Ловушка на бывшего мужа

***

Я даже не предполагала, что мой единственный козырь не сыграет. Прошло много времени, и Матвей вполне мог договориться с Елагиным, продать ему свою долю акций. Такое развитие событий не учитывала, была уверена в своей близкой победе. Наверное, поэтому ни в чем не сомневалась и не медлила.

Мой муж всегда считал меня недалекой, потому не скрывал свои дела, вел их буквально под носом. Некоторые телефонные переговоры и вовсе проходили в спальне, пока пыталась прийти в себя после его пыток, которые сам Матвей называл любовными играми.

Давно зажившие шрамы начали зудеть. Я отчетливо услышала свист семихвостки, рассекающей воздух, и невольно зажмурилась, приготовившись к яркой вспышке боли. Разумеется, ее не последовало. И хотя подобные приступы накрывали меня с завидной периодичностью, становясь более частыми и почти реальными, привыкнуть к ним так и не смогла.

Бывало, что вскакивала ночью от ощущения холодных прикосновений, будто по моей коже медленно проползала ядовитая змея. Я слышала шорох, сплетающийся с томным стоном, переходящим в тихое звериное рычание. Так жестокое нутро моего мужа пробивалось наружу.

Как кого-то могут заводить все эти звуки и шорохи, за которыми приходит настоящая боль?

Я оказалась не готова к ней. Да и как можно подготовиться к ощущению вздувающейся и тут же лопающейся кожи?

Моей собственной кожи.

Как научиться получать удовольствие от теплых струек крови, стекающих по позвоночнику? Даже тот факт, что не одна струйка так и не доползла до поясницы, слизанная жадным языком нисколько не умоляет перенесенного кошмара.

Кто-то скажет, что подобное нельзя терпеть и нужно уходить от такого мужчины при первых признаках агрессии. Я сама придерживалась похожих взглядов и ненавидела себя за проявление слабости, которая однажды почти довела меня до психушки.

Первый раз, когда попросила у Матвея развод, он улыбнулся, посмотрел на меня почти ласково, а потом без предупреждения и практически без замаха ударил по щеке. Показалось, что он сломал мне челюсть, такой силы оказался удар. До того дня муж никогда не осмеливался бить по лицу, для него подобное было под запретом. Красивая кукла должна была оставаться целой хотя бы снаружи. Не важно, что внутри у нее все давно умерло.

Плакать было нельзя. Еще одно правило, которое я усвоила довольно быстро. Откровенно говоря, плакала всего однажды, после чего три недели пролежала в постели с переломанными ребрами. Лебедев даже доктора ко мне пригласил только на второй день, когда уже не могла сдерживать криков.

И все время я думала только обо дном, чтобы он не тронул Полинку.

Матвей всегда относился к нашей дочери прохладно. Он не обделял ее деньгами, но не давал самого главного – отцовской любви. А ведь Полинка была долгожданным и выстраданным ребенком. Сколько мы прошли испытаний, чтобы осуществить нашу общую мечту, сколько провели бессонных ночей в ожидании хороших новостей, но каждый раз доктора разводили руками, повторяя одно и тоже: никаких патологий у обоих родителей не обнаружено, и почему не наступает беременность объяснить сложно.

На искусственное оплодотворение пошли уже без особой веры в удачу. Меня предупредили о возможном повторении процедуры несколько раз, я была готова.

Так мне тогда казалось…

После третьего курса гормональных препаратов, подсадки и очередного фиаско провалилась в депрессию. Хорошо, что рядом все время находился любящий меня мужчина.

Тогда еще любящий и любимый. Плетка семихвостка только готовилась издать свой первый свист над моей кожей.

Матвей не отходил от меня ни на шаг, был готов исполнить любой каприз, лишь бы я улыбнулась. Мы даже сексом заниматься перестали, он напоминал нам обоим об общей беде. Муж справлялся как мог, несмотря на высокую активность в интимном плане, ему приходилось терпеть. И он терпел, ни разу не упрекнув меня в холодности.

Если бы тогда развелись, все могло быть совершенно иначе. Я хотела сказать, хотела умолять его прекратить мучить друг друга. Не смогла. До сих пор виню себя за ту слабость.

С другой стороны, не настоял бы тогда мужчина на самой последней попытке, Полинка скорее всего не родилась бы. Да и я еще не догадывалась, какая куколка совсем скоро оживит своими криками и требовательным плачем дом, ставший для меня в последствии темницей.

В тот последний раз все происходило иначе. Весть путь прошла вне дома. Меня поместили в медицинский центр, и за такое решение была благодарна Матвею. Ведь я начала винить мужа в наших неудачах, считала, что только из-за него у нас до сих пор ничего не получилось. Никогда не говорила ему об этом в лицо, но скорее всего он чувствовал, догадывался, потому и пошел на подобный шаг.

Так было лучше для нас обоих.

Могла ли знать, что из одной изоляции я сразу окажусь в другой, откуда сбежать будет совсем непросто.

Домой меня отпустили лишь на третьем месяце долгожданной беременности, доктора боялись выкидыша или замирания развития плода. Все время, что провела в палате, медики обращались со мной как с фарфоровой чашкой династии Мин, что очень скоро начало раздражать, почти выбешивать. Я жила по четкому режиму, в котором все было расписано по минутам, от прогулок на свежем воздухе до похода в туалет.

– Гормоны, голубушка дело такое, – улыбался главврач центра, наблюдая за моей очередной истерикой. – Из милой барышни способны сотворить настоящую фурию. Вы не переживайте, за тридцать лет работы многое повидал, у вас еще цветочки.

Когда я вернулась, Матвея словно подменили. Он даже не приехал меня забрать, а дома едва не споткнулась о батарею пустых бутылок из-под алкоголя. В помятом, неспособном удержать собственное тело вертикально, существе узнать Матвея получилось не с первой попытки.

– Пришла, – заплетающимся языком то ли спрашивал, то ли утверждал он. – Ну проходи, раз пришла. Ты же у нас теперь беременная, тебе наверняка покой нужен, а я вот бухаю.

Он обвел рукой пустую тару, второй рукой уперся в стену, чтобы не упасть.

Поговорить нам удалось лишь к вечеру следующего дня. И говорила я не со своим мужем, а с совершенно другим мужчиной, которого не узнавала, смотря в родные глаза.

– До родов к тебе не прикоснусь, – жестко заявил он, не пояснив при этом, что имел ввиду. – Начиная с сегодняшнего дня, у нас новые правила. Ты сидишь дома, никуда не выходишь, ни с кем не говоришь. Твои социальные сети удалил, ноутбук, впрочем, забрал, незачем беременной облучение получать. Телефон тоже заберу, выдам простой, кнопочный. Говорят, они самые безопасные.

Я-то дура еще и умилилась его заботе. Где-то глубоко в душе заворочался червячок сомнений, но не могла думать ни о чем другом, кроме как о нашем новом будущем, наступления которого мы так ждали и торопили.

Условия приняла без каких-либо споров, просто сказала «да», и на том сошлись.

Тем же вечером Матвей перенес свои вещи из нашей общей спальни, объяснив свое решение все теми же опасениями за безопасность ребенка.

– Мало ли пну тебя в живот ночью или обниму слишком крепко, – нелепо оправдывался он, на что я кивала и глупо улыбалась.

Мне все казалось правильным и естественным.

Первые звоночки прозвенели совсем скоро. Нет, муж не пытался сбегать из дома, большую часть времени по-прежнему проводил со мной. Другой женщины у Матвея в тот период не появилось, я бы поняла, будь он с кем-то еще.

Фактически мы продолжали жить в одном помещении, но встречались теперь исключительно за столом во время завтрака и ужина. Обедал Матвей на работе, а в выходные запирался в своей спальне, громко включая телевизор.

Это случилось неожиданно и вдруг. В один, из бесконечно тянущихся, похожих друг на друга как близнецы дней, мне сильно потянуло низ живота, я позвала Матвея, но он не откликнулся, скорее всего просто не услышал из-за орущего телевизора. Тогда позвонила ему и, услышав раздраженный голос, уже хотела сказать, что все прошло, но случился новый приступ сильнее первого.

Когда муж вошел в спальню, я растерялась. Его лицо исказила гримаса злобы, почти ярости. Дверь, распахнувшись ударилась в стену и мне показалось, что он готов наброситься на меня с кулаками. Видимо, что-то такое отразилось уже на моем лице, что заставило его немедленно смягчиться. Хотя, вспоминая позже произошедшее, снова и снова приходила к выводу, что он скорее растерялся и… обрадовался? Последнее выбило из колеи, я захныкала, как маленький ребенок, скривила губы, но не заплакала, слезы будто высохли, не достигнув глаз.

Тревога оказалась ложной, угрозы плоду не обнаружилось, но специалист, приехавший на вызов все же, намекнул на возможность госпитализации. Получив отказ, пожал плечами, но настаивать не стал.

Когда доктор уехал, Матвей вернулся ко мне, встал на колени и впервые за все время прикоснулся к моему животу.

– В следующий раз сразу вызывай врача. Ты рисковала своим ребенком. Не для того я тратил столько сил и времени на твою беременность, чтобы теперь все испортила, – поднимаясь на ноги, сухо закончил мужчина.

Он поставил нас по разные стороны баррикад. Да и не было больше никаких нас, но тогда ничего еще не понимала. Или просто не хотела понимать.

Мне казалось, стоит ему увидеть нашу крошку, как все сразу встанет на свои места. Ведь на самом деле Матвея заколдовала злая ведьма, и только улыбка дочки способна вернуть его прежнего.

Увы, все обернулось жестоким заблуждением.

Егор Елагин взял трубку после первого же гудка, будто ждал моего звонка. Пришлось уйти в ванную, Полинка спала, я не хотела ее будить, заодно надеялась выиграть немного времени и подумать, как начать непростой разговор.

Мужчина заговорил сам.

– Добрый вечер, госпожа Лебедева. Рад, что вы решили позвонить. Как вам в Лондоне?

– Даже не буду спрашивать откуда меня знаете, – пошла я в атаку, надеясь, что он не услышал, как дрогнул мой голос. – Хотя устроенный в самолете цирк все же требует некоторых пояснений. Не находите?