Скульптор

Лиза кивнула, не поднимая головы от импровизированного операционного стола.

Попытка исследовать ближайший шар оказалась провальной: шар не только не удалось открыть – земляне попросту не поняли, где должен был находиться его люк. Назар, строго настрого велев Николаю стоять на месте, на бегу осмотрел остальные корабли. С тем же нулевым результатом.

– Час уже почти прошёл. Пошли.

Не успели они пройти и пятидесяти метров, как Николай внезапно улыбнулся.

– Комм, ты ж бежал.

– И что с того?

– А сам подумай. Мы пользуемся скафандрами, которые нашли на «Объекте 1». Ну ладно форма, костюмы её изменяют, тут не придерёшься. Но они ещё и давление до уровня земного компенсируют. А тот Змей, которого Лизка вскрывает, он без костюма. Значит и атмосфера, и давление его устраивает. И зачем бы его родичи тогда таскали с собой ненужные скафандры? Выходит, Змей создателям Объекта всё-таки не родственник.

– Это ты хорошо заметил, что Змей без костюма. – Назар нахмурился. – Может, конечно, самоубийство…

Спустя четыре земных часа пребывания на Венере стало ясно следующее: транспортировать на Землю образцы, взятые с трупа инопланетянина, не получится – стоило температуре упасть ниже 200 С?, как ткани немедленно начинали разрушаться. Их даже нельзя было занести в корабль для дальнейшего изучения. И, уж конечно, на этот случай не было предусмотрено никаких контейнеров.

Потому Назар и Николай вытащили на поверхность всё, что смогли: несколько микроскопов и наборы для качественного анализа биологических жидкостей, и активно помогали Елизавете заканчивать исследования. Учитывая вынужденную нестерильность «операционной», с этим следовало покончить в первую очередь.

Они даже не пытались делать выводы: обрабатывали препараты и помещали их на предметные стёкла, фотографировали, записывали результаты реакций, фиксировали размеры и структурные характеристики…

Наконец работа была закончена.

– Похоронить бы. – Лиза умоляюще взглянула на Назара. – Может, получится что-то придумать?

– А что тут думать? Если время останется – выдолбим могилу, и все дела. Здесь породы хрупкие, за пару часов справимся. – Коля пнул ближайший камень, глядя, как тот подскакивает – чуть выше, чем на Земле, немного ниже, чем на Луне.

– Если Земля даст добро. Возвращаемся на корабль, скафандры уже на последнем издыхании.

Отправив скафандры в камеру, заполненную графитом с примесью фуллеренов, более редких аллотропий углерода (самым близким составом к тому, в каком скафандры хранились на родном корабле), космонавты расположились на обед.

За тридцать лет, прошедших с полётов комических первопроходцев, рацион космонавтов прилично расширился, в нём появились сублимированные блюда и свежие фрукты и овощи. Но внешняя их оболочка осталась такой же, что и у экипажей «Восходов» и «Союзов»: Коля раскладывал на откидной столешнице практически такие же тубы, консервные баночки и наглухо запаянные пакеты, как и десятки землян до него.

По привычке ели молча: в условиях неполной гравитации полёта небрежное обращение с едой грозило, в лучшем случае, необходимостью тщательно пропылесосить весь корабль. Наконец, сложив отработанную тару в измельчитель, Лиза задумчиво произнесла в пустоту:

– У него на боку есть что-то похожее на боковую линию, как у земных рыб. Ума не приложу, зачем. Нижних конечностей либо вообще не было, либо они качественно редуцировались – понятно, видимо, основная среда обитания – жидкость. Но почему боковая линия осталась?

– Сама же говоришь: основная среда обитания – жидкость. – Назар пожал плечами. По сравнению с невозможностью открыть корабли, проблема существования боковой линии на теле пришельца казалась ему совершенно незначительной.

– Не говорю, а предполагаю. Но это всё равно не лучшее эволюционное решение. У самых развитых обитателей земного океана её уже давно заменили более продвинутые органы. Должна быть какая-то другая причина.

– Значит, это не боковая линия. Или она улавливает какие-то такие колебания, которые нужно чувствовать всем телом. Рыбы ведь ей электричество ощущают? – Николай вытянул длинные ноги, насколько это было возможно в компактной кают-компании, и откинулся на спинку кресла, предвкушая не меньше часа законного отдыха.

– И его тоже. – Лиза широко улыбнулась Николаю. – А ты иногда говоришь умные вещи. Я обдумаю твою идею.

– А заодно вспомнишь, нет ли у них случайно органа, который бы эти колебания создавал. – Назар почти расхохотался собственной шутке, но потом осёкся. – Как скафандры зарядятся – возвращаемся к кораблям. Точнее нет. Сначала ты, Елизавета, ещё раз осмотришь Змея и попытаешься ответить на мой вопрос. А потом, надеюсь, мы вместе пойдём к кораблям. И на сей раз откроем их.

Год 2089, январь. Кремль.

Над рубиновыми звёздами, с недавних пор обзаведшимися невесомой и практически невидимой отражающей паутинкой, лениво кружились снежинки. Только им, да вездесущим городским галкам и воронам дозволялось залетать на территорию Кремля, в сердце ОСР. Прочее летающее население столицы: одноцветные небольшие гражданские беспилотники, большие и шумные – милицейские, важные и медленные, увешанные рекламными проспектами – коммерческие, вынуждены были делать большой круг, огибая и Боровиций холм, и берега Москва-реки и Неглинной. Сложно сказать, чего было больше в создании бесполётной зоны: реального беспокойства или поддержания надлежащего статуса. Но точно такие же «сети», блокирующие большинство известных человечеству сигналов, протянулись и над надменным Капитолием, и над монументальным Домом Народных Собраний, и над помпезной Штаб-квартирой Единой Европы.

Конец первого столетия двадцать первого века, дважды чуть не ставший и концом истории, написанной на человеческих языках, Земля встречала в странной двойственности. Ещё никогда человечество не было так разобщено. Ещё никогда человечество не было столь устремлено к одной и той же цели.

И именно это двойственное состояние обсуждали двое мужчин, оставшихся тихой зимней ночью в одном из кремлёвских кабинетов. Они оба расслабленно сидели в креслах у небольшого журнального столика, по лакированной поверхности которого шла лёгкая рябь от мощного нейроинтерфейса. И, пожалуй, со стороны могли показаться равными по положению товарищами, засидевшимися допоздна за обсуждением насыщенного рабочего дня.

– Почти сто лет прошло, понимаете?! С тех пор, как Ульянов-Лазарева-Романов нашли венерианскую исследовательскую базу, мы ни на йоту не приблизились к нахождению инопланетного разума! Я внимательно читаю все доклады об исследовании Солнечной системы и работе космических телескопов. И ни-че-го!

Крупный, начинающий уже седеть мужчина, сопроводил своё последнее слово медленными похлопываниями по колену, словно хотел, чтобы каждый слог отпечатался не только в ушах собеседника. Будто мало было глубокого, хорошо поставленного голоса, которым председатель Верховного Совета ОСР мог передать тысячи оттенков смысла и собственного настроения.

Его собеседник, неуловимо похожий на моржа, лысый и тучный, заёрзал и попытался объясниться.

– Товарищ председатель Совета… —

– Тамбовский волк вам товарищ, генерал Свиридов. У нас было преимущество: корабли и технологии с Венеры, а также знания о том, как устроены их создатели, знания, позволившие нам лучше понимать смысл некоторых технологий. Да, некоторое время мы владели уникальной технологией практического применения пузыря Алькубьерре и даже успели разработать на её основе несколько устройств, весьма полезных для нашей безопасности. Но вам ли не знать, что эта технология уже лет тридцать как не уникальна.

– Я понимаю. Но, товарищ…

– Дослушайте! – Добронравов слегка повысил голос, и генерал, хорошо знающий характер и манеры председателя, немедленно замолчал. Спорить с почти разгневавшимся Добронравовым можно было, только имея стопроцентные доказательства, что Вячеслав Артемьевич не прав. Таких доказательств у Свиридова не было. – Наши дорогие «друзья», каждому из которых вцепиться нам в глотку мешает только временная несоразмерность зубов и глотки, сейчас находятся ровно в той же точке, что и мы. Кто-то строит огромный корабль, который отправится к Центавре, кто-то уповает на орбитальную группировку телескопов… Все понимают, что тот, кто первым найдёт Змеев или хотя бы их основную планету, сможет диктовать остальному человечеству всё, что захочет. Вплоть до цвета исподнего, в котором следует спать по понедельникам. Не факт, конечно, что будет. Но это не так уж и важно. Так вот. Я уверен, что отправляться в путешествие к Центавре или какой-либо ещё звезде при наших нынешних жалких 200 км\с – бездарная трата ресурсов. Тем более, не имея никаких реальных шансов на то, что полёт не окажется бессмысленным.

Добронравов сделал паузу, словно ожидал, что собеседник предложит что-нибудь полезное. Но генерал молчал, лишь нервно постукивая пальцами по столу. Тогда Вячеслав Артемьевич недовольно нахмурился, но всё-таки закончил мысль.

– Но ещё сильнее я уверен в том, что за всё это время хотя бы один учёный да высказал предположение, минимально близкое к истине. Поднимите архивы, перелопатьте научные работы, проведите ревизию всех идей… Найдите ту ниточку, потянув за которую, мы распутаем этот клубок.

Год 2089, август. Особая научная станция, Урал

Уральская особая научная станция, спрятавшаяся в густых лесах между средним течением Оби и хребтами Северного Урала, имела неофициальное название Террариум; сотрудники же её, преимущественно специализирующиеся на космологии, астрофизике, физике элементарных частиц и базовой научной подготовке космонавтов, логично именовались «ящерками». Причём прозвания эти изначально не были связаны ни со сказками Бажова, ни с зелёно-коричневыми обитательницами окрестных лесов.

Появились они первым же переменчивым и, что греха таить, не особо тёплым уральским летом, когда один из сотрудников, выходец из солнечной Монголии, печально сказал, что иногда начинает понимать ящериц, частенько греющихся на камнях. Так и повелось. Тем более что каждый обитатель научной станции рано или поздно научался ценить каждую полученную порцию солнечного света.

Не были исключением и двое молодых людей, прогуливающихся по станционному парку. Несмотря на крайне серьёзный разговор, идущий между ними, то и дело собеседники прерывались, подставляя лицо солнечным лучам, пробивающимся сквозь широкие листья модифицированных берёз и рябин. И, хоть августовское Солнце и не давало уже жара, как такового, парочка бессознательно выбирала самые освещённые участки аллеи.

– И всё-таки я не понимаю: почему все решили, что на «Объект 1» кто-то напал?

Арина недовольно притопнула по воздуху ножкой, обутой в изящные грави-туфельки. Эту пару обуви она, астрофизик, в равной степени любящая и комфорт и красоту, сконструировала сама. В последний год, когда общая одержимость Великой Гонкой достигла каких-то неприличных размеров, достать приличные вещи, не покрытые разнообразной около-космической символикой, стало практически невозможно.

Арина любила космос, жила им и дышала, но, при виде комбинезонов «под змея», с обильно украшенной искусственным мехом спиной, не могла сдержаться от гомерического хохота. Тем более, большая часть этих вещей была сконструирована так паршиво, что даже её, обладательницу фигуры «фарфоровая статуэтка», превращала в уродливое подобие того самого Змея, изрядно раздавшееся вширь. Приходилось изворачиваться самой.

– Потому, что Леонов увидел, как… – Высокий шатен в форме лейтенанта космического флота Объединённых Социалистических Республик удивлённо взглянул на свою спутницу. До этого момента он не мог даже заподозрить её в непонимании таких базовых вещей.

– Это всё я знаю наизусть. – Она досадливо взмахнула рукой, три тонкие серебряные цепочки-браслета сверкнули в лучах полуденного Солнца. Так что Валентину на мгновение показалось, что рядом с ним плывёт, не касаясь земли, не обычная земная, просто очень красивая девушка, а какая-нибудь хозяйка леса в развевающихся зелёных одеяниях. – Но ты сам подумай: Леонов слишком резко отталкивается, вращается как волчок, на какое-то время теряет «Объект» из виду. Потом снова видит его, перемещается на более удобную для съёмки точку и почти сразу видит, как корабль взрывается. Так, Вал?

– Так.

– Ну и скажи на милость, где в это время был корабль, который его уничтожил? За Луной прятался? Я знаю, официальная версия такова, что другой корабль замаскировал себя во всех существующих диапазонах и поджидал «Объект» в засаде. И, конечно, её до сих пор не опровергли. А знаешь, почему её до сих пор не опровергли? – По лицу Арины явно читалось, что вопрос риторический. Так что юноша просто улыбнулся, предлагая спутнице продолжать. – Потому, что тому бедолаге, который её опровергнет, придётся предложить какую-то другую теорию. А какую? Ни у кого нет ни одной стоящей идеи.

– Но у тебя она есть? Раз ты так нападаешь на официальную версию.

Они уже прошли всю аллею и теперь стояли возле последней, неоконструктивистской, лавочки, состоящей из парящих на небольшой высоте прозрачных кубов и октаэдров. Выглядел этот контролируемо-парящий хаос вызовом одновременно и земному притяжению, и чрезмерно приземлённым представителям рода людского. Валентин, не успевший привыкнуть к тому, что в парках станции попадаются весьма странные архитектурные и скульптурные конструкции, созданные на досуге учёными, замер возле одного из кубов, не уверенный, можно ли на него вообще садиться.