История Смотрителя Маяка и одного мира

Но синтийцы, кажется, поняли, о чём речь, и, переглянувшись с хитрым видом, достали откуда-то футляр и, открыв его, показали Соле её скрипку, целую и невредимую.

Она откинулась на подушки, набитые хрустящей соломой, с никогда раньше не переживаемым так остро ощущением рождения заново.

– Спасибо, – сказала она на синтийском, – спасибо.

Умиротворённая, не знающая, чего ещё желать, Сола легко и крепко уснула.

В Тар-Кахоле, среди прочих новостей, обсуждали события в Синте. Говорили, что местный правитель – Непременный Консул – уверовал в Защитника, но потом, под давлением своих советников и сограждан, вынужден был публично отречься от веры. Некоторые называли это оскорблением Защитника, «плевком в сторону Шестистороннего Королевства», и заявляли, что «король должен проявить волю и показать этим синтийцам, что с нами нельзя так обходиться». Другие, которых, надо сказать, было большинство, просто пожимали плечами и говорили, что всё это не к добру, но пусть король и дипломаты сами разбираются – это их работа. Впрочем, были ещё немногие, пришедшие в ужас от этой новости. «Будь это провокация или несчастливое стечение обстоятельств, но король обязательно воспользуется ситуацией, чтобы показать свою власть – и добром это не кончится». Но это были в основном те, кого в Тар-Кахоле принято было считать чудаками, если не городскими сумасшедшими.

Первый советник Голари Претос услышал тревожную новость случайно, сидя в «Кофейной соне», куда он зашёл на исходе долгого изнурительного рабочего дня в Зале Правил и Следствий, рассчитывая немного передохнуть и продолжить работу вечером. Устроившись в своём любимом кресле в углу, он допивал вторую чашку горького кофе по-синтийски, когда громкий разговор за соседним столиком заставил его вздрогнуть и отложить книгу по истории языков Шестистороннего, в которую он намеревался с наслаждением погрузиться.

– А вы слышали, что вытворяют синтийцы? Говорят, их правитель публично оскорбил Защитника! – произнёс совсем ещё юный посетитель кофейни, судя по тщательной небрежности одежды и нарочитой раскованности жестов – студент-шейлирский наследник: они всегда чувствовали себя уязвимыми, попадая в пёстрый мир Тар-Кахольского университета.

– Враньё это всё, – хмыкнула студентка, забравшаяся с ногами в кресло и сжимающая обеими руками большую чашку, – наш король просто недолюбливает синтийцев, а тут и повод нашёлся ополчиться против них.

Сидящий рядом молодой человек огляделся.

– Но ведь дыма без огня не бывает? – тихо произнёс он, наклоняясь к собеседникам. – Я спрашивал у своего соседа-синтийца, и он сказал, что это правда, про Защитника.

– Ну и что! – не унималась девушка. – Ты, можно подумать, каждый день к Утреннему Обряду ходишь и шутки про хранителей не шутишь. Пусть служители Защитника и разбираются, это их дело.

Когда троица перешла к такому же активному обсуждению планов владельца «Кофейной сони» открыть второе такое заведение в Тёмном городе, Первый советник встал, взял свою шляпу и вышел на улицу.

«Это немыслимо! Никто из служителей не удосужился проинформировать меня, Первого советника. Скорее всего, им запретили говорить об этом. Но кто? Впрочем, понятно кто!» – с такими мыслями Голари стремительно шёл к Королевскому дворцу. Но, дойдя уже почти до ворот в Королевский парк, остановился в нерешительности. Он представил, как предъявляет претензии Оланзо, и от нелепости и невозможности этой сцены ему стало тошно. Первый советник прислонился к белой ограде парка и закрыл глаза. От быстрой ходьбы сердце стучало в горле – и не желало успокаиваться, разгоняясь уже от опасности и непредсказуемости положения Голари. То, что король не доверяет ему, профессор знал с самого начала. Но до сих пор не доходило до открытого пренебрежения. Он знал, что ничего не выйдет из затеи университетских коллег, но не думал, что всё закончится так скоро.

Не успел Голари со всех сторон изучить своё отчаянное положение, как перед ним возник молодой птичник. Хотя тот был в обычной одежде горожанина, Первый советник уже научился вычислять служащих Малума по едва уловимому выражению вечного необоснованного превосходства.

– Лори Первый советник, Сэйлори ожидает вас, – с поклоном сказал посланник.

Голари кивнул и, отрешённо смотря перед собой, вошёл в Королевский парк.

Сэйлори Оланзо, действительно, ожидал своего Первого советника в приёмной. Когда Голари вошёл, то король излишне тепло поприветствовал его, что окончательно утвердило профессора в мысли о том, что служащим Ратуши запретили рассказывать ему о событиях в Синте.

– Какие новости, лори? – поинтересовался король, указывая Голари на кресло напротив и собственноручно наливая своему советнику чай.

– Мэйлори, новости не очень утешительные. Во всяком случае, для меня, – произнёс профессор, устроившись напротив короля.

Оланзо метнул на него удивлённый взгляд, а потом вернул свою обычную маску скучающего равнодушия.

– Вот как? – осведомился он. – И что же вас удручает, профессор?

Голари откинулся на спинку кресла, чего никогда раньше не позволял себе в присутствии короля, и сказал, глубоко вдохнув:

– Меня удручает, Мэйлори, что королевские служащие так легко забывают свою присягу. Как и все люди, они подвержены сиюминутным заботам о выгоде и собственной безопасности, тогда как дело процветания Королевства требует известного самоотречения.

Король внимательно посмотрел на своего советника, ожидая продолжения, но поскольку тот молчал, уточнил:

– Вы кого-то обвиняете?

Первый советник улыбнулся:

– Нет, просто наблюдаю, Мэйлори.

Король сердито облокотился на стол, отодвинув чашку из белого морского фарфора.

– Тогда, лори Первый советник, позвольте перейти к более практическим вопросам, – произнёс он и тут же продолжил: – как вы, наверное, знаете, Синт оскорбил Защитника, а вместе с ним и всех нас. Они проявили неуважение к нашей вере, и мы не можем не отреагировать.

Голари вспомнил, как первый раз подростком побывал в Тар-Кахольском соборе, как его поразила простота и величественность здания и спокойные, неторопливые движения служащих. Вспомнил легенду о храбрых Рыцарях Защитника, прочитав которую, долго не мог уснуть, а потом заявил родителям, что хотел бы отправиться учиться в Ледяной Замок. Мама всплеснула руками, а папа нахмурился и велел готовиться к поступлению в Университет. И вот теперь он профессор и может привести несколько вариантов доказательства невозможности существования Защитника, даже участвовал в публичных дебатах с просветителями из Ледяного Замка, – надо признать, искусными мастерами риторики, – и теперь король говорит с ним об оскорблении Защитника.

– Мэйлори, если позволите высказать моё мнение, то я убеждён, что поспешные действия в этой ситуации могут быть весьма вредными, – сказал Первый советник, опустив взгляд. – Разумно было бы дождаться мнения просветителей.

Оланзо недобро прищурился: он позвал своего советника вовсе не для того, чтобы выслушивать советы, и Голари не мог этого не понимать. Значит, это был открытый бунт. Король позволил раздражению, которое всегда овладевало им при виде чопорного профессора, превратиться в гнев, скрытый до поры под водами королевского лицемерия.

– К сожалению, я не мог воспользоваться вашим мудрым советом ранее, лори Претос, – улыбнулся король, – но рад, что моё намерение совпало с вашим: я собираюсь отправить гонца в Ледяной Замок со срочным донесением и рассчитываю на скорый ответ. А пока я хотел бы, чтобы вы организовали исполнение моего распоряжения, – с этими словами Оланзо протянул собеседнику лист бумаги с королевской печатью.

Едва взглянув на лист, Голари почувствовал, как ледяные пальцы пережимают ему горло. Как пауки с острыми цепкими лапками маршируют по его спине.

– Это невозможно, – судорожно выдохнул он, держа лист двумя руками и не решаясь поднять глаза.

– Что вы сказали, лори Первый советник? Я не ослышался, вы отказываетесь выполнять распоряжение своего короля? – произнёс Оланзо с выученным у птичников угрожающим спокойствием.

Мысли крутились в голове Голари, как разноцветные стёкла в калейдоскопе. Собрать их по законам логики было сложнее, чем синхронно переводить с древнекахольского.

– Мэйлори, то, что здесь написано… то, что вы приказываете… это противоречит действующему соглашению с Синтийской Республикой, подписанному вашим отцом. Нарушение соглашения может… может привести к войне, – тихо и медленно произнёс Голари. Неожиданно для себя он почувствовал вполне оправданную злость на короля, который так легко ставит свои амбиции выше безопасности и будущего Королевства.

Решение, такое логичное и единственно правильное, сразу пришло ему в голову. Оставив свою привычку долго раздумывать перед важным шагом, профессор Претос сказал:

– Мэйлори, пользуясь правом, предоставленным Первому советнику Декларацией о Королевском Совете, я объявляю ваше решение опасным, нарушающим мирные установления, и буду вынужден вынести его на обсуждение Совета.

Оланзо смотрел на Голари со смесью ненависти и уважения. Наконец-то этот чудак-профессор решился бросить ему вызов. И хотя у него ничего не получится, но следующее заседание Королевского Совета обещает быть интересным.

– Разумеется, вы в своём праве, лори Претос, – кивнул король. – Не смею вас больше задерживать.

Остаток вечера Оланзо провёл за важными делами. Прежде всего, он составил краткое письмо Айл-просветителю Люмару и передал его гонцу на самой быстрой лошади, которая нашлась в королевских конюшнях. Затем вызвал Малума и передал ему своё распоряжение выслать из Тар-Кахола всех синтийцев. Начальник Королевских Птицеловов не стал цитировать соглашение с Синтом или давать бесполезные советы – он видел распоряжение Сэйлори как руководство к действию. К тому же начальник птичников рассчитывал на то, что новое дело отвлечёт Сэйлори от слухов о том, что за ночь все листовки о розыске Коры Лапис, расклеенные в Тар-Кахоле, были сорваны. Особенно наглые утверждали даже, что самими птичниками.

Уже поздним вечером в Тар-Кахоле начались первые выселения синтийцев. Множество из них получили письменные предписания покинуть столицу в течение трёх дней, а Шестистороннее – в течение месяца. Другие – из тех, которые ещё не успели получить документы, – сразу вывозились птичниками к Восточным воротам. Подданные Шестистороннего, чьи жёны или мужья были родом из Синта, в панике спешили занять очередь в ратушу, чтобы получить хоть какие-то разъяснения.

За несколько часов до этого студент Тар-Кахольского университета Сеттум-Ли собирал вещи, готовясь покинуть Шестистороннее. Пользуясь привилегией старшекурсника, он жил один в крохотной комнате у самой крыши Студенческого Дома. Из единственного окна открывался потрясающий вид на выложенные мозаикой стены Университета, на разноцветные дома, сверкающими потоками улиц сбегающие к низине Кахольского озера, мерцающего серебром в нежно-зелёном, в цвет флага Королевства, бархатном футляре парков и садов.

Сеттум-Ли задумался, сжимая в руках книгу по истории Шестистороннего, и его взгляд рассеянно бродил по облику ставшего таким родным за годы обучения города. Впервые за всё время в Тар-Кахоле он по-настоящему почувствовал себя чужаком: редкие насмешки уличных детей, неудачные шутки первокурсников, которых тут же осаждали товарищи, необходимость часами простаивать на ступенях ратуши, чтобы получить разрешительные документы, – всё это скорее напоминало ему, как многого достигли два народа на пути взаимопринятия и добрососедства. И вот теперь происходило что-то зловещее – одна из тех безобразных случайностей, которые порой портят самый продуманный и до мелочей выверенный план.

Возвращаясь вечером из библиотеки, погружённый в странную логику только что прочитанной книги, Сеттум-Ли, переступив порог комнаты, едва не наступил на белый конверт, лежащий неподалёку от двери – так, как если бы кто-то просунул его под дверью.

В конверте оказались пара тонких золотых монет, каждой из которых студенту хватило бы на пару месяцев безбедного существования, и записка:

«Дружеский совет: как можно скорее отправиться в Мор-Кахол и, не торгуясь, занять место на ближайшем отплывающем в Синт корабле. Здесь оставаться опасно, и будет ещё хуже.

P.S. Надеюсь, что границы не помешают вам продолжить успешное изучение законов того, что не зависит от суеты и недальновидности человеческих правителей».