Не прикасайся!

Делаю осторожный шаг… толчок… фонарик. Мышцы после длинного перерыва плохо слушаются, но тело еще не забыло азы. Мне нужно несколько минут, чтобы поймать баланс, а потом я без проблем еду на голос тренера. Она зовет меня с конца катка, и основная задача – ехать прямо и без выкрутасов. Мой максимум сейчас – змейки, фонарики, дуги и другие упражнения, которые делают дети, только-только пришедшие на лед.

Но я вынуждена признать, что счастлива. Ощущение скольжения, настоящее, а не пришедшее во сне, дарит приятную легкость голове. Я в своей стихии, я на льду, и как я хочу снова видеть, иметь возможность зайти на прыжок или войти во вращение, знают только боги!

– Можно мне на середину катка? – прошу я. – Хочу попробовать вращение.

Это не просто сложно, это адски сложно. Я начинаю с циркуля: ставлю правую ногу на зубец, а левой на внутреннем ребре пытаюсь кружиться. Меня пошатывает, тело никак не хочет ловить нужный баланс.

– Ты тут покрутись, я отойду, лады? – говорит тренер.

«Нет! Я боюсь остаться одна!» – хочется закричать мне, но я молча киваю и беру себя в руки.

Нельзя же, в самом деле, как ребенку, паниковать, что тебя оставили одну.

Некоторое время я еще пытаюсь вращаться, но вскоре понимаю, что это гиблое дело. Может, потом, когда я немного освоюсь, что-то и получится, но сейчас я – слепой котенок, который, если будет шалить, носом соберет все борты.

– Инна? – зову. – Я хочу закончить. Для начала достаточно.

В ответ сначала тишина, а затем – гул голосов, чей-то смех и шум. На лед готовится выйти новая группа, время, отведенное мне, заканчивается. Тренера нет, а в какой стороне калитка я, естественно, уже давно забыла.

– Инна, я замерзла! Инна!

Кричи не кричи, а тренер, похоже, свалила с концами. Придется осторожно ехать до бортика и пытаться нащупать калитку, но, если ее закрыли, я вряд ли быстро найду щеколду. Но можно попросить помощи у девчонок… если обида и унижение позволят. Я ненавижу такие моменты! Чувствую себя беспомощной и растерянной.

Вдобавок ко всему слышу шум выезжающей на лед заливочной машинки и паникую. Спокойно, Настя, водитель же заметит тебя и поможет найти выход. Кто-нибудь заметит…

– Эй! Ты слепая?!

Сердце пропускает удар, за ним другой, и мне кажется, вновь биться уже не начнет. Сначала кажется, это просто сон, потому что голос этого человека я слышала, лишь когда закрывала глаза и отключалась, но спустя еще несколько секунд кто-то тормозит рядом. Я чувствую запах знакомого парфюма и едва удерживаю себя, чтобы не отшатнуться.

Спокойно. Я – лед. Ледышка, не чувствующая ничего. Холодная и недосягаемая.

– Что ты здесь делаешь?

Боже… его голос так близко, как будто я попала в прошлое. Мне кажется, сейчас услышу «давай прогон КП» – и над катком разнесутся звуки «Ромео и Джульетты».

– Сеанс кончился.

– Я поняла. Я не знаю, в какую сторону ехать.

Хотя теперь, наверное, знаю, ведь я слышала, откуда подъехал Алекс. Но все равно делать шаг в темноту, когда рядом шумит машина и гомонят какие-то девушки, сложно.

– Ты с тренером?

Вряд ли Инну можно назвать тренером. Я без зазрения совести расскажу отцу, как меня бросили посреди катка, заставив униженно просить помощи, и Инны здесь больше не будет. Ну… в том случае, если она не любовница Крестовского, конечно. Эта мысль оставляет едкий привкус.

– Я тебя провожу. Дай руку.

Казалось, хуже уже быть не может, но вот я еду и чувствую, как горячие пальцы сомкнулись на моем запястье. Он держит совсем невесомо, сжимая совсем чуть-чуть, но у меня ощущение, что руку закрыли в колодке. Возле калитки я спотыкаюсь – и падаю практически на руки Крестовскому. Мне бы очень хотелось увидеть его лицо в этот момент. Что оно выражает? Раздражение? Отвращение? Очки почти спадают, но я успеваю удержать их.

Брат и папа говорят, что мне совершенно необязательно носить такие очки, но застывший слепой взгляд мне видится еще более жалким. К тому же несколько мелких шрамов возле глаз – туда попали осколки лобового стекла – наверняка не добавляют мне очарования.

Я окончательно теряюсь. Не понимаю, куда мы идем, через какую калитку вышли со льда, куда Алекс ведет меня. Это, пожалуй, бесит больше всего: я могу самостоятельно себя обслуживать, передвигаться по дому, по городу с навигатором, пользоваться компьютером, интернетом… но когда кто-то ведет меня, становлюсь совершенно беспомощной. Стоит лишь на миг погрузиться в мысли, перестать ориентироваться в пространстве, нарисованном воображением, и вот паника накрывает с головой, и даже то, что я узнаю раздевалку, не приносит облегчения.

Еще одно прикосновение руки: Алекс берет мою ладонь и кладет на замок сумки.

– Твои вещи. Попросишь кого-нибудь довести тебя до холла.

Вообще-то это обязанность Инны, папа обговаривал отдельно, что она встретит меня в холле, отведет в раздевалку и проделает этот же путь в обратном направлении после тренировки. Но Инна самоустранилась, и мне придется или ковылять самой, или позвонить водителю, чтобы поднялся.

Раздевалка наполняется голосами. Я напрягаюсь. Хочется как можно скорее остаться одной, забиться в угол и приходить в себя от такого стресса, я не была одна среди людей уже очень давно, со мной всегда кто-то из домашних. А сейчас я посреди шумного моря, в толпе заливисто хохочущих девчонок. И вдруг среди всеобщего гама слышу свое имя:

– Настя?

Черт! Черт! Черт!

Я как будто попала в свой же кошмар, где сначала появляется Алекс, а за ним следом Гаврилова. Когда-то мы были главными конкурентками на юниорском уровне, вся страна (по крайней мере, та ее часть, что следила за фигурным катанием) ждала нашего противостояния на взрослых стартах. Противостояния так и не случилось. Я попала в больницу, снялась с чемпионата России, лишилась квоты на чемпионат мира. Гаврилова все это выиграла и позже, через год, стала чемпионкой мира в шестнадцать лет. Первая и пока единственная чемпионка мира Алекса Крестовского.

Я слушала тот чемпионат, захлебываясь слезами, а после встала и поклялась забыть и об Алексе, и о Гавриловой.

– Никольская, это ты?

– Здравствуй, Света.

– Какими судьбами? Выучила четверной аксель и пришла похвастаться перед неудачницами?

– Похоже, чтобы я могла чем-то хвастаться?

– Похоже, ты забыла, что тебе здесь не рады.

– Ты и твои подружки? Так я не к вам пришла.

– Алекс вроде тоже ночами твое имя не повторяет.

– А ты вообще не спишь, каждое его слово ловишь? Тогда понятно, почему тебя отправили на пенсию в девятнадцать.

– Сука!

– Грибница.

Гаврилова смеется, а вот остальные притихли. Или наслаждаются шоу, или чувствуют себя неловко. А может, снимают наш скандал на телефон.

– Приятного вечера, Настя, – елейным голоском произносит Света и сбрасывает все мои вещи со скамейки.

Я слышу, как разлетаются чехлы, как переворачивается сумка и из нее выпадают все вещи, включая кошелек и мобильник. Помада закатывается под шкафчик, но на нее мне плевать, мне нужны телефон и кошелек, все остальное не представляет ценности. Под мерзкое хихиканье я опускаюсь на пол и пытаюсь нащупать мобильник. Когда пальцы касаются краешка чехла, кто-то ногой легонько отпихивает его подальше.

Раздевалка пустеет. Я все так же сижу на холодном полу. Что ж, встреча с прошлым состоялась. Два-ноль… и совсем не в мою пользу.

Водителя еще нет, он застрял в пробке на кольце, и я иду в ресторанчик, что находится на территории клуба. Мы часто заходили туда, когда тренировались. Правда, нормы калорий запрещали брать что-то из меню, так что мы перепробовали весь ассортимент чаев, а еще обожали фруктовый лед: шарик на двоих, чтобы утром весы не порадовали лишними граммами, и наслаждайся запретным лакомством.

Когда-то мы со Светой Гавриловой были подругами. А сейчас я сижу за столиком в нашем ресторанчике одна и глотаю слезы обиды, потому что момент, когда я ползала по полу в поисках вещей, запомню на всю жизнь. Неужели ее ненависть ко мне настолько сильна, что даже факт моей слепоты не остужает ярость? Или я давно не общалась со Светой и теперь это просто ее характер?

А еще мне интересно, спит ли она с Крестовским. Я ругаю себя за эти мысли, потому что поклялась забыть о нем, забыть обо всем, что связывало меня с тренером, но не получается. Я слишком слабая, чтобы быть сильной.

Слышу шаги и поднимаю голову на звук. Как испуганный зверек, вслушиваюсь, напрягаюсь.

– Привет. У тебя свободно? – Голос принадлежит какому-то парню.

– Да. А что, другие столики заняты?

– Как видишь…

– Вообще-то не вижу. – Я вытаскиваю из-под стола трость.

– Блин… прости! Я идиот. Я только что получил премию «За неоценимый вклад в развитие идиотизма в России».

Невольно я улыбаюсь.

– Все в порядке. Садись.

– Как тебя зовут?

– Настя.

– Никита. Есть такое издательство, знаешь? «Настя и Никита».

– А не лихо ли ты поставил буковку «и»?

Он смеется, и я отмечаю, что смех у него очень красивый. Как же хочется прикоснуться и «посмотреть» на нового знакомого! Интересно, позволит ли?

– Ты плачешь? Почему?

– Не плачу. Просто аллергия.

– Часто здесь бываешь?

– Раньше бывала. А теперь, – я легко касаюсь очков, – не очень.

– Что-нибудь посоветуешь из меню?

– А ты спортсмен?

– Я плаваю в свободное время.

– Тогда возьми шпинатную вафлю с креветками и авокадо. Безумно вкусная.

– Идет! А могу я угостить тебя десертом, Настя без «и»?

Странное ощущение. Меня никогда не угощал парень. Я вообще встречалась с мальчиком лишь однажды, когда мне только-только исполнилось пятнадцать. Мальчик был из соседней группы одиночников, и вскоре наш роман затих, придавленный соревнованиями, сборами и тренировками.

Вскоре нам приносят заказ. Я получаю прохладный коктейль в высоком бокале и тарталетку с сырным кремом и фруктами. Очень легкое и приятное сочетание. Или мне так кажется, потому что, окруженная вниманием Никиты, я расцветаю.

Мы болтаем о какой-то ерунде, и я уже почти решаюсь попросить разрешения прикоснуться, как вдруг слышу стук каблуков и нутром чувствую: это не к добру. Я готова поклясться собственной тростью, что рядом сейчас стоит Гаврилова.

– Флутцерша, – презрительно бросает она, смахивает со стола бокал с мохито, прямо мне на колени, и быстро уходит.

– Ни хрена себе, – изумленно выдает Никита. – Ща, погоди, я…

– Стой! – Я протягиваю руку и кладу ему на локоть. – Не надо. Все нормально.

– Это ты называешь нормально?! Кто она вообще такая?

– Мы вместе тренировались. В детстве дружили, попали в одну группу на катке.

– А потом?

– Потом стали конкурентками. Света получила травму на тренировке и решила, что это я все подстроила, чтобы занять ее место на этапах Гран-при. Я поехала вместо нее по решению федерации. Она с тех пор меня ненавидит.

– А как она тебя назвала? Это что-то обидное?

– Флутцершей? Лутц – это такой прыжок. Если его делать с неверного ребра, он очень похож на флип. Поэтому неправильный лутц часто издевательски называют флутцем. Я прыгала его неправильно.

– В который раз убеждаюсь, что женский коллектив – абсолютное зло. Вот прямо темнейшее! Если бы Толкин был умным мужиком, он бы сделал главным злодеем «Властелина колец» женский коллектив. Фродо, Сэм и Голлум, превозмогая и преодолевая, отважно карабкались бы к горе под смертельным взглядом бухгалтерии какой-нибудь фирмы.

Я смеюсь, и обида постепенно проходит. Только платье испорчено: мокрое, липкое. Говорят, оно красивое.

– Слушай, Насть, я покажусь, наверное, бестактным, но… как ты прыгала эти… флитцы… ну…

– Я ослепла четыре года назад, из-за аварии. Не знаю точно, что произошло… ожог или травма. Не помню. До этого я была фигуристкой.

– Ого. Прости, неприятно, наверное, вспоминать.

– Да. Не самая лучшая часть жизни.

– Но раз ты давно не выступаешь, почему эта деваха так на тебя выбесилась? Должно уж отпустить, ты всяко потеряла больше ее.

– Я не знаю. Наверное, ее ненависть очень сильная. Да и не только ее…

– Наверное, ты была крутой фигуристкой.

– Посредственность, – слышу я голос Алекса.

Прислоняюсь ухом к двери и вся обращаюсь в слух.

– Но она этап выиграла.

– Там не у кого было выигрывать. Кубок водокачки. Это раз и два – Гаврилова восстановилась, нельзя ее просто отцепить, потому что Никольская что-то там выиграла. Был уговор: Настасья заменяет Светлану. Светлану больше не нужно заменять. На этап едет она, на чемпионат мира – та, кто будет выше на чемпионате России. Все, решение окончательное.

– Ох, не нравится мне все это, – вздыхает директор. – Родители Никольской тоже в восторг не придут.

– Да плевать, Серег, Никольская деревянная. Растяжки никакой, центровка на вращениях нулевая. Аксель прыгает через раз, да и он ее не спасет, японка тоже прыгает. Сколько мы еще за лутц в протоколах будем получать? Ну, давай смотреть с точки зрения статистики. У кого больше шансов взять золото на этапе? У Никольской с флутцем и кривыми ножками или у Гавриловой с идеальным бильманом и лутц-риттом?

– Это единственная причина, по которой ты хочешь снять Никольскую?

– Что, прости?

– Да брось, девчонка в тебя влюблена. Скажи мне, что ты не прикладываешь ее со всей дури об лед, только чтобы она избавилась от этой влюбленности.

– Серега, ты не директор, ты – главная сплетница клуба. Я хочу медаль. Медаль, мировой рекорд и призовые. А еще контракт для Гавриловой, с которого тоже хорошо капнет. В кого влюблена Никольская и на что она рассчитывала, не мои проблемы. Работать надо было лучше.

– Я была посредственностью. Просто так получилось.

– А я вообще на коньках еле стою. Ковыляю, как маленький ребенок, знаешь, ножками внутрь. Такой гномик-кривоножка.

Я смеюсь, представляя себе эту картину.

– А как ты выглядишь?

– Черт, соврать, что офигенно, будет некрасиво, да? Ладно. Метр восемьдесят рост. Темные волосы. Карие глаза. В общем-то, и все… слушай, я не умею себя описывать. Один нос, два глаза, два уха, не торчат.

– А можно я сама? Руками?

– Давай, – с явным любопытством соглашается Никита.

Подставляет лицо, и я осторожно касаюсь самыми кончиками пальцев, изучаю и рисую портрет в воображении. Наверняка он безумно далек от оригинала, но это лучше, чем ничего.

– Ты симпатичный.

– Ты тоже. Оставишь номер?

Я замираю, застигнутая просьбой врасплох. За тот час, что мы сидим в ресторане, я уже смирилась с тем, что скоро приедет водитель и мы с Никитой расстанемся навсегда. Наверное, поэтому я ему и рассказала куда больше, чем обычно рассказываю о себе.

– Зачем тебе номерок слепой девушки?

– Затем, что с тобой интереснее, чем с большинством зрячих. А еще ты не смотришь постоянно в телефон. Черт… прости, это было бестактно, да?

– Все хорошо. Запиши номер сам.

Пока я диктую телефон, звонит водитель – ждет у ворот. Никита наотрез отказывается взять деньги за мой заказ, оплачивая не только десерт, но и салат, который я съела до того, как он пришел. И помогает дойти до машины. Неожиданно приятное ощущение, когда тебе несут сумку и за руку подводят к воротам.

– Тебе можно ходить на свидания?

– Мне же девятнадцать. Если я заявлю отцу, что пошла на свидание, он собьет люстру, подпрыгнув от счастья.

– Тогда приглашаю. Попробую достать билеты на «Принzzа».

– Супер! Я буду очень рада.

– Тогда до встречи.

Машина ползет по городу, усеянному пробками. Две минуты движения – пять минут стояния на месте. Но сейчас это даже не раздражает, на моих губах мечтательная улыбка. Даже если Никита никогда не позвонит, эти несколько дней, что я буду мечтать о встрече с ним, ценнее месяцев полной апатии. Я не привыкла к такому количеству эмоций.

Радость от возвращения на лед. Страх от того, что осталась одна. Разбередивший душу и старые воспоминания Алекс. Обида и унижение от Гавриловой. Робкая радость и, наконец, мечты о светлом будущем благодаря знакомству с Никитой. Я всегда смеялась над шутками про девушек, придумывающих имена будущим детям после первой же встречи с парнем. А сейчас сама превращаюсь в одну из них.

Снова звонит телефон. Наверное, это отец, и сейчас я ему нажалуюсь на Инну.

– Анастасия? Здравствуйте. Меня зовут Диана Копырева. Я – ассистент продюсера Геннадия Киреева, создателя передачи «В тренде». Насколько мне известно, четыре года назад вы тренировались в группе Александра Крестовского, верно?

– Да, а что такое?

– Мы хотим предложить вам стать героиней нашей передачи. Каждый месяц мы приглашаем гостя с интересной судьбой, какую-то яркую медийную личность, и делаем большое интервью. В связи с популярностью фигурного катания мы решили пригласить вас.

– Но я уже не действующая фигуристка. И… я слепая.

– Мы знаем, Анастасия. Именно поэтому предлагаем вам рассказать свою историю, донести до наших зрителей, что спорт – это не только взлеты, но и падения, крутые виражи. Мне кажется, вы сможете вдохновить тех, кто не делает ничего и говорит «не могу».

– Боюсь, я вынуждена…

«Гаврилова – чемпионка мира, а Никольская завершила карьеру. Вы серьезно спрашиваете, кто был сильнее?»

– …согласиться. Да, я приму ваше предложение.