Вот и сейчас Маша подозревала, что без помощи Левецких не справится. Тем более, что собиралась она звать водяного не в чистые воды, а в мертвый пруд. На одно лишь надеялась: жить при старинных семьях почиталось у поперечных большой честью.
Маша нашла излучину Помежи на карте и вздохнула. Недалеко, всего-то час ходьбы. Но час туда, час назад – уже два часа.
Если бы не чаепитие, на которое пригласила ее Лиза Абрамцева, Маша уже сегодня поговорила бы с водяными. Но следовало вернуться, отдохнуть, привести себя в порядок и нанести визит вежливости. А еще подумать обо всем, что рассказала тетя об отце и деде.
Глава 15
Глава 15
Солнце припекало совсем по-летнему. Маша вышла из леса, подумала, сняла туфельки и шагнула на разбитую телегами колею. В середине колеи проросла колючка, а сбоку по травке идти было мягко.
Маша радовалась летнему сарафану, который надела на простую рубашку – мамин подарок с прошлогодней ярмарки. Все собиралась украсить ее обережной вышивкой, да руки не дошли. Ничего, Маша сама себе оберег.
Говорят, в Петроградских салонах нынче стало модным старое русское платье. И на бал Рождественский, слухи ходят, приглашенным велено следовать традициям в нарядах.
Маша оглядела себя и хмыкнула: вот хоть сейчас на бал. Засмеялась, побежала по дороге изо всех сил, как в детстве, чтобы воздух в ушах свистел.
В глупости и наивности своей она с досадой убедилась через пару минут. Можно защититься от нечисти древними словесами, а от главного хищника всех лесов, человека, уберечься сложнее. Встречу с чужим Мария как раз и не предусмотрела.
С другой тропы из леса на колею скакнул конь с всадником, да так, что пришлось отпрянуть, чтобы не попасть под копыта.
Конь плохо слушался наездника – проскакал вперед и только потом остановился, да и то вертелся, недовольно хрипя.
Маша тоже топталась на травке, не зная, как поступить, напряженно вглядываясь в незнакомца. Тот успокаивающе прищелкивал языком – так местные «разговаривали» с лошадьми. И конь успокаивался, кося глазами.
По виду то был сельский житель, парень… скорей уж молодой мужчина лет двадцати семи-девяти. Одет он был в простую рубаху небеленого полотна и такие же порты, застиранные до дыр и бахромы. С седла свисала неопрятная, грязная и мокрая холщевая сумка, из которой на землю капало. Светлые волосы парня торчали нечесаными прядями, как после купания.
Чертами лица он был странен: вроде не улыбался, а, казалось, вовсю смеялся. Лицо его было удлиненным, не худощавым и не округлым, с правильными чертами, но со шрамом с щеки на подбородок. На Марию Петровну уставился он с улыбкой, голову даже склонил, глядя с прищуром.
– Эй, встречная-поперечная! – весело крикнул всадник, окончательно смутив Машу. – Лесная, приречная. Коли нечисть, убоись. Коли дева, окрестись.
Маша фыркнула. Ну мужик, ну общительный не в меру – скакал бы своей дорогой, поклонившись незнакомой барышне – так что с селянина взять? Не тать, вроде, не разбойник.
Вот только зачем обращаться к Маше старинной присказкой, которой красных девиц проверяли на причастность к нечистой силе? После такого обращения девушке полагалось осенить себя крестом. Моветон, однако.
И впрямь перекреститься, что ли, чтоб отстал? Да неловко как-то подыгрывать невеже. Разве похожа Маша на нечисть, накинувшую на себя человечий морок?
Мария решительно двинулась вперед. Подойдя ближе, слегка раздраженно бросила:
– Очень смешно. Хватит. Посмеялся – и довольно. Ступай себе. Дай пройти.
Вблизи Маша лучше рассмотрела незнакомца и поняла, отчего чудилось, что он все время улыбается. Смешливыми были его глаза, зеленые, как вода в тихой реке летом. Строго поглядев на парня снизу вверх, Мария чуть не засмотрелась – таким живым казалось лицо всадника.
Услышав ее, он раскрыл рот, словно изумился: поползли на лоб брови, изо рта вырвался неясный звук. Парень вдруг осмотрел себя, даже похлопал по вороту рубахи, пытаясь стряхнуть прилипшие к нему сосновые иголки. Лицо его разгладилось, глаза снова засмеялись.
Небось, прохлаждался в лесу под сосной, подумала Маша, на мягком хвойном ложе, отлынивая от сельской работы. До Покровов мужик денно и нощно в поле, чтобы собрать урожай и скотину кормом обеспечить, а этот… И конь… ладный не для простого батрака, так может, по поручению хозяйскому в лес наведался? Ну тогда хорошо.
Маша дернула плечом и двинулась дальше, сдерживаясь, чтобы не начать опять рассматривать селянина.
– Так я… эта… обидеть не хотел… барышня! – крикнул ей вслед парень, и в его речи мелькнул местный акцент. – Извините.
Странно, чуткому Машиному уху почудилось, что встречной-поперечной назвал он ее без всякого просторечного говорка.
Застучали копыта, и конь поравнялся с Машей. Селянин придерживал его, заставляя аккуратно ступать по краю колеи.
– Я эта… – повторил он, – проверял, как положено. Навдак(*) позвал. Мало ли. Вона и конь мой напужался.
(*– на всякий случай)
– Не меня, – буркнула Мария. – Я не мавка, как видишь.
– Не вас, правда ваша, – признал парень. – Теперь-то вижу. Русалки слово тайное у реки наварганили, и я заплутал, и Булат испугался. Одно слово – навьи. А вы, барышня, за каким делом по лесам бродите? Не боитесь, что… – незнакомец как-то сдавленно хмыкнул, – съядять?
– Не боюсь, – ответила Маша. И не сдержав любопытства, таки спросила: – А какое слово?
– Досадное, – охотно поведал парень, сверкнув глазами. Ишь, веселится, будто радуется чему-то. Но на Машу смотрит серьезно, без лукавства и какого-то видимого заигрывания – не хватало еще! – Сказать вслух не посмею, сами понимаете.
– Понимаю. А написать? Ты грамотный?
– Обижаете, барышня. Я вдольского князя Ивана Леонидовича слуга, почти камердинер.
– Камердинер, – недоверчиво фыркнула Маша.
– Вот и зря не верите. Я за его сиятельства местные… эти… калборации, между прочим, в отчете. С местными ведунами дела веду, потому как сам из этих мест. Зовут меня Игнат. Можете спросить в «Удолье». Там меня все знают. Князь как возвернулись, сразу велели: «А позовите-ка ко мне Игната, только ёму дела поперечные доверю».
Маша даже рассмеялась, и Игнат с ней. А в доказательство парень спешился, поднял ветку и в дорожной пыли начертал слово. По-русски, но с поперечным символом «берь», «причёркой», означавшей присутствие лесной магии.
– Я такого слова не знаю, – призналась Маша. – Впервые слышу… то есть вижу.
– Так словеса – местные, а вы, видно, нет, – заметил присевший над дорогой Игнат, серьезно глянув снизу на Машу своими зелеными глазами, отчего у той застучало вдруг сердце. – В гостях, должно.
– Можно и так сказать, – уклончиво ответила Мария. Подумав, все же добавила: – В «Тонких Осинках».
– Ага, слыхал.
– Марья Петровна Осинина, племянница Маргариты Романовны Дольской-Осининой. И что же слово сие означает?
– Страх по-нашему… предупреждение, но… – княжеский камердинер почесал веткой в затылке, – это ж не перевести, не передать, это… чувствовать надобно. Ужас, что жилы стынут.
Маша кивнула, соглашаясь: она сама эффект от слова, пусть не вслух произнесенного, но в пыли начертанного, испытала. Стало холодно, и словно кто-то рукой ледяной затылка коснулся.
– И чего бы ему прозвучать?
– Кто знает? – Игнат задумчиво поглядел вдаль. – Нечисто тут что-то… тревожно… Затевается что-то. Князю скажу.
– А ты… вы, Игнат, много слов таких знаете, с причерками? – бодрясь, спросила Маша.
– Ну… – парень почесал в затылке. – У каждой нечисти тут свое словцо тайное имеется. А бабка моя – ведунья. Так сразу и не скажу. Много, должно.