И еще одна встреча запомнилась юноше. Он не приезжал в Москву, когда получал новое назначение по работе, а сразу направлялся на место. Когда он приехал на угольный разрез, ознакомившись с предоставленной документацией, стал выяснять кто разработчик, среди других фамилий была и Теплов. Главного инженера и старшего мастера тоже пришлось выписывать из лагеря. Возвращение их было долгим, целых два месяца. Когда все-таки пришла депеша об их прибытии, молодой инженер, захватив хлеба, вареной картошки и кусок сала, поехал за ними к поезду сам. Освобожденные были тронуты вниманием со стороны нового начальства. Старший мастер долго и внимательно присматривался к Борису, а когда увидел его смущение, сказал:
– Простите, молодой человек. Вы походкой, манерой говорить, голосом, жестикуляцией напомнили мне очень хорошего человека, которого я давно знал, с ним работал. Я даже закрыл глаза, и мне показалось, что это он со мной говорит. Простите еще раз.
– А можно узнать, кто он?
– Да, конечно. Вы знакомились с документацией по месторождению, там есть такая фамилия Теплов Тимофей Маркович, я вспомнил его. Даже знаю, что он точно также бы нас встретил, с хлебом и салом. Он был очень человеколюбивым.
Нельзя передать какая буря чувств поднялась у Бори в сердце и душе, у него пересохло в горле от нахлынувшего волнения. Потом они часто разговаривали об этом чудном, истинно верующем человеке, русском патриоте, талантливом ученом.
В конце лета 1949 года Борис получил назначение в Чукотский Национальный Округ с инспекцией приисков, месторождений и горно-обогатительных комбинатов. Ему настоятельно порекомендовали взять отпуск на месяц и побывать в Москве для специнструкций. 31 августа он прибыл в столицу. В Министерстве ему сказали появиться через две недели.
Он тут же отправился к Голубцову. Его встретили как родного. Юноша сильно возмужал, вырос, окреп. Весь его вид показывал, что он уверен в себе, крепок в своих убеждениях, что внутри него огромная жизнеутверждающая сила. Боря был рад, что Господь его привел в Москву в *судьбоносные для Николая Александровича дни.
1 сентября 1949 года его рукоположили в диаконы; 2 и 3 сентября он служил в Измайловском Христорождественском храме с отцом Иоанном Крестьянкиным.* Борис с замиранием сердца стоял на службе. Он не мог объяснить своего состояния. То он четко слышал то, что говорится батюшкой, то какая-то волна уносила его неведомо куда. В его мыслях проносились люди, их воспоминания о пастырях из лагерей, их мученические судьбы. Потом он ловил себя на том, что опять четко слышит службу. Когда все закончилось, Боря не чувствовал под собой земли, все его существо показывало, что он полон Благодати и находится вне храма. Его несколько раз пришлось звать, пока он «спустился на землю». *Николай Александрович думал подольше послужить диаконом, но 4 сентября его рукоположили в священники.*
8 сентября Бориса неожиданно вызвали в Министерство, сказали, что 9 сентября, в пять утра по Москве, до Владивостока будет оказия военным самолетом и, если он уже отдохнул, группа инспекторов готова, можно лететь, там они как раз попадут на пароход до Провидения, чтоб не терять месяц. Борис дал согласие. Ему предложили пройти инструктаж, потом ознакомили с документацией и личными делами людей, с кем ему придется проводить инспекцию, он назначался старшим. Сказали, что документы подвезут к самолету, а до утра Борис свободен. Только около шести вечера он вышел из Министерства. Позвонил профессору, тот оказался на даче, он передал ему поклон и привет. Потом бросился в приют. Там встретил своих спасителей, тетю Нюру с мужем. Они ему только при этой встрече признались, что это они приводили к нему в 1937 году священника. Борис оставил им денег, пригрозил, если не возьмут, то не будет писать. Расцеловал стариков и поехал прощаться к Голубцову. Там огорчились, что Боря совсем не отдохнул, стали спешно собирать в дорогу. Мужчины всю ночь проговорили, женщины стряпали пироги. Когда за Борисом пришла машина, Николай Александрович его благословил и сказал:
– Знаешь, инспекция пройдет быстро, вы даже успеете на пароход, которым должны были плыть туда. Рядом с тобой окажется «змея», она тебя ужалит, но ничего не бойся, ее укус принесет тебе пользу. Все что с тобой будет происходить, Божий промысел, отдайся ему без страха, каким бы нелепым или жестоким он тебе не казался.
Они обнялись, расцеловались по-русски. Женщины приготовили ему корзину пирогов, с пылу, с жару. Борис повесил планшет, взял саквояж и пироги, откланявшись, твердой, размашистой походкой вышел. Когда все вошли в комнату, на столе увидели деньги, много денег, и записку:
«Вы моя семья, распорядитесь по вашему усмотрению, а я еще заработаю. Целую, ваш Борис.» – Когда он успел?!
Все суть пустота, вакуум, если не наполдено Богом.
Всякая душа мертва, если не исполнена Богом.
Люди живут настолько, насколько в них живет Бог.
Ибо только Бог – жизнь.
Свт. Николай Сербский
Группа инспектирующих состояла из пяти человек. К пяти утра на военном аэродроме было четверо, ждали пять минут, потом была команда на посадку. Уже в воздухе получили радио «пятого ночью срочно прооперировали, аппендицит». Когда прибыли во Владивосток, пришлось вызывать врача для пожилого мужчины из министерства. У него оказалось больное сердце. Долгий перелет на военном транспорте дал о себе знать. Его срочно госпитализировали в прединфарктном состоянии. На свой запрос об инспекции группой из трех человек, Борис получил «добро». 14 сентября 1949 года они погрузились на пароход до Провидения (морской порт на Чукотке). Это был спецрейс, на нем везли заключенных к месту их ссылки.
Пароход шел три недели. Капитан был человек серьезный, не любопытный, о цели поездки не спрашивал. Он получил радио принять на борт пять (потом поменяли на трех) человек и доставить их до места своего назначения. У него Борис узнал:
– Это даже хорошо, что вы успели к нам на борт, если не будите расхолаживаться и, нигде зря не задерживаться, то должны успеть до окончания навигации, на последний пароход.
Только посоветовал, если будет время и возможность, посетить косторезную мастерскую на Уэлене (местечко у них тут есть такое),она была создана в 1931 году. Только там можно познакомиться с этим уникальным видом самобытного чукотского искусства. Эти работы идут на правительственные подарки, да продаются за границу за большие деньги.
Борис потихоньку приглядывался к своим спутникам: Константину Константиновичу и Сергею Леонидовичу, они оба были старше. Сначала стал вспоминать, что он о них узнал в Москве, их послужной список, а потом сказал себе, что только в деле, а не по бумажке познается человек. Стал ждать дела.
В конце первой недели произошло событие, которое заставило вспомнить слова Голубцова. Константин Константинович напился, и пошел проветриться на палубу. Он был сильно пьян и поэтому никак не мог закурить, папироса у него упала. Он в сердцах хотел ее пнуть, но попал ногой по чьей-то руке и выругался матом. Рука не выпустила папиросы, а подобравший тихо стал отходить. Это был дежурный заключенный. Константина Константиновича это взбесило. Он кричал медленно, язык заплетался, но очень желчно и зло:
– Слышь, начальник, почему это я, честный советский гражданин, должен, по твоей милости, плыть со всяким дерьмом, предателями и богомольцами? Дайте мне пулемет, я их всех уложу тут, сук этих, что немцам жопу лизали, и святошь за одно, одним миром мазаны-он стал размахивать кулаками.
– Э, Костя-Костя, плавает дерьмо, а мы идем- сказал, хихикая, Сергей Леонидович и хотел увести Костю, но того распирало:
– И откуда взялся этот щенок? Перед кем он выслуживается? Двадцать четыре года, а он и институт кончил, и уже опыт работы семь лет. И кто ж это тебя так гладко по жизни ведет, приютский заморыш, кто это к тебе так благоволит? – не унимался он.
На палубе появился Борис. Капитан, матросы, охрана и заключенные замерли. Стояла тишина, все ждали, что ответит Борис.
– По жизни меня ведет Господь Бог! Я верующий, как и многие здесь. На ваши слова скажу «не суди, да несудим будешь!». Все ваши притензии по поводу руководства, командировки и т. д. вы напишите в докладной по прибытии в Москву. Сейчас рекомендую выспаться. И я вам советую вести себя прилично, пьянства на работе не потерплю.
Услышав такое, Костя даже чуть протрезвел. Такая сила стояла за этими словами. Ответ поразил не только его. Заключенные расходились и радостно гудели"достойно ответил!». Охрана хмыкала, «верующий, а вот не побоялся открыться-ведь эта пьянь-гад.» Матросы, подмигивали, хлопали дружески по плечу"свой парень!» Капитан ушел молчаливый и задумчивый. Сергей увел Костю, уложил спать и пришел к Борису:
– Да, начальник! Ты даже меня удивил. Наверно крепко веришь, раз ничего не боишься.
– Верую, Господи помоги моему неверию (Мр.9:24).
– Да мне все равно. Слышал, работать с тобой хорошо, а остальное… ты смотри с каффой осторожней будь.
– С каффой? а кто это?
– Каффа – змея, по Средней Азии знаю, мала, но очень ядовита. Константин Константинович во сне посвистывает, как она. Да и опыт «жалить», слышал, у него есть – и он вышел.
На душе у Бориса было спокойно. Он давно усвоил по жизни, что надо не реагировать, а молиться. Каждое разглагольствование по поводу какого-либо события или чьей-то судьбы-осуждение «Воли Господней», а это недопустимо. Надо просто просить милости за врагов, себя и всем, и принять ее в любом вид – ведь Всевышнему виднее.
Единственно, Борис рассудил, что не за его заслуги Господь его балует, наверно родители были молитвенниками-по их молитвам дается ему Благодать:
– ГОСПОДИ, БУДЬ МИЛОСТИВ КО МНЕ, ОТКРОЙ КТО Я, КТО МОИ РОДИТЕЛИ… -с этой молитвенной просьбой на устах он и уснул.
Больше ничего примечательного до Провидения не произошло. Сергей Леонидович всю дорогу улыбался, а Константин Константинович ходил как побитая собака, не решаясь поднять глаза и сказать слово. Боря тепло простился с капитаном. В Провидении их ждал самолет. Погода, не смотря на начало октября, была для этих мест необычайно хорошей, без дождей, снега- «как по спецзаказу», поэтому инспекция прошла быстро, четко, и очень организованно. В Москве руководство было довольно. У группы осталось пять дней до парохода. Костя-Костя остался в поселке Провидения, сказал:
– Пока такая удача с погодой, похожу, пособираю грибы, тут они выше деревьев., подумаю о жизни. А вы, если есть желание познакомится с «культурой первобытных людей» (его аж передернуло), пограничники дают вам «добро» и места в самолете на Уэлен. Поезжайте, посмотрите, как они режут кости. Правда, я в этом не нахожу интереса, – и, немного помолчав, добавил, —Вы уж простите старика, товарищ верующий начальник, хотел вас унизить, а сам по-уши в дерьме оказался. Видно родители были у вас молитвенниками, раз Господь вас не оставляет. Как-то раньше на Руси-Матушке говаривали, «простите, Христа ради» -на его глазах навернулись слезы.
Добрый человек думает: заблудившийся от истины,
погибает, а потому его жалко (…) Жалко тех людей,
которые не знают Бога или идут против Бога; сердце
болит за них, и слезы льются из очей.
Прп. Силуан Афонский
До Уэлена оказия была самолетом, а там договорились обратно на катере до Провидения. У Бориса, после разговора со стариком, появилось чувство облегчения и радости, т.к. это были первые слова (кроме работы) Константина Константиновича после происшествия на пароходе. Во время полета чувство благодарности за все переполняло Бориса и, вспомнив слова Голубцова о змее, он обрадованно подумал: «Ошибся, старик, слава Богу.» Юноша благоговейно молился. В это время Сергей Леонидович о чем-то болтал с чукчей и это тоже устраивало его, никто не мешал его радости. Когда они шли в мастерскую, Леонидович рассказал, что у его собеседника чукчи там работает сын, ему десять лет, но мальчик способный и уже делает самостоятельные работы. И еще сказал, что этот чукча их переправит на катере в Провидение.
Они увидели три яранги и рядом полуземлянку довольно большую-это и была мастерская, чуть подальше тоже стояло какое-то строение и несколько яранг-это и был весь Уэлен. Внутри было неожиданно просторно и светло. Стояло две буржуйки, отапливались углем, в конце стоял движок, вырабатывающий электричество. Остальное пространство занимали длинные и широкие столы, за ними работали мастера и подмастерья. Взору гостей предстали пластически выразительные фигурки животных, людей, скульптурные группы из моржового клыка; гравированные и рельефные изображения на клыках и бытовых предметах. Все это было светлого, но не белого, а уютного кремового цвета, и представало не искушенному взору, как добрая, северная сказка. Посетители невольно заулыбались, потихонечку продвигаясь вдоль столов.
Вдруг на лице Сергея Леонидовича появилась похотливая гримаса, «потекли слюньки» и в глазах появился лихорадочный блеск. Боря проследил направление взгляда-тот просто впился в мальчика лет десяти, похожего на ангела, только того на картинках изображали с золотыми кудрями, голубыми глазами и румянцем. Этот был кареглазый и темноволосый, что еще больше подчеркивало его фарфоровый цвет лица. И глаза у него были большими, как у европейцев, было на что заглядеться. Непонятное чувство тревоги стало зарождаться у Бориса. Но к нему подошел старый мастер, лицо его было все в татуировках и предложил свои услуги в роли гида. Он стал рассказывать технологию подготовки моржового клыка, потом перешел к рассказу об охоте на моржа – показал, как все это отображается в работах мастеров. Когда рассказчик закончил, Борис поблагодарил за внимание и, увидев, что Сергея нет, спросил где он («черного ангела» тоже не было). Ему указали на дверь и сказали, что его спутник во второй яранге.
Когда Борис туда влетел… Леонидович был в непотребном виде, спущенные штаны ему мешали «охотиться» на ангела, он пытался сорвать его меховую одежду и все силился подмять мальчишку под себя. Ребенок, ничего не понимая, лопотал по-чукотски, но чувствуя опасность, укусил Сергея. Того видно это только раззадорило и он, уже с сатанинским оскалом и отборным матом взревел:
– Сладенький мой, вонючий дикарь, как я люблю сопротивление, это меня еще больше… – он не договорил.
Борис выпихнул мальченку из яранги и врезал охальнику что было мочи. От неожиданности и силы удара, тот рухнул, как подкошенный и где-то пол часа был без сознания. И когда он пришел в себя, то не сразу сообразил, «кто он, где он и что произошло.» Борис ждал его вместе с перевозчиком-чукчей у первой яранги, его начинало знобить и бросать в жар. Ему не понравилось, что перевозчик где-то взял две бутылки спирта. Тот сидел с «обезумевшим от счастья лицом» и распечатывал одну поллитру. Когда он собрался ее опустошать прямо из горла, появился озверевший Сергей Леонидович, вырвал бутылку и сам ее на половину сходу выпил, дернув вторую проревев: