– Это ты лучше скажи, почему ваш сарай не закрыт? – вопросом ответила я.
– Это кладовая! – поправила она меня. – Так бабушка никогда ее не запирает! Она говорит, что там брать? Там сам чёрт ногу сломит, а уж воришке поделом!
– Но я-то не воришка! – с досадой возразила я.
Ребята помогли мне выбраться и собрать коробки. В этой кладовой так приятно пахло подсушенной травою. На полках разложенная на газете сохла мать-и-мачеха, по всей стене были развешаны пучки крапивы. В самом конце кладовой была широкая деревянная лестница.
– Что там? – спросила я Вику, показывая на лестницу.
– Вход на чердак, мы с папой обустроили там подзорную площадку и наблюдаем за звёздами по вечерам.
Вика разрешила нам подняться наверх. Мы взобрались по лестнице и через деревянную скрипучую дверь попали на чердак дома. Там было одно единственное круглое окно. И было довольно темно. Спотыкаясь обо все, я шла за ребятами последней.
– Сейчас всё будет! – сказала Вика. Тут же загорелся свет, такой тусклый жёлтый свет, что аж глазам больно стало. Сверху у брусьев под самой крышей висела лампочка. Для такого просторного помещения её одной было недостаточно, поэтому по углам оставалось все же темно. Я сразу стала разглядывать помещение. Круглое открывающееся окно, к нему придвинут маленький столик, на нём стоял телескоп. С одной стороны висел красный плетёный гамак, с другой стояло кресло-качалка, за ним несколько сундуков стояли в ряд. Ещё было штук шесть старых чемоданов, сложенных друг на друга, и всякие разные предметы обихода. Казалось, сюда снесли всё ненужное в доме барахло. «Да уж, – подумала я, – смотровая площадка! Что тут можно высматривать?» И неожиданно для себя произнесла это вслух. Вика не удивилась и говорит.
– А ты взгляни в окно!
И Колька закричал:
– Дай я, я посмотрю в телескоп!
– Чего ты там хочешь разглядеть, когда на улице день? – спросила я его.
– Да я так, посмотрю просто разок, и все.
И он принялся его разглядывать со всех сторон. Настя залегла в гамак, Вика села в кресло. А я рядом с Колькой стояла возле окна и разглядывала вдали красоту нашего дачного посёлка. Вика права оказалась, вид с чердака и вправду превосходный. Это не то, что из окна моей комнаты. Здесь был виден весь дачный посёлок, домики, огородики, и казались они такими маленькими.
Вдали, в конце посёлка, среди полей я увидела густой обрывок таинственного сада, тот самый, где мы с Настей обустроили себе домик. Я вдруг сразу вспомнила, что наши куклы Дашка и Катька остались там одни. А на улице вечер, хмуро, собирается дождь. На глаза стали накатываться слезы, я была готова разрыдаться и закричать об этом Насте. Но проговориться я не могла, это же наше тайное место. Я быстро подбежала к Насте, схватила её за руку и потащила домой.
– Всё, на сегодня больше никаких пряток! – сообщила я всем.
Настя ворчала, куда мы так торопимся, что за срочность, могли бы ещё поиграть. И когда мы вышли из Викиного двора, я напомнила ей эту неприятную ситуацию. Мы шли домой в слезах, растирая их по всему лицу грязными руками. Правда, прощаясь у ворот, видя друг друга чумазые моськи, уже расхохотались.
Папа, глядя на меня, с ходу заявил:
– Погляди-ка, мать, на своего трубочиста! Никак не иначе как клубнику таскали у Марьи Ивановны?
– Ничего мы не таскали! Она нас сама сегодня угощала! – с досадой пробурчала я.
– Значит, опять бобров на речке спасали?
– Вовсе нет! – сказала я ему.
Такое тоже было по весне. Обнаружил Андрюшка бобра на нашей речушке и позвал нас посмотреть. Приходим, нет бобра.
– Утонул, – говорит Андрюшка, – видите, сколько веток набралось в реке, он запутался, и каюк.
Стали мы речку очищать, ничего не выходит, глубоко уж больно, в воду не залезть. Побежали мы папу на помощь звать. А он нам говорит:
– Дурачины вы, простофили! Слушайте вы, дурачины, больше Андрюшку своего. Бобры сами построили эту плотину, там у них вход в дом. По весне они спасают свой дом от сильного течения реки. Там они растят своих бобрят и делают для них запруды, чтобы летом они купались.
В общем, напомнил мне ещё одну неприятную историю, что мы чуть не разрушили дом бобрят. Мне стало ещё грустнее.
Я отправилась умываться, а папа мне кричал вдогонку:
– Мылом, мылом умывайся без конца! Смой и глину, и малину с неумытого лица!
Папа у меня такой, любит он своими шутками меня развеселить. Потом я провалилась глубоким сном, казалось, разбудить меня ничто не сможет. Мне снились маленькие куколки, крохотные, как муравьи, они сидели у меня на подоконнике, разговаривали со мной и просили спрятать их от больших птиц, которые кружили рядом. Одна птица, расправив крылья, устремилась прямо на нас. Я схватила малюток в охапку и резко захлопнула окно. Стук был настолько сильным, как будто оно разбилось.
Я даже вздрогнула во сне и почувствовала, как подул лёгкий прохладный ветерок и запахло свежестью, не понимая, снится мне это или нет. Не открывая глаз, я спряталась с головой под одеяло и продолжала спать. Странный треск, разносившийся по комнате, отвлекал меня от сна, я приподняла краешек одеяла и выглянула. Окно было открыто нараспашку, лучи солнца сразу засветили мне в глаза. И я быстро спряталась обратно.
– Вот приснится же такое! – подумала я.
Снова какой-то треск раздался, как будто что-то порхало надо мной. Я, полная решимости узнать, кто же здесь, вылезла из-под одеяла, поглядывая по сторонам. Сверху на шкафу я увидела голубку. Бедная птица взмахивала крыльями, но не знала, куда ей лететь. Голубка была бледно-розового цвета, и я решила, что это девочка. Я привстала с кровати, чтобы помочь ей. Птица резко взмахнула и перелетела на другую сторону комнаты. Я потихоньку приближалась к ней, но голубка металась по комнате, как будто убегая от меня. Пока птица перелетала с места на место, я заметила, что на лапке у неё что-то прицеплено. Возле кровати на тумбочке лежала вчерашняя плюшка, которой угостила меня Настина мама, но я её забыла съесть. Взяв эту плюшку, я встала посередине комнаты, пытаясь приманить птицу.
– Тихо-тихо. Не бойся. Я тебе помогу.
Вытянув слегка руку вперёд, я стояла и ждала, пока она привыкнет. Прошло минут пять, голубка взлетела и аккуратно села мне на руку. Погладив её, я повторила:
– Я помогу тебе. Не бойся.
На лапке у неё был привязан кусочек свернутой бумаги. Аккуратно отвязав маленький свёрток, я подошла к окну и пустила голубку на волю.
– Лети, ты свободна, – сказала я ей на прощание.
В руках у меня оставался свёрток старой бумаги, похожей на оторванный кусок старой-престарой газеты, которой лет сто уже. Буквы на ней выцвели, зато свежими чернилами, но неуклюжими буквами, что я еле разобрала, вглядываясь в текст, было написано: «Я жду вас в саду!»
«Нас? Значит нас с Настей!» – быстро подумала я. Ведь только с ней мы играем в этом саду. И кроме нас туда мало кто приходит. Кто же может ждать нас там? Может, все-таки Андрюшка за нами проследил, или Колька, или Вика? Перечисляла я вслух. Нет, Вику не пускают одну далеко! Значит, проследили с Викиного чердака и сговорились все вместе! Ведь у нас в дачном посёлке не так уж много детей. Ещё милая старушка, которую мы несколько раз встречали в этом саду. Она приходит кормить туда птиц каждое утро. Она-то нам и рассказала, что сад этот принадлежал одному крупному помещику более ста лет назад. Здесь было его поместье, и этот фонтан, и даже низкорослые кустарники жёлтой акации остались с тех ещё времен. Здесь прогуливались интеллигентные дамы тех минувших дней. Старушка Зина, так её зовут, их обрезает каждое лето и ухаживает за садом, как за своим. Именно поэтому сад почти не изменился. В нем остался ощутимый запах прошедшей эпохи. Так она нам говорила. Мало чего из этого мы поняли, но слушать её было очень интересно.
Мы-то думали, что нас там никто не найдёт. А теперь, что получается? Кто-то все же нашёл!
– И кто? И зачем? – стояла я в размышлениях.
Надо срочно сообщить Насте. Я выскочила из комнаты и побежала вниз по лестнице.
Внизу меня встречала мама.
– Яна, что случилось?
Куда ты так торопишься? – спросила она.
– Доброе утро, мамочка! Мне срочно надо к Насте, – ответила я на бегу и отправилась прямиком к двери.
– Но неужели прямо в пижаме? – остановила меня мама. – И не позавтракав?
– Уфф… – громко вздохнула я, окинув себя взглядом. Задумавшись над этим посланием, я совершенно забыла переодеться. Мне пришлось возвращаться в комнату, понимая, что второй раз без завтрака от мамы я не удеру.
За завтраком мама много меня расспрашивала: куда и зачем я так тороплюсь, что случилось, как я спала. Но я молчала, как партизан. Потому что была занята своими мыслями, пытаясь быстро доесть или, скорее, создать видимость, что я ем.