В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора

К Новому году потеплело, и лед на Темзе растаял. Неожиданная оттепель вызвала «великие наводнения и паводки» во всей Англии и «смерть многих, и гибель многих домов». В начале февраля Елизавета дала лорду Дарнли позволение поехать в Шотландию, и вскоре он поскакал на север.[407 - Stowe, Three fifteenth-century chronicles, 131–132.] Королева надеялась, что Дарнли смутит покой Марии; кроме того, ей, видимо, казалось, что Дарнли станет лучшей партией для королевы Шотландии, чем Дадли, которого ей так не хотелось терять. Она надеялась, что Дарнли, «будучи красивым и сильным юношей, скорее одержит верх, ибо он находится рядом, чем Лестер, который отсутствует».[408 - Memoirs of Melville, 42.] Мария впервые увиделась с Дарнли 17 февраля в Эдинбурге и немедленно влюбилась в него. Как она писала, «она еще не встречала такого красивого и хорошо сложенного мужчину».[409 - Ibid., 45.] Вскоре в посольских депешах описывали, как Дарнли «чудесным образом расшевелил» шотландский двор. Многие считали, что «королева Шотландии выйдет за него замуж».[410 - CSP Foreign, 1564–1565, 331.] В письме к своему другу сэру Генри Сидни, мужу Мэри Сидни и зятю Дадли, Томас Рандолф порицал Дадли за то, что тот не проявил больше интереса к Марии Стюарт. «Сколько стран, королевств, городов больших и малых погибло» из-за страсти мужчин к подобным ей женщинам; однако Дадли, которому предложили королевство и возможность держать Марию «обнаженную в своих объятиях», с презрением отверг и то и другое, что и окончилось приездом Дарнли.[411 - NLS Advocates MS 1.2.2.] После приезда в Шотландию Дарнли одному из первых написал Роберту Дадли; в письме он выражал ему благодарность и называл «своим родным братом». «Хотя я далеко от вас… я не забуду вашей доброты и снисходительности, которые вы бесчисленное множество раз мне выказывали». Стало ясно, кто стоит за его поездкой.[412 - BL Add. MS 19401, l. 101.]

Вскоре после того, как Дарнли уехал в Шотландию, Елизавета поняла, чем чреват его союз с Марией; их совместные притязания на английскую корону вполне способны были объединить вокруг них католическую Европу. Как выразился Филипп в письме к послу де Сильве, брак Дарнли и Марии Стюарт вполне отвечает интересам Испании; «его следует ускорять и поддерживать в полном объеме нашей власти. Пожалуйста, дайте понять леди Маргарет [Леннокс], что я не только рад тому, что ее сын станет королем Шотландии, и не только помогу ему в этом, но помогу стать и королем Англии, если их брак состоится».[413 - CSP Span, 1558–1567, 432.]

Елизавете перспектива такого союза «откровенно не нравилась»; она прервала все дальнейшие переговоры, считая, что это «опасно для той дружбы, которая сейчас связывает две наши державы». Сэр Николас Трокмортон, которого заменили на посту посла во Франции, был послан в Шотландию с поручением сделать все, что в его силах, чтобы «разрушить или отложить» брак и передать Марии, что, «за исключением лорда Дарнли», Елизавета «будет вполне довольна любым ее выбором».[414 - TNA SP 56/1, l. 95r – 101r.]

Трокмортон не преуспел в своей миссии и через месяц написал из Эдинбурга, что брак «нерасторжим».[415 - TNA SP 52/10, l. 128r.]

Глава 15

«Непревзойденная и незапятнанная»

5 марта 1565 г. Дадли дал ужин в честь королевы и ее фрейлин. Устроили рыцарский турнир, конные состязания, а позже приглашенным показали комедию на английском языке, посвященную вопросу брака. Спор вели Юнона, сторонница брака, и Диана, сторонница целомудрия. После того как обе стороны представили свои доводы, Юпитер вынес вердикт в пользу брака, на что королева, повернувшись к Гусману де Сильве, воскликнула: «Все против меня!»[416 - CSP Span, 1558–1567, 404; см.: Susan Doran, ‘Juno versus Diana: The Treatment of Elizabeth I’s marriage in plays and entertainments’, The Historical Journal, 28 (1995), 257–274.] Твердое решение Марии Стюарт связать себя брачными узами очень нервировало Елизавету. Ее снова стали упрашивать поскорее выйти замуж и произвести на свет наследника. Во вполне откровенной беседе с де Сильвой она объяснила, что брак – «то, к чему я никогда не испытывала никакой склонности. Однако мои подданные так давят на меня, что я ничего не могу поделать; я должна выйти замуж или следовать другим курсом, который очень труден. В мире бытует мнение, что незамужней женщине незачем жить… во всяком случае, если она воздерживается от брака, то из-за какой-то дурной причины, как обо мне говорят, что я не выхожу замуж, потому что люблю графа Лестера, а за него не пойду, потому что у него уже была жена. Хотя теперь у него нет живой жены, я все же не выйду за него… Как говорится, на каждый роток не накинешь платок, и мы должны довольствоваться тем, что исполняем свой долг и верим в Бога, ибо истина в конце концов восторжествует. Он знает мое сердце, которое очень отличается от того, что обо мне думают, как и вы когда-нибудь поймете».[417 - CSP Span, 1558–1567, 409–410.]

Судя по всему, королеве была противна сама мысль о браке. Тем не менее все знали о ее давнем влечении к Дадли. Она по-прежнему принимала знаки его внимания и для собственного удовольствия, и для того, чтобы отвратить нежеланных иноземных принцев, держать их на расстоянии вытянутой руки. Как признавал сам Дадли, «она столь гибка и уклончива и то соглашается, то отказывается… самые близкие к ней люди не в состоянии ее понять, и ее намерения истолковываются по-разному».[418 - Ibid., 514.]

Весной и летом 1565 г. Сесил предпринимал меры для того, чтобы оживить вялотекущие переговоры о браке Елизаветы с эрцгерцогом Карлом Австрийским. Государственный секретарь считал, что католицизм эрцгерцога, от которого, как надеялся Сесил, тот отречется, не так опасен для Англии, как незамужнее состояние Елизаветы.[419 - Lettenhove, Relations Politiques, ii, 55.] Однако император Фердинанд, помня о том, как Елизавета однажды уже отвергла предложение его сына, отнесся к инициативе Сесила с подозрением. В июне, когда Фердинанд умер и ему наследовал старший сын Максимилиан, появились новые надежды. Новый император поручил своему советнику и камергеру Адаму фон Цветковичу, барону фон Миттербургу, поехать в Лондон с особым заданием. Нужно было согласовать условия свадьбы.[420 - Haynes, Burghley State Papers, 430; AGS E 653, l. 23; Von Klarwill, Queen Elizabeth, 203–204.]

Первым делом Цветкович должен был выяснить, расположена Елизавета выйти замуж или нет, а затем, что самое главное, необходимо было, «применив все средства и усилия, узнать, что говорят о нравственности, добродетелях, чувствах и репутации ее величества». Далее советнику предписывалось, «буде он наверняка и по ясным знакам и высказываниям узнает, что ее величество отмечена непревзойденной и незапятнанной добродетельностью», если его спросят, он может намекнуть, что император с радостью начал бы переговоры о браке, но лишь в том случае, если они не окажутся «напрасными и тщетными». Эрцгерцог не потерпит, как в прошлый раз, чтобы его «водили за нос». Однако, если он «узнает, не по слухам, но из ясных суждений и общего мнения, что нравственность и взгляды ее величества не таковы, как подобает государыне, ему следует уделить особое внимание, чтобы не проронить ни единого слова по данному вопросу».[421 - Von Klarwill, Queen Elizabeth, 206–207.]

Опасаясь угрозы для Франции, какую представлял бы англо-габсбургский альянс, Екатерина Медичи также поспешила предложить претендента на руку Елизаветы. Соперником австрийца выступил ее сын Карл IX, король Франции.[422 - ‘Report of the French envoy in England to Catherine de Medici’, december 1564, HMC Third Report, 262–263. Екатерина также предлагала Марии выйти за брата и наследника Карла, Анри, герцога Анжуйского.] Союз тридцатилетней протестантки, королевы Англии, и четырнадцатилетнего католика, короля Франции, стал неожиданным и заманчивым предложением. Карл объявил, что влюблен в Елизавету; сэр Томас Смит, английский посол во Франции, считал, что из французского короля выйдет хороший муж. Он заверил королеву: хотя юный король «бледен и не слишком хорошо сложен», он кажется «податливым и мудрым для своих лет» и давал «более остроумные ответы, чем можно от него ожидать». В письме к Елизавете Смит добавлял: «Ручаюсь… что он придется по нраву вашему величеству».[423 - TNA SP 70/77/915, l. 128v – 129.]

Елизавету его слова не убедили; она сказала Полю де Фуа, французскому послу, что его король «и слишком велик, и слишком мал; иными словами, Франция была слишком влиятельной державой для союза с Англией, а Карл, на шестнадцать лет моложе Елизаветы, был слишком молод. Подобный союз подвергнет опасности независимость ее страны, поставит ее под власть католика и сделает ее пожилой женой четырнадцатилетнего мальчика. Она объясняла затем де Сильве, что «не хочет стать посмешищем всего мира, явив картину старой женщины и мальчика у алтаря».[424 - TNA SP 31/3/26, l. 32.] Цветкович, посланник императора, прибыв в Англию, сообщал, что «шут королевы сказал правду, уверяя, по-английски… что ей не следует выходить за короля Франции, ибо он всего лишь мальчик и неженка; зато ей следует выйти за эрцгерцога Карла, и тогда он не сомневается в том, что скоро она родит своего малыша. Я сказал королеве, что дети и шуты говорят правду, и потому надеюсь, что она услышала слова истины, но она только посмеялась».[425 - Von Klarwill, Queen Elizabeth, 233.]

Многие советники Елизаветы разделяли ее сдержанность. Граф Суссекс боялся, что король станет пренебрегать своей старой женой, уедет на родину «и, в соответствии с французскими обычаями, будет жить там с красивыми девушками и, таким образом, всякая надежда на наследника окажется напрасной».[426 - CSP Foreign, 1564–1565, 321; TNA 31/3/26, l. 1; Von Klarwill, Queen Elizabeth, 224.] Но де Фуа возразил, что весь мир «изумляется тому, какой ущерб она наносит редким дарам Господним: ее наделили красотой, мудростью, добродетелью и высоким положением, а она отказывается оставить после себя законное потомство», и добавил, что, «если их брак состоится… плодом его станет самый прославленный наследник, какого не знали последнюю тысячу лет».[427 - Bertrand de Salignac, Seigneur de La Mothe Fеnеlon, Correspondance Diplomatique, ed. A. Teulet, in 7 vol. (Paris, 1838–1840), II, 117–119.] Какое-то время Елизавета притворялась, будто думает над этим предложением, отчасти для того, чтобы добиться возобновления дружественных отношений с Францией, а отчасти для того, чтобы умиротворить собственный парламент, который неустанно обращался к ней с петициями выйти замуж. Однако к весне переговоры заглохли сами собой. Сватовство Карла IX не снискало поддержки членов Тайного совета; путь для эрцгерцога Карла оказался свободен.

Когда в мае в Англию приехал Цветкович, двор взбудоражила новость о скором браке Марии Стюарт и лорда Генри Дарнли. Тайный совет постановил, что «единственным важным и действенным средством справиться с этими бедствиями и многими другими… добиться того, чтобы ее королевское величество вышла замуж и в том не допускала долгой отсрочки».[428 - ‘Summary of the advice given by the Privy Council’, 4 june 1565, TNA SP 52/10, l. 148–151.] На аудиенции 20 мая Елизавета сказала Цветковичу, что хочет начать переговоры о браке:[429 - Von Klarwill, Queen Elizabeth, 208–209.] хотя она «в прошлом всеми средствами стремилась остаться незамужней… в соответствии с постоянным давлением, какое накладывает на нее положение страны, теперь она решила выйти замуж».[430 - Ibid., 208–210, 225.] Однако она не согласится идти под венец, не увидев вначале своего жениха. Может ли эрцгерцог приехать инкогнито, чтобы проверить, понравятся ли они друг другу?

«Я опросил нескольких достойных доверия особ относительно девичьей чести и непорочности королевы, – сообщал Цветкович, – и выяснил, что ее поистине и по правде восхваляют и превозносят за ее королевскую честь, а против нее ничего нельзя сказать, и вся клевета на нее суть порождение зависти, злобы и ненависти». Дадли он называл «добродетельным, набожным, учтивым и в высшей степени нравственным человеком», которого королева любит, «как сестра, со всей девической честью, целомудренно и искренно… о том, что она хочет выйти за него замуж или испытывает к нему что-либо, кроме чистейшей привязанности, не может быть и речи».[431 - Ibid.] Елизавета заверила Цветковича, что она «заботится о своей королевской и девичьей чести» и что она «сама оправдается» перед императором «по поводу той клеветы, какая ее окружает». Она выражала надежду, что император поймет: «Она во все времена действовала во всех делах, соблюдая должные приличия и внимание».[432 - Ibid., 217.] Она сказала, что «слышала о великой любви, какую питал покойный император Фердинанд к своей жене, и потому надеется, что то же самое можно ожидать от его сына». Цветкович заверил ее, что эрцгерцог Карл унаследовал отцовские добродетели и «будет всю жизнь любить и почитать свою супругу». В заключение Цветкович написал: «Королева была рада услышать мои слова и сказала мне, что у нее есть камер-фрейлина, к словам которой она прислушивается и которая считает: даже если ее муж некрасив, она, королева, должна быть довольна, если он будет любить ее и будет добр к ней».[433 - Ibid., 229.] Можно с уверенностью утверждать, что дамой, на которую ссылалась Елизавета, была Кэт Эшли. Кэт много лет прожила в браке со своим мужем Джоном и делилась с Елизаветой своим опытом. Она растила Елизавету с раннего детства, воспитывала ее и давала ей советы.

Несмотря на очевидное воодушевление королевы, Цветкович не слишком верил в склонность Елизаветы выйти замуж и боялся «уловок». Он считал, «что она решила не выходить замуж и потому не находит никого, кто понравился бы ей; а если она и выйдет замуж, то только за графа Лестера». В самом деле, несмотря на то что переговоры продолжались, при дворе вновь поползли слухи о близости Елизаветы и Лестера. Незадолго до приезда императорского посланника достоянием гласности стала междоусобица между Дадли и его главным врагом, Томасом Говардом, 4-м герцогом Норфолком, первым аристократом Англии и двоюродным братом королевы. Когда Норфолк и Дадли в присутствии королевы играли в теннис, Дадли «стало жарко и он вспотел»; он взял из рук королевы платок и вытер им лицо. Такой поступок намекал на большую близость и считался в высшей степени неучтивым. Норфолк рассвирепел и собирался ударить Дадли, которого назвал «слишком наглым», ракеткой по лицу. Елизавета, естественно, заступилась за Дадли и, по словам одного очевидца, «обиделась на герцога».[434 - CSP Scot, 1563–1569, 140; TNA SP 52/10, l. 68r.]

Позже к Дадли пришла делегация знати, возглавляемая Норфолком; ему приказали перестать прикасаться к королеве и заходить к ней в опочивальню рано утром, до того как она встала. Норфолк заявил, что Дадли часто «принимал на себя обязанности ее камеристки, передавая ей одежду, которой не подобает находиться в руках главного конюшего». Кроме того, он обвинил Дадли в том, что тот «целует ее величество, когда его о том не просят».[435 - Fеnеlon, Correspondance Diplomatique II, 120.] Герцог Норфолк требовал, чтобы Дадли уговорил королеву выйти за эрцгерцога, добавив: «Горе не замедлит обрушиться на него, ведь все те, кто желает видеть королеву замужем, то есть все подданные, в задержке винят его одного».[436 - CSP Span, 1558–1567, 518.]

Глава 16

«Глубоко опечаленная»

В мае 1565 г. Елизавета не выдержала напряжения, царившего при дворе. Все давили на нее, требуя выйти замуж и произвести на свет наследника; кроме того, она тревожилась из-за брака Марии Стюарт. У нее случился истерический срыв. Выкрикивая дикие обвинения в адрес Дадли, Сесила и Трокмортона, она заявила: все, кто давит на нее и требует выйти замуж, на самом деле хотят ее смерти. Она понимала, что после замужества Марии на нее еще сильнее будут давить, призывая поскорее выбрать мужа и родить наследника, и такое будущее наполняет ее ужасом. Сесил уверял королеву, что никто не принудит ее делать что-либо против воли; к чему бы она ни склонилась, ее подданные всегда сохранят ей верность. Однако оба понимали: такие уверения никак не покончат с призывами выйти замуж.[437 - TNA SP 31/3/25, l. 200–201.]

Наряду с общей тревогой из-за неопределенности с престолонаследием продолжались и злобные сплетни. В разговоре с де Сильвой Елизавета призналась, как огорчают ее упорные слухи о ее поведении и манерах: «И в собственной стране, и во всем мире меня обвиняют во многом, и среди прочего в том, что я выказываю больше благосклонности Роберту, чем следует; порицают мою нескромность. Нет ничего удивительного, что повод к таким разговорам подают молодая женщина и молодой мужчина высоких качеств, к чьим заслугам и доброте я выказываю милость, хотя и не такую, как он заслуживает, но одному Богу известно, что все это клевета. Придет время, и мир обо всем узнает. Моя жизнь проходит у всех на виду; во всякое время вокруг меня столько свидетелей, что я не понимаю, как могло сформироваться такое дурное мнение обо мне».[438 - CSP Span, 1558–1567, 386–387.]

Для Елизаветы настали трудные месяцы. Чем сильнее утомляли ее государственные дела и оказываемое на нее давление, тем больше она полагалась на поддержку и суждения своих камер-фрейлин.

Когда в начале лета заболела Кэтрин Ноллис, Елизавета немедленно послала к ней своего врача, доктора Роберта Хьюика. Елизавета не только регулярно справлялась о состоянии Кэтрин, но и знала, что Кэтрин необходимо быстро восстановить здоровье. В самом деле, заболела она крайне некстати. Всего через несколько недель старший сын Кэтрин, Генри, должен был жениться на Маргарет Кейв, одной из фрейлин королевы, во дворце Дарем-Хаус на Стрэнде. Королеву пригласили на свадьбу почетной гостьей; так как требовались еще срочные приготовления, важно было, чтобы Кэтрин скорее выздоровела.

К счастью, визит Хьюика, похоже, помог достичь цели, и состояние Кэтрин быстро улучшалось. Поэтому она присутствовала на свадьбе сына 16 июля.[439 - Ibid., 446; Adams (comp.), Dudley Household Accounts, 478.] После роскошного пира гостей развлекали танцами, которые затянулись глубоко за полночь. После болезни Кэтрин и припадков Елизаветы свадьба стала прекрасным поводом для поднятия духа.

В то время королева жила в Ричмонде, дворце, который славился своими башенками, куполами, увенчанными золотыми и серебряными флюгерами, «певшими» в ветреные дни, и красивейшим парком. Елизавета называла Ричмонд своей «теплой шкатулкой»; его крытые галереи – мощеные, покрытые плиткой, украшенные золочеными гербами, розами и опускающимися решетками – соединяли между собой все дворцовые помещения, поэтому не было необходимости выходить на улицу, чтобы попасть в любое из сооружений. Большой зал был поистине огромным – 100 на 40 футов. Его украшали фрески с изображением героических английских королей. Внутренние покои королевы размещались в большом трехэтажном каменном здании, состоящем из двенадцати комнат; в дополнительных комнатах Елизавета селила самых близких для себя людей. Дворцовый парк занимал площадь 10 акров. В большом саду для нужд двора выращивали великолепные персики, яблоки и терносливы. Кроме того, в огороде росли различные виды салатов и зелени для восемнадцати дворцовых кухонь, а розовую воду и срезанные цветы посылали из Ричмонда в другие дворцы.

Прошло всего два дня после свадьбы сына Ноллис, и Елизавету постигло большое горе. 18 июля умерла ее любимая Кэт Эшли, которая во многом заменяла Елизавете мать. Кэт заболела за несколько месяцев до того, но потом выздоровела. Ее последняя болезнь протекала быстро, а состояние стремительно ухудшалось. Королева провела предыдущий день у ее постели, а на следующее утро ей сказали, что ее обер-гофмейстерина скончалась. Внутренние покои погрузились в глубокий траур; никто не говорил громко, все лишь перешептывались. Придворные дамы разделяли горе королевы. Последующие недели и месяцы их объединяло чувство общей потери. Все привыкали жить без той, на кого привыкли полагаться.

Как Цветкович написал императору Максимилиану, смерть Кэт Эшли «так опечалила королеву, что она не призывала меня к себе до 22 июля». Однако даже в трауре Елизавета понимала, что должна по-прежнему вершить государственные дела; не забывала она и о предложении эрцгерцога Карла. «В этот день, – писал Цветкович, – я известил ее о решении вашего императорского величества, чтобы она забыла о горе. Она, однако, сообщила мне, что в таком важном вопросе она должна подумать, и я оставил ее в чуть более радостном настроении».[440 - Von Klarwill, Queen Elizabeth, 247.]

Известие о кончине Кэт Эшли быстро распространилось за пределы двора и даже за пределы Англии. Ее смерть «сильно опечалила» королеву, писал испанский посол в своей депеше в Мадрид. Получив письмо де Сильвы, Филипп приписал на полях: «Какой же она была еретичкой».[441 - CSP Span, 1558–1567, 455.] Хью Фицуильям, английский дипломат, служивший при французском дворе, сокрушался, что теперь, «когда мистрис Эшли нет, у него не стало друга, к кому можно было бы обратиться с жалобой».[442 - CSP Foreign, 1566–1568, 130.] Ее смерть стала большой потерей для тех послов и дипломатов, которые узнавали от нее последние новости и сплетни.[443 - TNA 70/39/110; BL Add. MS 48, 023, l. 352, 353v, 366.]

Теперь обер-гофмейстериной стала Бланш Парри, которая находилась на службе у Елизаветы дольше остальных. Она стала главной наперсницей королевы. Как писал ее племянник Роуленд Вон, двор теперь находился «под командованием мистрис Бланш Парри».[444 - Rowland Vaughan, His Booke – Most Approved and Long experienced water workes containing the manner of winter and summer drowning of Meadow and Pasture… (London, 1610).] С ранних дней жизни, когда Бланш качала колыбель принцессы, Елизавета и ее преданная валлийка были тесно связаны; по мере того, как Елизавета взрослела, крепли и их узы. Они обе любили книги и лошадей, и, пока Бланш не состарилась и не ослепла, они часто совершали совместные верховые прогулки. Одной лишь Бланш в дополнение к обычному жалованью платили «конину» в знак признательности к ней королевы. После смерти Кэт Эшли Елизавете пришлось рассчитывать на тесный кружок преданных ей фрейлин; они осуществляли повседневный уход. Кроме того, она искала у них дружбу и утешение, которые издавна находила у Кэт. Фрэнсис Ньютон, дочь сэра Джона Ньютона из Глостершира, служила камер-фрейлиной с начала правления Елизаветы, до того как в феврале 1560 г. во дворце Уайтхолл вышла за Уильяма Брука, барона Кобэма.[445 - TNA LC/4/4/3, l. 53v; BL Lansdowne MS 4, № 88, l. 191.] «Без отрыва от службы» леди Фрэнсис Кобэм родила шестерых детей, очень похожих на леди Фрэнсис, ее мужа и сестру. Всех их изобразили на семейном портрете, датированном 1567 г. Несмотря на частые беременности и периоды, когда она отсутствовала, королева очень ценила леди Фрэнсис. В 1565 г., после того как она родила второго ребенка, Елизавета сделала ее хранительницей королевской гардеробной. Она отвечала за наряды королевы – пост, который до тех пор занимала Дороти Стаффорд.

В период после смерти Кэт Эшли Елизавета все больше полагалась на леди Фрэнсис; она не отпускала ее от двора почти до самых родов.[446 - Сначала она должна была поехать в Дувр, чтобы встретить принцессу Сесилию Шведскую. TNA SP 12/37, № 28, l. 58–59v.] И даже в фамильном особняке в Кенте леди Фрэнсис, искусная портниха, провела последние недели беременности за шитьем. Она готовила новогодний подарок для королевы.[447 - Folger Library, Talbot MS X.d. 428 (16).] Шить ей помогала ее ближайшая подруга Бесс Сент-Лу (которую позже стали называть Бесс из Хардвика). Бесс назначили камер-фрейлиной в первые годы правления Елизаветы; потом она попала в опалу из-за своего якобы пособничества незаконному браку Кэтрин Грей, который случился за пять лет до того, и ее уволили с королевской службы. Хотя в последующие годы ее отношения с Елизаветой восстановились, во внутренние покои она уже не вернулась. В письме Бесс в ее имение в Четсуорте (Дербишир) леди Кобэм подробно рассказала, как шьет рукава «такой ширины, которая лучше всего подойдет королеве… они тонкие и необычные. Посылаю вам тесьму и сетку [кружево] для королевы той же работы, чтобы сочетались с рукавами… Мода сильно переменилась с тех пор, как вы служили при дворе. Десяти ярдов хватит на воротник и манжеты».[448 - Ibid.] 22 ноября 1566 г. у леди Фрэнсис родился сын, которого назвали Генри, а через несколько недель Фрэнсис вернулась на службу, поручив ребенка заботам кормилицы.

В месяцы траура после смерти Кэт Эшли произошло еще одно волнующее событие. В ноябре 1565 г. Анна Рассел, шестнадцатилетняя дочь графа Бедфорда, ставшая фрейлиной вскоре после вступления Елизаветы на престол, вышла замуж за Эмброуза Дадли, графа Уорика, брата королевского фаворита. Жених был на двадцать лет старше невесты. Венчание состоялось в королевской часовне в Уайтхолле. Свадьбу отмечали при дворе очень пышно: она символизировала объединение двух ведущих протестантских придворных семей. Анна, теперь графиня Уорик, была повышена до камер-фрейлины и впоследствии оставалась в «ближнем кругу» королевы; вскоре Елизавета стала относиться к ней как к близкой подруге и поверенной. Ее племянница, Анна Клиффорд, позже заявит, что ее тетка «была более любима и пользовалась большей милостью королевы, чем любая другая женщина в стране, и не меньшей милостью при дворе и во всех владениях королевы».[449 - G. C. Williamson, Lady Anne Clifford, Countess of Dorset, Pembroke and Montgomery, 1590–1676: Her Life, Letters and Work (Wakefield, 1967), 37.]

29 июля 1565 г. двор переехал в Виндзор. Елизавета обычно проводила в Виндзорском замке лишь в летние месяцы: в старом замке было особенно холодно и сыро, и казалось, что его невозможно прогреть. Под окнами королевских покоев пристроили каменную террасу, где она могла «дышать воздухом» перед ужином или быстро прогуливаться по утрам, «чтобы разогнать кровь».[450 - Tighe and Davis, Annals of Windsor, 639. В 1577 г. стену нарастили, «дабы не позволять гуляющим в саду декана видеть прогулку королевы». Annals of Windsor, I, 641.] В большом парке Виндзора Елизавета отдавалась своей страсти: верховой езде и охоте. Она щеголяла своим умением обращаться с лошадьми во время погони. Как писал Гусман де Сильва, «она скакала так быстро, что обгоняла всех, и фрейлины и придворные, которые были с ней, оказывались посрамлены. Для них то была скорее работа, а не удовольствие».[451 - CSP Span, 1558–1567, 466.] Иногда Елизавета и ее дамы стреляли дичь со специально сооруженных трибун к северо-востоку от замка.

В конце августа Цветкович и де Сильва приехали в Виндзор, дабы испросить у королевы официального согласия на свой отъезд. Елизавета оговорила условия свадьбы, и Цветкович должен был доложить обо всем в Вене.[452 - Von Klarwill, Queen Elizabeth, 218, 255; J. H. Pollen, ‘Papal Negotiations with Mary Queen of Scots during her reign in Scotland 1561–1567’, Scottish Historical Society, 37 (1901), 469. См.: Wright (comp.), Queen Elizabeth and her Times, I, 207.] Учитывая, что послы приехали во дворец поздно вечером, а уехать должны были на следующий день, им отвели одну комнату на двоих. Узнав об этом, Елизавета испытала потрясение. Она считала, что, не дав каждому из них отдельной комнаты, придворные проявили неуважение. «Мои придворные будут знать, как с вами следует обращаться, – объявила королева и, повернувшись к послам, добавила: – Вы поселитесь в моих покоях; я дам вам свой ключ».[453 - CSP Span, 1558–1567, 465.] Заверив ее, что они не обиделись, послы отправились к себе.

На следующее утро Дадли повел послов на прогулку по Виндзорскому парку. Возвращаясь во дворец по берегу реки, они проходили мимо здания, в котором размещались внутренние покои королевы. Под окнами королевской опочивальни шут Роберта Дадли, который шел с ними, закричал так громко, что королева подошла к окну в одной ночной рубашке. Полтора часа спустя, одевшись и накрасившись, она спустилась приветствовать послов и, несомненно, отчитать Дадли и его шута.[454 - Ibid.] В другой раз, позже, Гилберт Талбот, сын графа Шрусбери, бродил по арене для турниров в Гринвиче в восемь утра и заметил, как Елизавета выглядывает из окна: «Я устремил на нее взгляд; мне показалось, что она очень стыдится, ибо она была не одета, стояла в одной ночной сорочке. Поэтому, заметив меня после обеда, когда она пошла на прогулку, она больно щелкнула меня по лбу и рассказала лорд-камергеру… как я смотрел на нее утром и как ей стало стыдно».[455 - Edmund Lodge, Illustrations of British history, biography and manners, in the reign of Henry VIII, Edward VI, Mary, Elizabeth and James I, in 3 vol. (London, 1838), II, 98.]

Вскоре после переезда в Виндзор Елизавета узнала, что 29 июля Мария Стюарт тайно обвенчалась с Генри Дарнли. Свадьба состоялась в Холирудском дворце в Эдинбурге.[456 - TNA SP 52/19, l. 180r.] После того как два католика – претендента на английский престол стали мужем и женой, Елизавете показалось, что трон под ней зашатался.[457 - CSP Span, 1558–1567, 492; Mortimer Levine, The Elizabethan Succession Question, 165.] Как сухо заметил Томас Рандолф, посланник Елизаветы, они «отправились в постель не для того, чтобы сообщить миру, что [не похоть] заставила их пожениться, но только необходимость для страны, дабы не оставить ее без наследника».[458 - TNA SP 52/1, № 26.]

Отношения Марии и Елизаветы испортились вконец. «Вся их сестринская близость прошла; ее сменили ревность, подозрения и ненависть».[459 - ‘Carte’s History of England, books xviii – xx, 1558–1612’, BLO Carte MS 188, 385.] Английское правительство сочло брак Марии Стюарт и Дарнли угрозой для монархии. Елизавета отказалась признавать в Дарнли мужа Марии и короля Шотландии. Мария, в свою очередь, начала открыто демонстрировать свой католицизм в Эдинбурге, придавая надежды католикам и в Шотландии, и в Англии.[460 - TNA SP 52/10, l. 150v.] За два года до того папа издал резолюцию, в которой верным католикам разрешалось убить королеву Елизавету. Прощение и «вечная рента» на небесах будут дарованы «любому, кто совершит нападение на королеву, или любому повару, пивовару, пекарю, виноторговцу, врачу, зеленщику, хирургу или человеку другого рода занятий, который уберет ее».[461 - Frank A. Mumby, Elizabeth and Mary Stuart (London, 1914), 264, № 2; Wright (comp.), Queen Elizabeth and her Times, I, 126.] Брак Марии увеличил страх таких покушений.[462 - CSP Foreign, 1563, 384–387; BL Cotton MS Caligula B X, l. 299–308.]

Глава 17

«Злая мнительность души»

Находясь в Виндзоре, Елизавета узнала еще об одном неприятном для нее браке. Одна из сестер Грей, девятнадцатилетняя Мэри – самая низкорослая женщина при дворе, которую де Сильва называл «уродливой горбуньей», – тайно вышла замуж за Томаса Киза, старшего королевского привратника ростом 6 футов. Киз охранял дворец; от него ожидалась безукоризненная верность. Он был вдовцом вдвое старше своей невесты.[463 - Ellis (comp.), Original Letters, II, 299.] Они поженились в девять вечера 16 июля 1565 г., когда Елизавета покинула двор, чтобы присутствовать на свадьбе Генри Ноллиса в Дарем-Хаус. В покоях Киза в Уайтхолле при свечах собрались одиннадцать друзей и родственников. Жених и невеста произнесли брачные обеты; Киз подарил своей крошечной невесте крошечное обручальное кольцо. Свадьбу отметили вином «и свадебным пиром», после чего Томаса и Мэри оставили одних и они легли в постель. Когда на следующее утро Елизавета вернулась во дворец, новобрачные разошлись каждый по своим покоям. Королева так ничего и не узнала.

Месяц спустя, когда Елизавета еще не оправилась от известия о том, что Мария Стюарт вышла за Дарнли, просочилась весть о свадьбе Мэри Грей. «Что за неудачное и чудовищное совпадение! – писал другу Сесил. – Старший привратник, самый высокий джентльмен при дворе, тайно женился на леди Мэри Грей, последней из придворных… оскорбление очень велико».[464 - Ibid.] Елизавета пришла в ярость.[465 - CSP Span, 1558–1567, 468.] Леди Мэри посадили под арест в Виндзоре, а Киза держали в одиночном заключении в печально известной лондонской тюрьме Флит. Его огромная фигура с трудом умещалась в тесной каморке.[466 - CSP Dom 1547–1580, 277.]

* * *

Атмосфера при дворе, накалившаяся из-за браков Мэри Грей и Марии Стюарт, не говоря уже о горе Елизаветы после смерти Кэт Эшли, повлияла и на отношения королевы и Дадли. Как писал Сесил сэру Томасу Смиту, «ее королевское величество испытывает некую неприязнь к милорду Лестеру, из-за чего он очень недоволен. Она жалеет о напрасно потерянном времени, как и все ее верные подданные».[467 - Wright (comp.), Queen Elizabeth and her Times, I, 206–207.] В августе Елизавета начала флиртовать с сэром Томасом Хениджем, симпатичным придворным. Как сообщал де Сильва, королева «начала улыбаться одному камергеру по фамилии Хенидж, что привлекло много внимания».[468 - CSP Span, 1558–1567, 454.] Несмотря на то что Хенидж был женат, Дадли считал его серьезным соперником и ревниво следил за его возвышением. Когда Дадли напрямую упрекнул королеву, «она, очевидно, была весьма раздражена разговором». Сесил считал, что флирт Елизаветы с Хениджем был «необоснованным вздором», и королева «играла намеренно, преследуя собственные цели».[469 - Ibid., 505.] Дадли ушел к себе «в глубокой меланхолии» и пробыл в своих покоях четыре дня, «демонстрируя своим отчаянием, что он больше не может жить».[470 - Ibid., 470.]

Дадли отомстил, расточая внимание Леттис Ноллис, двадцатичетырехлетней дочери Кэтрин Ноллис, давней спутницы и кузины Елизаветы. Хотя Леттис назначили камер-фрейлиной после вступления Елизаветы на престол, в декабре 1560 г. Леттис вышла замуж за Уолтера Деверо и удалилась от двора. В течение следующих нескольких лет она родила пятерых детей, однако время от времени появлялась при дворе. Именно во время ее приезда в Виндзор летом 1565 г., когда она была на поздних сроках беременности своим сыном Робертом, Дадли начал ухаживать за ней. Когда Елизавета узнала о флирте Дадли, она «сильно вспылила» и, по словам испанского посла, «упрекала» Дадли «в том, что произошло… в весьма язвительных выражениях». Сесил записал в дневнике, что «ее королевское величество, похоже, очень обижена на графа Лестера и потому сделала неясную приписку в книге в Виндзоре».[471 - CP 140/1; см.: Murdin, Burghley’s State Papers (London, 1759), 760.] Книга сохранилась. Надпись, сделанная Елизаветой, гласит: