Лисьи броды

Мне вдруг мучительно, так, что челюсти сводит, хочется сказать ему, кто я. Вместо этого я прессую его тяжелым, как глыба льда, взглядом и отвечаю, тихо и зло:

– Из-под земли их достану.

Он легко выдерживает мой взгляд; в незабудковых глазах вместо страха рождается грусть:

– Вы думаете, они под землей?

А вот старшина Артемов, радист, отдавая честь, старается на меня не смотреть. Для него я – как, впрочем, для всех, кроме при-дурковатого Овчаренко, – вертухай с чекистской гнильцой. Зараженная бешенством, но наделенная властью крыса.

И я озираю радиоточку, быстро и воровато, как и положено крысе. И я смотрю на радиста нагло и требовательно, как и положено вертухаю. И я говорю ему:

– Связь со штабом дивизии, срочно.

Он покорно напяливает наушники, с минуту перебирает частоты, «Подснежник, я Ласточка! Как слышно меня, Подснежник, прием?», потом протягивает мне трубку:

– Есть связь.

– Можешь быть свободен.

– Но… товарищ капитан, я обязан быть при радиостанции…

– Это дело особой секретности, старшина.

Я глазами указываю на дверь и подношу трубку к уху, как бы не сомневаясь, что он подчинится и выйдет. Когда он выходит, я кладу на стол трубку и достаю финский нож.

Связь – понятие относительное. Вот, допустим, армейская радиостанция РБМ. Если снять боковую панель, то на корпусе, среди прочего, будут четыре контурные катушки с ферритовыми сердечниками, на сердечниках – втулки с резьбой. Если вставить отвертку в паз и слегка подкрутить – пару-тройку витков, не больше, – частота поплывет. То же самое можно сделать и без отвертки – достаточно финки капитана СМЕРШ Шутова. Вроде только что была связь – и вот уже ее нет…

Быстро ставлю панель на место – и тут же луплю по ней кулаком. Бубню в трубку:

– Прием! Как слышно меня? Прием!

Наконец, ору во всю глотку:

– Радист! Будет чертова связь или нет?!

Глава 2

– Как приехал, так и уедет. – Майор Бойко сделал ложный выпад вправо, резко качнулся влево, перекатился и стрельнул из ТТ по мишени, угодив в самый центр концентрических кругов на изрешеченном пулевыми дырками лбу плоского фанерного человечка. – Не ссать, парни. Не таких обламывали.

Человечек рухнул в груду битого кирпича, рядом с ним из завала с жужжанием поднялся следующий. Помотавшись из стороны в сторону, Бойко снова засадил пулю, на этот раз в обведенное траурным кружочком фанерное сердце. Стрельбище они организовали со скуки прямо за штабом, на руинах взорванного склада, среди битой кирпичной кладки. Поясные мишени в движение приводил сочиненный сапером Ерошкиным агрегат: трофейный мотоцикл со снятыми колесами и работающим движком, к ведущей оси присобачен редуктор, от него к мишеням тянутся веревки. Лицо сапера Ерошкина всегда хранило выражение задумчивости и грусти, как будто мысленно он присутствовал за длинным столом на бесконечных поминках. Однако руки его жили независимой от поминок увлекательной жизнью: любую попавшую в них железяку они переиначивали и награждали новой судьбой и смыслом.

– Так а что на допросе-то говорить? – Ерошкин пожевал травинку, переступил с ноги на ногу, хрустнув рыжим крошевом кирпича, и скорбно воззрился на очередного восставшего с земли человечка с решетом на месте груди.

– Говорить как есть, просто лишнего не болтать. – Бойко сделал в решете еще одну дырку и уступил место на огневом рубеже снайперу Тарасевичу. – Нам бояться нечего. Совесть наша чиста. Да, снайпер?

– А то ж. – Тарасевич, флегматичный увалень с припухшим, сонным лицом, принялся дырявить человечков, стоя на месте и лишь лениво перебрасывая руку.

– Вот нас особист-то, смелых и чистеньких, к стеночке рядочком поставит и – бах! – лейтенант Горелик, чернявый, курчавый и тощий, издалека весьма похожий на Пушкина, а вблизи – на нервного пуделя, дернул буратинистым носом в сторону падающих и вскакивающих мишеней. – Только мы обратно не встанем… А вот и он, стервятничек наш. – Горелик сплюнул под ноги.

Бойко быстро покосился на приближавшегося к стрельбищу Шутова и уставился в упор на лейтенанта. Как взбешенная, но перед нападением честно обозначающая угрозу собака, чуть приподнял верхнюю губу, обнажив удивительно белые и крепкие для заядлого курильщика резцы. Процедил:

– Лейтенант Горелик. А ну придержите язык.

– Виноват, товарищ майор.

Горелик осторожно глянул в лицо майора и, убедившись, что опасный оскал уже превратился в дружескую улыбку – Бойко был гневлив, но отходчив, – добавил:

– Я просто особистов… со штрафбата… не очень.

– Все понимаю, Слав, – Бойко успокаивающе тронул Горелика за плечо. – Но на рожон не лезь. И себя, и всех подставишь.

– Что ж теперь, особисту жопу лизать?

– Понадобится – лизнешь, лейтенант. И хватит звать его особистом. Нет больше особистов, есть СМЕРШ. Тебе все ясно?

– Так точно, – Горелик мрачно кивнул майору и отдал подошедшему Шутову честь. Тот смерил его змеиным, невыразительным взглядом и шагнул вплотную к Бойко. Сапер Ерошкин, горестно качнув головой, выключил механический тир.

– Майор, вам какая формулировка ближе: «разгильдяйство» или «саботаж»? – Шутов говорил тихо, но зло. – Мои товарищи погибли. Я должен срочно связаться с руководством. А у вас рация неисправна. Это как понимать?

– У нас тут, капитан, не как вы привыкли… не как в тылу, – миролюбиво, но без намека на подобострастие произнес Бойко. – ВЧ-связи нет, кабель не протянули пока, у нас тут две недели назад еще бои были. Есть только радио. Перебои случаются. Но радист у меня опытный. Связь будет, лично ручаюсь.

– Ловлю на слове, майор. – Шутов снисходительно оглядел стрельбище. – У вас тут, смотрю, прямо полигон.

– Десанту навык терять нельзя. Ерошкин, сапер, машинерию нам наладил. А хотите все же опробовать? У вас в СМЕРШе, говорят, своя школа стрельбы особая. Покажите, а? Ерошкин, свежих фрицев заряди товарищу капитану!

– Некогда, – Шутов раздраженно поморщился.

Но Ерошкин уже врубил мотоциклетный движок, и фанерные фрицы неспешно поднялись из своих братских могил.

– Ну, товарищ капитан, просим! – Бойко сделал приглашающий жест. – Ребятам поучиться полезно.

С досадой дернув уголком рта, капитан СМЕРШ вынул из кобуры «вальтер» и шагнул на огневой рубеж.

– Вторую скорость включи, Ерошкин, – приказал Бойко.

– Может, первую? – Ерошкин печально чмокнул зажатой во рту травинкой. – Не потянет же, – добавил он совсем убито и тихо.

– Вторую, вторую.

Ерошкин переключил скорость. Капитан поднял «вальтер» и повел дулом: трафаретные фрицы суетливо и бессистемно ложились и вскакивали.

Бойко весело подмигнул нахохлившемуся лейтенанту Горелику и шепнул ему в ухо:

– Смотри и учись, Славик, как особистов в говно макать вежливо.

Шутов выстрелил – мимо. Вторым выстрелом пробил фанерному человечку плечо, далеко от концентрических кругов на голове и груди. Третий – снова промах. И опять попадание – в того же человечка, что в прошлый раз, но тоже с краю, в плечо. И еще одно – куда-то в область фанерного паха.

– Выключайте шарманку! – особист раздраженно сунул пистолет в кобуру.