывая в прорезь на Тхэгю, подцепив прозрачными, словно хрустальными палочками нежное филе с дощечки.
– Просто отдай мне ючи, Тхэгю! – Джеён макнул ломтик рыбы в соевый соус и скривился, заметив испуганный взгляд мужчины через прорезь в бумажной перегородке. Живописные рисунки лотосов разорвало на части. – Зачем было бегать? Мне лишняя работа, тебе лишние потери! – Запрокидывая голову, он положил филе в рот.
Кадык Тхэгю дернулся, он смотрел на то, как Масуми обходит столики, локтем дорывает полотно нервными движениями и перелезает через перегородку.
– Тебе все равно не жить. – Джеён обошел еще ряд столиков, повышать голос уже не требовалось. – И так сегодня было слишком много жертв из-за тебя.
– Знаешь, зачем ему все… зачем ему синши и ючи? Он хитрожопая скользкая змея… Он достал кровь Охорома… – Тхэгю тяжело дышал и обливался потом, рисунки хону на его теле то дрожали пульсирующим светом, то снова замирали. – Чжудо, поверь мне.
Джеён опустил взгляд на дощечку с едой в руке, взял дайкон, прожевывая рыбу.
– Угу. – Он кивал головой в такт словам Тхэгю и увлеченно поедал рыбу.
Помахав палочками, показывая, чтобы Тхэгю продолжал, он взял грибы в остром соусе со стоящего рядом стола.
– Я тоже… этого всего не хотел. – Тхэгю запинался, говорить с доской между ребрами ему явно было сложно. – Но на меня над… давили. – Он болезненно закряхтел, хотел было сжаться, но отдающая голубоватым свечением дощечка с прожилками в виде щупалец и купола медуз в ребрах не давала пошевелиться.
Джеён, зажав палочки зубами, сгреб локтем часть посуды с едой и присел на край стола напротив Тхэгю, прибитого к раме перегородки.
– Ты можешь убрать… ослабить хоть, – хрипло проговорил Тхэгю, глазами показывая на доску в теле.
Масуми, держа свою дощечку с тремя оставшимися ломтиками филе, замер с пучком дайкона возле губ.
– Нет. – Глядя на Тхэгю снизу вверх и немного поразмыслив, он проглотил редьку. – Что-то мне подсказывает, что ты что-то выкинешь. – Джеён взял грибы из керамической миски. Нараспев он сказал: – Тхэгю-у-у… Где ючи-и-и?
– Забирай их. – Тхэгю водил глазами, следя за движениями Масуми. – Но поверь… ты точно должен поверить… мы с тобой одного поля рисинки.
Поставив доску рядом и почти касаясь столешницы, Джеён потянулся за стручками фасоли и натужно спросил:
– Раз у нас такая идиллия, что ж ты убил моего хёсэги? – Джеён самозабвенно прожевал, глядя в глаза Тхэгю. – Кто тебе тагаёчи сделал?
– Ямисару.
Тхэгю не церемонился. Выдал все как есть.
«Ни хера себе!» – Искреннего удивления вслух Джеён высказывать не хотел.
Он сел прямо, между палочками висело несколько стручков, мелко пятная стол томатной заправкой.
– Хорошо сделано, да?.. Сразу… сразу видно – профи. – Тхэгю замялся. – Ючи не для меня. А для них.
– Где сейчас Ямисару, скажешь?
Тхэгю, насколько позволяли медузы на дощечке, обездвиживая его тело, помотал головой:
– Правда не знаю. – Он болезненно сглотнул. – Все… было бы нормально, если бы Улитка не встал на пути у Ямисару… Нам с тобой делить нечего.
– Все было бы нормально, если бы ты не менял стороны, как продажная сука, – спокойно заключил Джеён и опустил так и не съеденные стручки фасоли на доску. – А может быть, ты мне врешь? – Он указал палочками на Тхэгю. – Может, ты хочешь настроить меня против моего же господина? Кровь Охорома… для чего она ему?
Джеён понимал, что Улитка что-то замышляет. И что он увертливый эгоист, но нужно было подступиться со всех сторон.
Тхэгю прерывисто вдохнул.
– Явно не делать лекарство… от… лихорадки. – Тхэгю тяжело задышал, вложив все силы в голос. – Ослабь хону… Я отдам тебе ючи.
«Молния в одно и то же место не бьет… – подумал Джеён, – наверное».
И он ослабил.
Тхэгю отодвинул ворот рубашки и царапнул ногтями кожу на груди. Тонкие струйки крови потекли, плохо впитываясь в атласную ткань. Кровь скользила, как вода по воску. И вот между окровавленными кончиками пальцев показалась купюра, по форме схожая с обычной, но переливающаяся в свете бело-желтых фонарей раскаленным золотом. Он протянул ее Джеёну. И тот, взяв в руки заветную вещь, почувствовал холод, исходящий от нее. Под кровавыми разводами можно было разглядеть какие-то схематичные рисунки.
Носить ючи – самоубийство. Тхэгю явно собрался в этом ресторане устроить себе последний ужин и есть начал раньше визита гостей, потому как узнал, что за ним идут.
– Не отдавай его Улитке, – сказал Тхэгю. – Я хочу как лучше… и поверь мне, лучше ему не отдавать.
– Ты служишь Ямисару… – холодно произнес Джеён.
– У них своя правда. Ошисай Шоичи Ямада не должен править в Нифлеме.
Джеён убрал ючи в карман штанов. Тхэгю продолжил:
– Ючи не только подкупают милость духов в Благословенном мире. Они могут подчинить обезьян. Нужны все четыре и кровь Охорома. Вот и подумай – чего хочет Улитка?
Отдавать ючи Улитке Джеёну и правда не хотелось. Ему не нужна была магическая купюра, Джеёну нужен был только пятый синш. Но своими же руками вручать четверть власти Нацзы – такой себе вариант. Оставить его себе, спрятать его или избавиться от него Джеён тоже не мог. Соврать, что не вышло, – значит вылететь из клана Улитки. Возвращаться к прадеду – еще хуже.
Улитка не простит ему второй оплошности. Как не простит и первой, если узнает, что синш был у Джеёна, но он его намеренно скрыл от господина.
Ючи придется отдать.
Тхэгю, разумеется, все это знать не мог, и если и есть в его словах хоть доля правды, то это вряд ли что-то меняет. Джеён не верил Улитке и без нравоучений Тхэгю.
– Я не бегал, Чжудо. Я так верен своему господину, что стал для него одноразовым сосудом для ючи.
– Не очень-то ты верный, ючи же мне отдал.
Тхэгю растянул губы в хищной улыбке, кровь полилась из его рта, густая, темно-бордовая. Джеёну стало не по себе.
Ючи разорвал связь с носителем, и теперь остатки энергии пожирали Тхэгю.
– Ты ведь все равно его достанешь, – безумная улыбка стала еще шире, – и оставишь себе. Ямисару его найдут, но уже вместе с тобой. А у тебя чернила, которые твоя семейка прячет от мира. Ямисару получат, что желают, они всегда получают.
Хриплые, прерывистые, булькающие вдохи Тхэгю остались на фоне, когда Джеён услышал за спиной стук о пол. Он чуть повернул голову, краем глаза заметив мальчика в белой ученической форме Со Хэ.
Кончики шнурка, что обматывал хвостик на затылке Джеёна, перекатились на правое плечо, с тихим звоном столкнувшись между собой.
Остались только эти звуки: хриплое бульканье Тхэгю, стук по полу и звон.
Джеён, облокотившись о стол, глянул на парня. На вид лет восемь, на голове кепка, в руке йо-йо. Нить распустилась, и катушка медленно, с тихим трением ехала под стол.
– Господи-и-ин, – жалобно протянул мальчик, уставившись на Джеёна. – Кто вы? Что с моим папой?
Обернувшись на Тхэгю, Джеён увидел стекающую густую кровь из его рта. Стеклянные глаза Тхэгю смотрели в никуда.
* * *Екатерина вступила в натхири и встала на колени перед Сэмом. Сердце пропустило удар, когда он вновь представил, что прямо сейчас ему поможет синш.
А потом Екатерина обвела взглядом его крепкий, но изящный торс, местами изрисованный цветными знаками хону: то грозные тучи, то стебли шиповника с распустившимися и еще закрытыми бутонами, то легкие облака. Екатерина прикоснулась теплой ладонью к его груди, и тогда Сэм перестал дышать.
Она провела лезвием по коже на груди, прямо над сердцем. Горячая кровь потекла из пореза по коже вниз, оставляя кровавые дорожки на животе и впитываясь в резинку красных джоггеров.
Боли он почти не чувствовал. Зато ощущал пальцы маниши, что уверенно проталкивали тонкую монету под кожу. Сэм встретился с ней взглядом, она не улыбнулась и выглядела запредельно серьезной.
Екатерина накрыла порез своей ладонью и начала что-то зачитывать на древнем шадерском языке. Сэм не мог разобрать ее слов. Он вытащил из переднего кармана штанов, пропитавшихся его кровью, сигареты и зажигалку. Кровь запятнала и черную пачку, и его латунную зажигалку. Сэм вытащил обляпанными пальцами сигарету и закурил. Блаженство, успокоение.
Он выпустил дым в бежевый потолок, запрокинув голову.
Ритуалы для него обыденность. Поначалу он вел себя осторожно, опасался даже мысль дурную допустить, находясь в натхири, но с годами понял, что магия маниш и ангела Лури так не работает.
Им похрен.
Поэтому сейчас он выкуривал сигарету, пока Екатерина продолжала читать мантры, прижимая ладонь к его груди. Сквозь ее пальцы сочилась кровь, она не прекращала литься из раны. Под кожей синш начал медленно нагреваться, будто его кто-то бросил в костер. С каждым повтором мантры синш нагревался все сильнее.
Сэм выпустил дым и сморщился от неприятного ощущения. Ему казалось, будто его изнутри прожигает эта маленькая точка в груди. Она уже прожгла ребра, легкое и нацелилось на само сердце.
– Жжется. Так должно быть? – все-таки спросил он, напрягшись всем телом.
Он дрожащей рукой подносил сигарету к губам, она будто стала деревянной.
Екатерина кивнула и закрыла глаза, продолжая читать мантру.
Вкупе с ее бесконечным бормотанием классическая музыка из патефона, шелест листьев и пение птиц за окном казались чем-то нереальным. Будто все это принадлежало какому-то другому миру, а все, что ему полагалось слышать, – это ее бесконечное бормотание мантры. Голос маниши не менялся, он был ровным, будто поставили запись на повторе. Сама Екатерина вела себя максимально вовлеченно в процесс, словно ничего другого для нее не существовало, будто не было никакого патефона, шелеста листьев на ветру и пения птиц за окном. Она прижимала ладонь к его груди, синш внутри горел огнем, Сэм был точно уверен, что температуры хватит, чтобы его уже расплавило.
Трясущимися пальцами, покрытыми высохшей кровью, он поднес сигарету к холодным губам. Теплый дым обволок легкие, на пару секунд заглушил острую боль парами солы и никотина. И все повторилось. Боль обрушилась прибойной волной, парализуя каждый миллиметр тела. Сэм буквально заставил себя снова сделать затяжку, чтобы на пару мгновений оказаться в безмолвной тишине и блаженстве.