Архитектурные модели. Очерки истории и мастерства

Роду занятий слуг соответствует определенная дифференциация архитектурных форм. В наиболее простых случаях архитектурным обрамлением сценок служат четыре низких стены помещения, разрыв в которых обозначает вход. Деятельность, которая происходит внутри, может быть однородной или смешанной, разные мастерские иногда разделены внутренними перегородками, иногда – нет, но кулинарные и ремесленные мастерские всегда сделаны отдельно. Перегородки повыше делят помещение на различные отсеки или дворики, между которыми сделаны двери со створками. Некоторые модели представляют собой еще более сложные структуры. Например, ящичное пространство организовано в нескольких уровнях: подвал занимает внизу одну сторону закрытого двора, окруженного стенами с низкими дверками и перекрытого с другой стороны террасой, к которой сбоку ведет лестница, или – колонный портик отгораживает подвал от двора или от его части. Изображенная там деятельность в основном кулинарная (это пивоварня, скотобойня). В модели скотобойни натуралистично показаны куски мяса, развешенные для вяления на хорошо проветриваемой террасе.

Многочисленные житницы представлены в разных вариантах. Они, как правило, расположены в отдельном дворе, окруженном высокими стенами. К середине каждой стены пристроены прямоугольные зернохранилища, открытые или перекрытые сверху террасой с люками для засыпки зерна, к террасе ведет боковая лестница. Доставали зерно из зернохранилищ под открытым небом через небольшие дверцы со стороны двора и между зернохранилищами, из перекрытых террасой – через небольшие люкарны на фасаде, снабженные скользящими вертикально ставнями. Варианты многочисленны, но одна архитектурная деталь появляется в большинстве житниц: углы ограды завершаются треугольными зубцами. Эта характерная особенность, свойственная исключительно моделям житниц, остается пока необъясненной. Непонятно, является ли она чисто декоративной или это способ укрепления конструкции, недостаточно прочной из-за давления зерна, сложенного во дворе или в закрытых зернохранилищах. Второе предположение может быть подтверждено тем, что часто на базу углов стен красной краской нанесены полосы – по краю и перпендикулярно, что, возможно, соответствует деревянным скрепам и стяжкам. В общем, точность в передаче деталей различна и идет в паре с точностью фигурок и утвари. Фасады окрашены в разные цвета, но серый, охра и бежевый (сырцовый кирпич, обмазка) преобладают. В некоторых моделях отверстия просто нарисованы. В более тщательно отделанных, напротив, дверь сделана с открывающимися створками, как правило, внутрь здания, а люкарны закрываются ставнями.

За исключением портика в модели с Мекетром архитектура резиденции представлена лишь в двух случаях. В модели со сценой пастьбы скота из гробницы в Дейр-эль-Берша это некая башенная постройка, напоминаюшая упрощенно изображенный дом. Но самые красивые и наиболее известные модели входят в богатый инвентарь гробницы уже упоминавшегося Мекетра. Три из них особенно интересны: одна, со сценой учета скота, и две другие, идентичные, показывают сад, обнесенный высокими стенами; в саду – прямоугольный водоемом, окруженный сикоморами, за которым высится фасад дома с портиком, образованным двумя рядами колонн, украшенных изящной резьбой и раскраской, и стеной позади него. В стене две двери и одно окно нарисованы краской, они ведут из портика в покои хозяина. Как свидетельствуют данные раскопок в Кахуне и в других поселениях Среднего царства, эти проемы отображают трехчастный план дома той эпохи, состоявший из центрального помещения, фланкированного спальней и другими боковыми комнатами. Здесь снова из кровли портика выступают три водосточных желоба, но на этот раз можно предположить, что помимо отвода воды, охлаждающей кровлю, они выполняли символическую функцию, изображая водоем полным водой.

В этих моделях нет человеческих фигурок. Их назначение заключалось в том, чтобы обеспечить Мекетра приятным окружением сада с водоемом и прохладой тенистого портика. Подробное воспроизведение его резиденции казалось ненужным, т. к. он теперь обитал в своей гробнице, своем «вечном доме».

Египетские погребальные модели остаются уникальным явлением своей культуры. Но начиная с железного века (ок. X–VIII вв. до н. э.), на севере и в центральной части Апеннинского полуострова в погребениях колодезного типа появляются терракотовые урны в виде круглой, овальной или прямоугольной хижины. Предполагают, что местом появления этих пеплохранительниц был будущий Лаций; потом они вошли в употребление в Этрурии, где они более частое явление и имеют в основном прямоугольную форму. По вполне реалистично исполненным формам ранних пеплохранительниц подробно воссоздается структура примитивного италийского жилища. Это однокамерная постройка, предназначенная для любых функций жизнедеятельности. Главным элементом пластического оформления урн является кровля, где конструкция из скрещенных Х-образно стропил передана либо посредством выпуклости, своего рода гребешка, либо с помощью пластического декора, напоминающего рога. Свет поступает не только через большой проем входа: слева обычно также находится окно и обычно дымоход в отверстии над входом. Вход может быть обрамлен двумя парами колонн; стены и кровля украшены геометрическим орнаментом, процарапанным в толще глиняной массы или нанесенным краской.

Некоторые из этих урн дополнены фигурками и мобильными предметами в интерьере; несомненно, они представляют дом умершего: если это мужчина, воин, то это символизирует миниатюрное оружие. Но если это не погребальные урны, модели, которые происходят из погребений, являют собой приношения умершим, иногда они также включают различные аксессуары.

Пять таких миниатюрных приношений, найденных при раскопках некрополя на греческом острове Фера и датируемых приблизительно серединой VI в. до н. э., восходят, возможно, к египетскому обычаю помещать модели в гробницу, хотя усмотреть здесь прямую связь довольно трудно из-за слишком большой временной дистанции. Скорее они отражают представление о загробном существовании подобно жизни в земном мире, сложившееся под влиянием египетских верований после того, как выходцы с Феры основали колонию у границы Египта. Модели сделаны без кровли или со сводчатым покрытием и представляют собой заменители – в основном точные копии – домов, наполненных различными бытовыми предметами, в том числе, миниатюрными столами, подставками для сидения, посудой. Одна из моделей особенно примечательна. Лишенная кровли и с обстановкой в интерьере она содержит множество миниатюрных сосудов, предназначенных для съестных и прочих припасов. На ее стены нанесена надпись, которая называет имя владелицы или дарительницы, женщины по имени Архидика, которая заказала сделать эту модель, чтобы в погребении не было недостатка во всем необходимом.

Для инвентаря италийских погребений характерны домовидные урны, однако в гробницах, раскопанных в селении Гуардиа Пертикара на юге Италии, обнаружены приношения в виде небольших терракотовых моделей храмов (или домов), украшенных геометрическим орнаментом. На эти земли с конца VI в. до н. э. устремлялись греческие колонисты, поэтому найденные экземпляры вполне могут свидетельствовать об их влиянии на туземную общину. Позднее архитектурные модели не встречаются ни в греческих, ни в италийских погребениях. Но от всех основных периодов истории античного мира сохранились архитектурные модели, посвященные божествам.

Ex voto и священные предметы

Когда апостол Павел проповедовал в Эфесе, малоазийском городе прославленного храма Артемиды, некий серебряник по имени Деметрий начал против него кампанию. Как повествуют Деяния апостолов, названный Деметрий, «делавший серебряные храмы Артемиды и доставлявший художникам немалую прибыль, собрав их и других подобных ремесленников, сказал: друзья! вы знаете, что от этого ремесла зависит благосостояние наше; между тем вы видите и слышите, что не только в Ефесе, но почти по всей Ассии этот Павел своими убеждениями совратил немалое число людей, говоря, что делаемое руками человеческими не суть боги. А это нам угрожает тем, что не только ремесло наше придет в презрение, но и храм великой богини Артемиды ничего не будет значить». Выслушав речь, ремесленники «исполнились ярости и стали кричать, говоря: велика Артемида Ефесская! И весь город наполнился смятением»[42 - Библия. Деяния апостолов, 19, 24–30. Изд. Московской патриархии. М., 1988. С. 1190.].

Если резюмировать сказанное в Деяниях, то волнения, вспыхнувшие в Эфесе в середине I в., были вызваны тем обстоятельством, что под угрозой оказалось доходное художественное производство, процветавшее благодаря многочисленным почитателям богини, стекавшимся в город. На продажу шли небольшие серебряные изделия в виде храма, которые, более чем вероятно, вмещали главную святыню – статуэтку или как-то иначе «делаемое руками человеческими» изображение Артемиды Эфесской (может быть, рельефное).

В отношении античной греко-римской культуры, специализация мастерской Деметрия – случай не единственный. В такой же мастерской художественной обработки металла в эпоху императора Августа была изготовлена партия товара, включавшая предметы для религиозных обрядов. Это шесть портативных храмиков, извлеченных из обломков римского торгового судна, затонувшего в дельте реки По у современного города Комаккио. Они тщательно отделаны, снабжены сверху кольцами, чтобы их было удобно переносить или подвешивать, и открывающимися дверцами, за которыми расположены статуэтки божеств (Меркурия, Венеры). Вообще, культовые предметы в виде архитектурной модели были распространены в античном мире. Из Малой Азии шла традиция портативных капелл Кибелы, наисков, и домашние алтари древних римлян, ларарии, нередко имели форму миниатюрных зданий.

Традиция приносить модели в дар божеству в знак благодарности или с просьбой о его покровительстве существовала с ранних периодов истории античного мира. В Древней Греции она была развита уже в периоды геометрический и архаики и связана в основном с культом женских божеств. Похоже, что, по представлениям древних греков, верховная богиня Олимпийского пантеона Гера была особенно расположена к такого рода подношениям – напомним, что на раскопках Герайона на Самосе найдено большинство моделей из числа датируемых этими периодами. Еще несколько происходят из святилищ Аргоса и Перахоры, где также почиталась Гера.

Поскольку эту могущественную супругу Зевса считали хранительницей домов и «хранительницей ключей», следовательно, воспринималось как должное подношение ей миниатюрных домов и в особенности главной части храма, наоса, где «обитала» статуя божества. Одним из ее атрибутов был ключ, но и к другим божествам относились эпитеты «хранителей ключей», и их атрибутом был ключ. Например, он был у Афины, титульной богини Афин и Лариссы, где также найдены модели домов, но где культ Геры был мало развит, почти неизвестен. Так что подношение совершалось не во имя богини, а ее власти, выраженной в эпитете. Известны также модели из святилища Артемиды Орфии близ Спарты и из других мест, где почитались женские божества.

Вотивные модели италийского происхождения датируются более поздним временем, но они надолго остаются в употреблении в центральной Италии, где их формы довольно разнообразны. Как греческие, так италийские и римские экземпляры могут быть сделаны из камня (предпочтение отдавалось тому, который легче в обработке) или из металла, но чаще всего они вылеплены из глины, материала, полученного поблизости местными мастерами. По наблюдению Т. Г. Шаттнера, посвятившего ранним греческим моделям специальное исследование, глиняные модели преобладали в зоне, заселенной дорийцами, а каменные, в основном, из известняка – ионийцами. На мысль об использовании других материалов может навести один пассаж у Павсания (X, 5, 9), где говорится о том, что древний дельфийский храм был построен пчелами, из пчелиного воска и перьев, и что бог Аполлон послал этот храм на край света, к гипербореям. Ведь не трудно предположить, что греческий писатель соотносил свое сообщение с реалиями вотивной пластики, тем более, что вотивные модели были транспортабельны, и некоторые из них даже имеют специальное приспособление, позволяющее их переносить.

Каменные модели обычно вырезаны из одного куска материала. Глиняные лепили по частям: отдельно цоколь, стены, кровлю, а потом собирали и фиксировали мелкие детали (акротерии и т. п.). Поверхность иногда лощили глиняным раствором. По технике исполнения такие модели ничем не отличаются от керамических изделий другого назначения, от керамических фонарей птолемеевского и римского периодов Александрии в том числе. Среди последних известны не только репродукции хаторических храмов с их специфическими колоннами и знаменитого маяка, но и модели домов в два этажа и другие постройки[43 - В основном это были гончары, которые могли изготовить, по случаю или по заказу, архитектурные модели и любые сосуды. В Британском музее храниться терракотовая курильница для благовоний в форме небольшого толоса с дорическими колоннами на ступенчатом подуиме, похожий экземпляр находится в Эрмитаже в Санкт-Петербурге. То же самое, на надгробной стеле из Кизика (II в. до н. э., хранится в Лувре) изображена сцена трапезы, где маленькая служанка держит в руках предмет, напоминающий толос в Самофракии с его верхней галереей; возможно, это и есть тот самый монумент или какая-либо аналогичная ротонда, воспроизведенная в миниатюре с функцией сосуда. Раньше считали, что стела из Кизика служила надгробием архитектора, а изображенная на ней служанка держит модель построенного им здания. Но поскольку теперь установлено, что первоначально надгробие не имело отношения к архитектору, постольку и миниатюрный толос приходится признать бытовым предметом.]. Расписывали и вотивные, и погребальные модели, но красочный слой редко где сохранился. Краску наносили в тех же местах, в которых ее наносили в реальных зданиях, т. е. по преимуществу в местах сочленений и на верхних частях: цветом выделяли капители, карнизы, антаблемент и кровлю. Возможно, что на модели из Гарагузо черепицы были показаны цветом на отшлифованной поверхности кровли. На стенках греческих моделей геометрической и архаической эпохи различимы те же мотивы орнамента, что и на современных им вазах – геометрический и растительный.

Вотивные модели часто делали полыми и с большим отверстием там, где находится вход в здание. Вероятно, это было вызвано тем, что внутрь помещали фигурку божества или какие-либо другие символы культа. В некоторых экземплярах отверстие занимает всю плоскость фасада, если же фасад обрамлен портиком, то его средние колонны раздвинуты или вовсе отсутствуют. Таким образом, фронтальная сторона модели оказывается открытой, чтобы создать оптимальные условия для обзора священных изображений. Примеры тому сохранились: та же мраморная модель из Гарагузо, датируемая ок. 470 г. до н. э., включает статуэтку сидящей богини. Мобильный характер этого предмета является причиной того, что в большинстве случаев он утрачен, но можно представить себе статуэтку божества в греческих моделях, где большое отверстие должно служить свободной установке этой статуэтки и тому, чтобы она была всегда видна.

Место, где в святилище помещались модели домов, невозможно определить точно. Некоторые глиняные модели, как и каменные, имеют плоское основание в виде платформы, следовательно, они должны были где-то устанавливаться. У некоторых экземпляров задний фасад плохо проработан и на нем заметны царапины, что наводит на мысль, что их приставляли к стене и задняя часть оставалась скрытой. Вероятно, их ставили в интерьере здания, что особенно относится к глиняным моделям, на которых не осталось следов их употребления со временем. У некоторых моделей проделаны небольшие отверстия под коньком кровли, в которые, несомненно, вставлялась палка, предназначенная для того, чтобы их поднимать и переносить во время процессий. В особенности так могло происходить в случае тяжелых каменных моделей, как те, которые происходят с Самоса, чей вес приблизительно 10 кг. Подобная сцена изображена на фреске из Помпей, где юноши несут модель простильного храма коринфского ордера в процессии на празднестве в честь Венеры.

Несомненно, что по техническим причинам некоторые терракотовые модели снабжены кровлями с загнутыми краями, так как само собой разумеется, что такое покрытие не существовало в монументальной архитектуре античного мира. Во многих других случаях работа просто не отличается большой точностью, заметны диспропорции в частях, смещения форм. Большинство дверей слишком широки и высоки, порог поднят на слишком большую высоту, карнизы словно переваливаются через край, черепицы слишком велики и их число уменьшено, то же касается соединительных планок, держащих черепицу, конька кровли или бордюра. Таким образом, по всем деталям этих моделей видно, что мастер упрощает, его цель состоит не в том, чтобы точно воспроизвести существующее здание, но в том, чтобы выделить основные формы или некоторые наиболее характерные элементы, которые облегчат задачу интерпретации модели для зрителей.

Эти диспропорции, кажется, свойственны всем греческим миниатюрным зданиям в той же мере, что и саркофагу Плакальщиц, который представляет собой миниатюрный ионический храм-надгробие царя Сидона Стратона I (IV в. до н. э.). В этом настоящем произведении искусства, которое – в отличие от большей частью грубо сделанных моделей – не воспроизводит реальный монумент, женские фигуры («плакальщицы») слишком велики по отношению к обрамляющим их колоннам, поскольку колонны служат лишь тому, чтобы объединить эти фигуры в сцену. Равным образом можно заметить, что в моделях храмов большое отверстие и раздвинутые колонны на фасаде представляют собой прием, позволяющий открыть вид на статуэтку, установленную в глубине, – на самом деле важна именно она.

Конечно, достоверность информации относительно реальной архитектуры, которую содержат модели, ограничена, но выбор этой информации мастером не может быть произвольным; он старательно воспроизводит основные элементы, характеризующие здание: план, стены, кровля, проемы, такие, как дверь и окна. Их исполнение может быть грубым и схематичным, но не фальшивым. Мастер воспроизводит и копирует то, что у него перед глазами, что он видит и что знает. Так, ранние греческие модели отличаются аутентичностью, в них планы и основные архитектурные элементы реальных прототипов воспроизведены вполне достоверно.

Тот факт, что огромное количество греко-римских моделей дошли до нас, передавая одно или несколько реальных построек, и что речь о существовавшей архитектуре, позволяет дополнить информацию, которую раскопки не дают в полной мере. В отношении греческого мира эта информация относится помимо всего прочего к отдаленной эпохе.

Греческие модели с прямоугольным планом и дверью в одной из торцовых сторон представляют собой наиболее распространенный тип – «ойкос», по классификации Шаттнера[44 - Т. Г. Шаттнер выделяет несколько типов греческах моделей геометрического и архаического периодов и считает, что они в точности передают реальные прототипы: // – ойкос: прямоугольный план с дверью в одной из торцовых сторон; // – дом-башня: здание в несколько этажей, чей план близок к квадрату; // – дом с апсидой (апсидальный дом): дверь находится на оси здания, чьим завершением является апсида; // – овальный дом: скругленные продольные и боковые стены. См.: Schattner Th.G. Griechische Hausmodelle.]. Вариантом «ойкоса» с фасадом в антах является изящная модель периода архаики из Аргоса. У нее короткие анты в сравнении с известными по образцам настоящих зданий, которые обычно выступают настолько, что образуют вестибюль. Интересно, что в этой модели нижняя часть дома отделена от кровли пластиной, которая выступает за стены и образует навес, поддерживаемый колоннами. Пластина декорирована большими параллельными вертикальными полосами, которые, возможно, отображают ряды балок или, более вероятно, если кровля сделана на стропилах, то концы поперечных лежней. Так как угол наклона кровли 59 градусов, она скорее всего покрыта не черепицей, а соломой или тростником. Покрытие из недолговечных материалов объясняет высокий подъем кровли, обеспечивающий быстрый сток дождевой воды. Мотивы росписи на поверхности кровли передают не вид конструкции, а выполняют чисто декоративную функцию, подсказанную росписями современных ваз. Роспись стен довольно сильно от них отличается и показывает то, что может быть деревянной каркасной стеной с заполнением. Углы дома расчерчены большими вертикальными линиями, обрамленными вверху и внизу другими подобными же линиями. То же самое, столбы навеса и их подпорки, соединяющие их со стеной, являются формой, типичной для деревянной конструкции. С боковой стороны дома различимы вертикальные полосы, нанесенные на стены с чисто декоративной целью, так как они продолжаются как бы сквозь окна. Окна – по два с каждой стороны – имеют форму треугольных люкарн, которые в реальной архитектуре делались с помощью двух черепиц или двух деревянных брусков, поставленных под углом друг к другу.

Существование домов-башен в примитивной греческой архитектуре иллюстрирует модель, найденная на Самосе.

Две двери, расположенные одна над другой (из-за размера и расположения верхний проем не может быть окном) говорят о нескольких этажах. Здание перекрыто крышей-террасой, чье исполнение представляет интерес. Она состоит из трех уровней: первый образован балками, которые несут тяжесть кровли; затем идет настил из веток и сверху идет третий уровень, который представляет собой слой утрамбованной земли, настоящее покрытие крыши. Настил из балок украшен лентой дентикул.

Модели овальных домов известны единственно по экземпляру с Самоса, что, по-видимому, соотносится с распространением этого типа жилища. Дверь расположена на длинной стороне, чуть отступя от закругления длинной стены в сторону короткой. Можно предположить кровлю наподобие кровли в модели с Перахоры с настилом из соломы или тростника. Интересно то, что под самой вершиной кровли находится люкарна в форме небольшого щипца кровли, обрамленная двумя брусками дерева. То, что это люкарна-дымоход, очевидно и предполагает существование открытой стропильной фермы.

Модели домов с апсидой редки. Два эземпляра с Самоса показывают простой план без антов и без вестибюля. Модель с Перахоры интересна тем, что ее простильный план с короткими антами очень похож на план модели из Аргоса. Как и последняя, она расположена на платформе. С первого взгляда на кровлю с ее изогнутым контуром становится понятно, что она не могла быть сделана иначе, чем из соломы или тростника. Солома уложена пучками, привязанными к стропильным фермам. Поскольку длина пучков ограничена, вся поверхность кровли покрыта расположенными друг над другом рядами: верхние пучки перекрывают частично нижние. Это создает характерную изогнутую форму кровли, слегка выпуклую.

Особенность модели с Перахоры состоит в том, что ее продольные стены изогнуты. Выпуклые стены характерны для примитивной греческой архитектуры. Они встречаются в прямоугольных домах и также в округлых домах, что зависело от древней техники строительства из мелких камней, сырцовых кирпичей и т. п. То же можно предположить и в отношении конструкции модели с Перахоры; то же самое показывает проем входа, потому что он уменьшен до размера, который невозможно осуществить кроме как в этом виде материалов. Пара сдвоенных колонн на фасаде может быть только из дерева, потому что каменные колонны вряд ли могли быть сдвоены, так как для поддержки кровли было бы достаточно по одной с каждой стороны. Комбинация мелких камней и сырцовых кирпичей в стенах с деревянными колоннами характерна для примитивной греческой архитектуры. Роспись этой модели, как и модели из Аргоса, не позволяет определенно интерпретировать способ строительства. Она указывает на цвета реальной архитектуры этого периода, где меандр является одним из наиболее репрезентативных мотивов. В этом отношении можно быть уверенным, что роспись моделей домов основана на традиции реального строительства.

Как и в модели из Аргоса, в модели с Перахоры сделаны треугольные окна в верхней части стены. В других моделях иногда встречаются квадратные окна. Любопытно, что это всегда несколько окон (одно не встречается нигде), что они очень малы по отношению к поверхности стены и что расположены очень высоко. На их примере понятно, что функции окна в примитивной греческой архитектуре ограничены освещением и вентиляцией. Вид наружу играл не более чем второстепенную роль.

Вопрос интерпретации моделей – представляют ли они храмы и жилые дома – занимает большую часть научных исследований без особого результата в отношении того, чему отдать предпочтение – одному или другому. Решающая роль в этом принадлежит декору моделей, который можно без колебаний отнести к зданиям большой архитектуры. Таким образом можно рассматривать наиболее известную модель из Аргоса, которую легко отнести к религиозному, культовому зданию. Также модели с искусно сделанными капителями, как в модели из Лариссы, можно объяснить как сакральное здание, поскольку невозможно вообразить столь богатый декор на жилых домах. Наконец, акротерии на моделях из Скиллонта также более характерны для архитектуры храмов и уж во всяком случае – для репрезентативной архитектуры. Типы планов только в редких случаях дают ясную информацию, так как они могут быть свойственны как светской, так и сакральной архитектуре. Случай с домами-башнями очевиден: все экземпляры соответствуют реальной светской архитектуре.

На Апеннинском полуострове после VII в. до н. э. получают распространение модели прямоугольных зданий, аналогичные тем, которые существовали в греческом мире. Предназначенные большей частью для святилищ, они представляют собой простые «контейнеры», снабженные очень большим проемом, который может занимать всю торцовую сторону, а двускатная кровля увенчана антефиксами (модель VII–VI вв. до н. э., найденная в святилище Матер Матута в Сатрикуме, и модель, датируемая III–II вв. до н. э., происходящая из вотивного депо храма Минервы Медика в Риме). Передают ли они архитектуру храмов, домов или – более вероятно – и то, и другое разом? Единственный экземпляр происходит из Веллетри: под фронтоном показаны стыки балок несущей конструкции; деление стен вполвысоты образовано при помощи карниза; внутрь ведут две небольшие двери, которые наводят на мысль о храме с двумя целлами. Точность, которую модели этого рода обнаруживают особенно с V по III вв. до н. э. с завидным постоянством. И на фрагментированных терракотовых экземплярах фронтоны и кровли, иногда расписанные, лучше проработаны, чем на греческих моделях. Например, на кровле из Вейи помимо плоских и полукруглых соединительных черепиц старательно вылеплены антефиксы в виде голов с нимбами, а на фронтоне из святилища Дианы в Неми представлены различные персонажи, обозначенные одними головам.

К изделиям не слишком высокого качества можно добавить несколько образцов, сделанных более искусно. Это элегантный псевдопериптерный храмик с широко открытым пронаосом, который найден в святилище в Вульчи; мастер детально проработал архитрав над коринфскими колоннами, чьи базы представляют собой два валика, опирающиеся на двойной цоколь, похожий на прямоугольные брусья, а украшенный высоким рельефом фронтон обрамлен под скатом рядами дентикул – декор, который не встречается в Риме с конца II в. до н. э., что позволяет определить дату этой модели, предающей формы позднее-эллинистической храмовой архитектуры.

Юноши, несущие модель храма на празднествах в честь Венеры (с помпейской фрески)

На раскопках в Италии и в соседних странах, на которые в древности распространялось римское влияние, встречаются не только модели храмов. На месте древнего святилища в Вульчи найдены портик с семью колоннами без каннелюр в нижней части – элемент, хорошо известный в эллинистической архитектуре, а также высокая башня с квадратным планом, арочным входом и окнами наверху, на ее стенах кирпичная кладка чередуется со слоями раствора. В том же ряду упомянем модели театральной архитектуры: наиболее древняя из Музея Неаполя представляет собой портал сцены в два яруса под декорированным фронтоном. Нижний ярус оформлен стройными ионическими колоннами, за которыми стену портала членят три нарисованные двери, и в целом, эта композиция характерна для поздней эллинистической эпохи на Сицилии и на юге Италии.

Наконец, необходимо отметить серию моделей, происходящих с юго-запада Люксембурга и с севера Лотарингии, изображающих главный дом деревенской виллы. В экземпляре Музея Тьонвиля верхний этаж дома с небольшими окнами завершается двускатной кровлей, покрытой плиткой из пиленного камня, узнаваемой по сетчатому рисунку; фасад венчают три маленьких фронтона, а угловые башни соединены галереей с деревянными столбами. В модели из Музея истории и искусства в Люксембурге такая галерея заменена вестибюлем, над которым также возвышаются три маленьких фронтона, тогда как в другой модели (из того же музея) вход под фронтоном обрамлен двумя аркадами, над ним в верхнем этаже расположены небольшие квадратные окна. Поскольку настоящие дома местных вилл покрывали каменной плиткой (в I – III вв., особенно в районе Трира), эти модели с симметричной композицией скорее всего относятся к изделиям местного производства, использовавшего известняк, добытый поблизости. Интересно, что на некоторых каменных моделях сохранились следы от работы инструментами, как процарапанные циркулем арки на модели тревирской виллы из Люксембурга. К тому же у экземпляров этой серии в основании сделан большой прямоугольный паз, который предназначался для того, чтобы укрепить их на постаменте.

Большинство моделей нехрамовой архитектуры относятся к категории вотивных, в том числе – башня и портик из Вульчи, которые, возможно, изображают здания, построенные рядом со святилищем. Как вотивный предмет интерпретируют каменную модель купальни, приобретенную на рынке древностей в Таормине и ныне хранящуюся в Академическом художественном музее в Бонне: в ней к водоему, связанному с резервуаром с помощью небольшого канала, ведет пролет лестницы, что представляет собой систему, которая известна по устройству римских терм. Водолечебницы обычно находились при святилищах, поэтому больной вполне мог поднести эту модель экс-вото божеству-целителю. В стране тревиров модели вилл можно рассматривать наряду с другими моделями, выполнявшими функции вотивных и священных предметов: это хранящиеся в Музее истории и искусства Люксембурга храм в антах с троном богини-матери и странное здание, где высокий вход под фронтоном, фланкирован колоннами. Сюда же следует отнести модели-эдикулы, которые символизировали большое жилище и могли служить для отправления домашнего культа, как, например, ларарии, которые часто изображали здание.

Модели египетских храмов редки, поскольку само святилище рассматривалось как своего рода модель универсума. Они появляются в эпоху после Среднего царства, когда число других моделей уменьшается и больше не является частью погребального инвентаря. Здесь можно привести две. Первая представляет собой большую базу из кварцита, происходящую из Телль эль-Яхудия, в Дельте, подписанную именем Сети I. Она образует цоколь модели фасада храма, которая, возможно, служила во время церемонии заложения и инаугурации реального храма. Элементы ансамбля – ограждения-пилоны, боковые стены первого двора, обелиски, статуи фараона и сфинксов, выполненные в других материалах, исчезли, но углубления, в которые они были вставлены, а также рампа с двойной лестницей, ведущей к вратам, еще сохранились на поверхности блока. На фасе базы тексты восемь раз раболепно упоминают имя фараона, из них можно понять, из каких драгоценных материалов были выполнены постройки и что храм посвящался Re-Atoum-Khepri в Гелиополисе. Вторая модель из известняка, найденная в Мемфисе, представляет собой бассейн для возлияний. С наружной стороны бассейн обрамлён зубчатыми формами и бастионами, символизирующими, как сообщают тексты, выгравированные на донце и на боковине модели, большой мемфисский храм Птаха. Вблизи этой находки обнаружен угол настоящей стены из сырцового кирпича более раннего времени. Три модели из фаянса и из известняка квадратных в плане башен с зубцами были найдены в том же раскопе, а также по соседству была найдена капелла эпохи Сети I со статуей богини «Бастион» с головным убором в виде башни.

«Парадигма» и синонимы

В одном месте у Плутарха речь идет об обычае греческих городов устраивать конкурсы по случаю принятого решения возвести тот или иной монумент. В свое время писатель 2-ой половины I – первых десятилетий II в. н. э. вряд ли мог наблюдать нечто подобное, ведь тогда большинству полисов было не под силу самостоятельно осуществить крупные, общественно значимые проекты, а там, где шло большое строительство, как в благополучных Афинах, формы его организации были иными. Так что скорее всего сообщение Плутарха отражало практику былых времен. Он писал о том, что совет граждан полиса проводит конкурс, на который соискатели контракта представляют свои проектные предложения и «парадигмы», то есть образцы. Относительно того, какого рода образцы они представляют, у него не было сказано ничего определенного. Но в научной литературе приводилось достаточно аргументов, чтобы стало традицией признавать вероятность того, что у него под «парадигмами» подразумевались модели. Той традиции следует и русский перевод этого места из сочинений Плутарха в книге «Архитектура античного мира», полностью передающий слова древнегреческого писателя: «Города, обнародовав решение о постройке храмов или водружении колоссов, выслушивают мастеров, соревнующихся друг с другом ради получения заказа и приносящих проекты (logoi) и модели (paradeigmata), а затем выбирают того, кто то же самое сделает дешевле, лучше и скорее»[45 - Плутарх. О том, способна ли одна только порочность сама по себе быть причиною несчастья, 3. // Архитектура античного мира / Сост. В. П. Зубов, Ф. А. Петровский. М., 1940. С. 307. Отмечая проблему интерпретации древних источников, составители этой книги предупреждали: «Следует помнить, что по тексту античного автора не всегда можно с полной уверенностью решить, идет ли речь о модели или о проекте (плане)» (Там же).].

Прямое подтверждение того, что в подобных случаях архитектор должен был продемонстрировать состоятельность своего проекта на модели, содержится у Витрувия, в его пересказе сюжета из какого-то греческого источника[46 - Еще в начале прошлого века О. Бенндорф обратил внимание на сходство сюжетов у Плутарха и у Витрувия, на основании чего интерпретировал «парадигмы» греческого писателя как модели. См.: Benndorf O. Antike Baumodelle // Jahreshefte des ?sterreichischen arch?ologischen Instituts. 1902. № 5. S. 184–185.] События, о которых повествует Витрувий, происходят в конце IV в. до н. э. в Родосе, куда явился архитектор по имени Каллий с предложением соорудить хитроумный механизм для обороны города. Его предложение было рассмотрено на собрании граждан в следующем порядке. Так же, как и мастера у Плутарха, он изложил суть своего замысла и показал на небольшом образце то, что намерен сделать. Этот образец состоял из фрагмента городской стены, на которой был установлен вращающийся кран, и осадной башни, приближавшейся к укреплениям, как при наступлении неприятеля. С помощью крана Каллий ловко захватил башню и перетащил ее по другую сторону стены, чем совершенно покорил родосцев и обеспечил себе долгосрочный договор с городом. Он был не единственным претендентом на заключение договора. Подобно соискателям контракта на строительство храма или водружение колосса, Каллий выступал соперником местного архитектора Диогнета. И обошел его, убедив собрание, что сумеет обеспечить более эффективную защиту, чем Диогнет. Но в результате не смог сделать обещанный механизм в натуральную величину, чтобы противодействовать реальной угрозе разрушения стен Родоса[47 - См.: Витрувий. Десять книг об архитектуре. М., 1936. Т. I. С. 213–214. Перевод Ф. А. Петровского.].

Убедительность рассказу Витрувия придает то, что он относится к далекому прошлому, когда в Греции были сильны устои полисной демократии и обсуждение жизненно важных для города вопросов проходило в народном собрании, тогда как принципиальные решения по ним выносил всенародно избранный совет граждан. В демократических полисах контракт на строительство или реконструкцию общественных зданий нередко заключали на основании конкурсов, на которые претендующие на заказ архитекторы представляли модели всей постройки, но чаще – какой-нибудь ее наиболее значительной части, выполненные с уменьшением реальных размеров. Существование такого рода уменьшенных моделей, именуемых по-гречески парадигмой (образцом) или как-либо иначе, но близко по смыслу, прослеживается по литературным и эпиграфическим источникам. Так, Геродот в своей «Истории» (V, 62) рассказывал, что в конце VI в. до н. э. совет дельфийского союза заключил договор с афинским родом Алкмеонидов на сооружение храма Аполлона в Дельфах. А поскольку Алкмеониды были богаты и пользовались большим уважением, то воздвигли храм «еще более великолепный, чем парадигма» – согласно договору, они должны были построить здание из известкового туфа, но сделали его фасад из паросского мрамора.

Рассказ Геродота позволяет уточнить обстоятельства дела. Вероятно, советом была утверждена «парадигма», которой надлежало руководствоваться строителям. Между тем Алкмеониды, пользуясь своим богатством и влиянием, решили превзойти ее и употребили благородный дорогостоящий камень. По логике вещей, эта «парадигма» должна была давать более или менее полное представление о возводимом здании, коль скоро построенный храм получился великолепнее, чем она. Рисунком плана она не могла быть и едва ли могла иметь вид какой-либо другой графической схемы, не способной передать вид здания в трех измерениях. Так же трудно допустить мысль и об идеальной парадигме.

О распространенности практики конкурсов с участием моделей говорит пространная надпись из малоазийского города Кумы, датируемая концом II в. до н. э., где выражена признательность местной зажиточной горожанке Архиппе за то, что она вызвалась оплатить расходы на реконструкцию перекрытия и замену кровли в здании городского совета. Ее поступок был оценен тем более высоко, что, как сказано в надписи, «прошло состязание архитекторов, представивших модели (hypodeigmata), по рассмотрении которых выяснилось, что издержки будут весьма существенными»[48 - Цит. по: Hellmann M.-Ch. Les maquettes du monde classique // Dossier d'archeologie. 1999. № 242. P. 43.].

Таким образом, одобрив уменьшенную модель будущего здания или чаще – какой-либо значительной части постройки, заключали контракт, и строительство начиналось. Как и рисунки, нацарапанные на стенах возведенной части здания и обычно выполненные в масштабе 1:1 (на стене незаконченного храма в Дидимах близ Милета, в Приене), так и определенная часть моделей делалась в натуральную величину для изготовления архитектурных элементов скромного размера, обычно – для скульптурных деталей. Такого рода модели, необходимые строительным мастерам для воспроизведения, а не для утверждения властями, носили исключительно технический характер, они появляются много раз в надписях под именем «парадигма».

В конце V в. до н. э. в надписи с подробным отчетом об издержках на возведение Эрехтейона указаны выплаты скульптору Агафонору за восковую парадигму листьев аканфа для резных кессонов потолка. В Эпидавре в середине IV в. до н. э. счета Толоса сообщают об уплате мастеру за парадигму водосточного желоба в виде головы льва, серия которых затем должна была быть изваяна в афинской мастерской. Приблизительно в то же время знаменитый договор на строительство Арсенала в Пирее требовал соорудить сто тридцать четыре ларя для снастей в соответствии с парадигмой архитектора[49 - Вот этот раздел договора о строительстве Арсенала в Пирее в переводе Т. В. Блаватской: «Сделать также лари для парусов и белых покрышек числом сто тридцать четыре по представленному образцу и поместить их у каждого столба и по одному ларю против промежутков между ними. И сделать их открывающимися – те лари, которые будут стоять у стен, открывающимися с передней своей стороны, а стоящие у столбов – открывающимися с боков, – чтобы, проходя, можно было видеть все снасти и как они содержатся в арсенале. А чтобы в арсенале было прохладно, при кладке стен арсенала оставлять между швами кирпичей (камней?) промежутки, как то укажет архитектор. Подрядившиеся должны все это исполнять согласно программе, размерам и модели (проекту?), которую утвердит архитектор, и сдать каждую из работ в сроки, установленные при подряде» (Блаватская Т. В. Зодчие // Блаватская Т. В. Из истории греческой интеллегенции эллинистического времени. М., 1983. С. 252).].

И на Делосе надпись того же века в связи с ионической колоннадой храма сообщает о доставке из Афин каменной парадигмы капители. Существует еще много других примеров. В целом они показывают, что парадигма в древнегреческом строительном лексиконе чаще всего означала объемную модель в масштабе 1:1, выполнявшуюся в ходе строительства, но сам этот термин – или один из его синонимов – мог прилагаться к уменьшенному изображению проекта, в том числе к простому рисунку, как об этом говорят надписи Делоса, в которых упоминается покрытая белой краской доска для парадигмы пропилона.

Уточним сказанное: поскольку греческий архитектурный канон состоял из строго определенных типов зданий, в большинстве своем повторявшихся и потому не представлявших собой ничего неожиданного, постольку модель в уменьшенном виде или общий план постройки не были в действительности необходимы для понимания проекта властями или подрядчиками. Все решалось на основании пояснительной записки (syngraphе), моделей и рисунков в натуральную величину деталей, особенно – скульптурных. Создание моделей или планов постройки или ее частей требовалось только в случаях более сложных конструкций и не таких обычных, как другие.

В подобной ситуации оказались мастера, работавшие в восточной провинции Римской империи во II в. н. э. Об их поисках архитектурного решения свидетельствует единственный до сих пор найденный экземпляр греческой проектной модели. Он обнаружен на раскопках у основания большой лестницы храма «А» в Ниха (селении, расположенном в долине Бекаа на территории современного Ливана). Модель представляет собой блок известняка размером 61 ? 64 см в основании, в верхней части которого обозначены элементы священной части этого храма сирийского типа. Очевидно, она должна была наглядно и в масштабе 1:24 представить «подготовительный план (или проект) адитона» («prokentema adytou», как сказано в греческой надписи, вырезанной на ней). Модель эта существенно отличается от того, что было построено в действительности. В храмах сирийского типа в адитоне, располагавшемся в задней части храма, находилась культовая статуя. В Ниха два крыла лестницы ведут на платформу, разделенную колоннадами на три нефа, и с эдикулой в середине. Но если сравнить модель с руинами храма, то можно заметить, что система лестничных маршей, определенная в модели в футах (сокращенно по-гречески po или pod), сокращена и упрощена таким образом, что площадка при входе в среднюю эдикулу занимает практически всю ширину платформы. Более того, согласно граффито из небольших кружков, вырезанных на модели, эта эдикула, окруженная колонками, должна была быть восьмиугольной, но в действительности она была сделана шестиугольной. Таким образом, «проект адитона» играл роль не утвержденного образца для строителей, но был рабочим инструментом, способом изъяснения, дававшим возможность вести дискуссии между мастерами.

К модели из Ниха, несомненно служившей для иллюстрации проекта, можно добавить модель алтаря в Баальбеке, предельно обобщенно показывающую в масштабе 1:30 одну из секций этого сооружения. К сожалению, не сохранилось ничего кроме нижней части от мраморной модели (подиум с шестью ступенями на главном фасаде, стилобат и базы колонн), открытой в Остии и атрибутируемой позднереспубликанской эпохе по причине ее типологического сходства с храмом Портуна на Форуме Боаруме в Риме. Это маленький простильный тетрастиль в масштабе 1:32, поскольку цифры на модели соответствуют отношению 2 футов к 29,6 см. В отличие от вотивных моделей, обычно лишенных центральных колонн на фасаде (прием, позволяющий открыть вид на священное изображение), в модели храма из Остии пронаос – настоящий тетрастиль, перекрывающий вид на вход; и это может быть аргументом в пользу ее интерпретации как проектной модели. К тому же каменные вотивные модели обычно сделаны из одного куска материала, в то время как модель храма из Остии состоит из подиума, прикрепленного к основному объему посредством металлических стержней, укрепленных в просверленных базах колонн.

Модель адитона храма «А» в Ниха. II в. н. э..