Клон 8012

7900 резко замахнулся кулаком, но не ударил парня в живот, только заставил того сгруппироваться.

– Запомни, умник: если я тебя не бью сейчас, это совсем не значит, что я не могу ударить тебя в любой момент.

– А как же “позор для быка”?

– Как ты метко подметил: я не бык, – а вот эти слова 7900 произнёс сквозь зубы, с заметным раздражением, при этом явно с большей силой сжав шею парня в своих тисках. В этот же момент откуда-то из-за моей спины выбежал новый участник бессмысленного действа: клон женского пола, возраста жертвы. Она с неожиданной силой врезалась обеими кулаками в бок 7900, так, что моему другу явно стало больно – он резко разжал хватку, непроизвольно отпустив шею 11112, и закусил нижнюю губу от резкой боли, но в следующую же секунду взял себя в руки и вновь схватил 11112 за шею, на сей раз положив на неё сзади свою большую пятерню.

– Что, сам отбиться не можешь, подружка отбивать явилась? – с рычанием отозвался 7900.

– Отпусти его немедленно, пока нос цел! – девчонка встала в воинственную позу, подняв перед собой кулаки, и я наконец узнала её – клон 11111. Рядом с ней моментально материализовалась ещё одна девчонка – клон 11110. Я знала их только потому, что 7900 донимал их дружка, а они всегда вступались за него. Ну как они… Она. Клон 11111 однажды чуть всерьёз не разбила красивый нос нашего 7900. В отличие от своей мягкотелой подруги, 11111 всегда такая эффектная в защите своих друзей, что она каждый раз становится интересной даже для меня. В какой-то момент я даже начала подозревать, будто 7900 донимает 11112 не потому, что тот ему интересен, а потому, что ему интересна именно его подружка 11111. Не в сексуальном плане, конечно – девчонке только тринадцать, такие малолетки 7900 неинтересны. Но в плане эмоций, 11111 – настоящий алмаз среди перемолотой щебёнки. Никогда я не испытывала таких ярких эмоций, какие способна демонстрировать она. Если бы более крупные старшие клоны вдруг зажали бы кого-то из моих друзей, я бы, несомненно, попробовала бы предотвратить их нападение, но знаю, что и это делалось бы с моими обычными, отнюдь не ярко выраженными эмоциями. Эта же всегда защищает своих друзей так, будто внутри неё пылает настоящий огонь. Видела я этот огонь всего пару-тройку раз, но каждый раз он так ярко полыхал перед моим взором, что периодически я невольно думаю о нём. Что это за огонь, я никак не могу понять. Но подозреваю, что с клоном 11111 что-то не так. По крайней мере, не так, как с остальными клонами. Вот и сейчас 11111 готовится напасть на 7900, чтобы не просто отбить у него своего друга, но сделать это страстно… Страстно. Вот это слово. Такое странное… Что такое страсть, я могу лишь представлять, а клон 11111 как будто представляет чуть больше, как будто улавливает, а значит, чувствует что-то такое, что мне недоступно. Она точно с дефектом. Но где именно? В какой именно части её организма случилась поломка? Знай я, какая шестерня в ней неисправна, может, тоже надломила бы эту шестерню внутри себя самой. Чтобы почувствовать то, что чувствует она. Вернее: чтобы почувствовать та?к, ка?к чувствует она.

7900 приготовился к бою с девчонкой, 11111, кажется, взвелась в ещё бо?льшую готовность, но мне не захотелось наблюдать за этой стычкой. Не захотелось видеть, как кто-то – ведь клон, как я, ведь не оригинал! – способен испытывать высо?ты таких ярких эмоций, какие, кажется, никогда не будут доступны мне.

– Отпусти его, – привычно холодным тоном обратилась я к 7900.

– С чего бы это? – прищурился парень.

– Отпусти, – без пояснений повторила я.

Хмыкнув, 7900 резко выпустил из своей хватки младшего клона, в локоть которого сразу же вцепилась смугленькая 11110. Я не удивилась реакции 7900 – он безропотно исполняет мои редкие просьбы и ещё более редкие приказы, хотя именно он считается предводителем нашей компании. Всё надеется уломать меня уединиться в специально оборудованной комнате на третьем этаже, никак не поймёт, что я не заинтересована им так же, как и всеми остальными.

11111 разжала кулаки и, не оборачиваясь, отправилась вслед за своими спешащими удалиться друзьями. Я недолго сверлила своим взглядом её спину, но всё же сверлила.

– Странная эта 11111, – встряхнув плечами, пробубнила 8001, явно раздосадованная тем, что я оборвала ей шоу.

7900 рухнул на траву справа от меня, и спустя несколько секунд мы все вновь лежали спинами на газоне, и наблюдали за бегущими мимо облаками:

– Вот это облако похоже на почку, – вдруг сказал 7997, вытянув руку вперёд и указав ею на облако, которое действительно походило на почку.

– А вот это на скальпель, – ухмыльнулась 8001 и добавила со смехом: – Забавно получается: как будто почка гонится за скальпелем, хотя в реальности всё наоборот.

Ох уж эта наша реальность: стерильность на фоне кровавого месива.

– Если бы вам нужно было придумать себе имена, такие, как у оригиналов, какие бы имена вы себе взяли? – вдруг ни с того ни с сего я задала неожиданный даже для себя самой вопрос.

– Ха! – первым откликнулся 7900. – Я бы взял себе имя Ноль.

– Разве это имя? – изогнула брови 8001, перевернувшись со спины на бок.

– Нет, не имя. Но мне нравится.

– Почему? – снова поинтересовалась 8001. Она всегда была заинтересована болтовнёй 7900, потому как была заинтересована им самим.

– Ноль – символ отсутствия. Мне кажется, что я предпочёл бы отсутствовать, чем вообще появляться на этом свете.

– У тебя, как и у нас, не было выбора…

– Да, но если бы был?

– Ладно, пусть будет Ноль, – вздохнул 7997, впервые за последние полчаса подавший голос. – Я бы был не против носить имя Аксель.

– Аксель? – непонимающе повторила 8001, как и я впервые слышащая необычное оригинальное имя.

– Так звали электрика, приезжавшего в Миррор на прошлой неделе, чтобы починить проводку в лаборатории. Молодой парень с роскошной копной золотистых волос на голове.

– Но ты был черноволосым, прежде чем облысел, – заметила 8001.

– Речь ведь не о внешней схожести. Мы имена себе выбираем. Аксель звучит неплохо.

– Хорошо, – вздохнула 8001. – Раз так, тогда меня бы звали Облако.

– Это не имя, – заметил 7997.

– И что?! У 7900 тоже не имя, а раз ему можно, значит, и мне тоже.

– Почему Облако? – закусила губу я, наблюдая за тем, как облако-почка налетает на облако-скальпель. Одну секунду я надеялась на то, что 8001 скажет, будто выбрала себе такое имя потому, что облака вольны лететь куда захотят, но поняла я свою надежду только в момент, когда она разрушилась словами:

– Потому что облака лёгкие, а я как раз вешу меньше нормы. А ещё облака проливаются живительным для земли дождём, совсем как клоны для оригиналов. Ну а ты, 8012?

– Что я?

– Какое имя было бы у тебя, будь ты оригиналом?

Я сдвинула брови к переносице, мой голос звучал привычно прохладно:

– Ещё не придумала.

– Эй, так нельзя! – мгновенно запротестовала 8001, но несмотря на все протесты, имя я себе в этот раз так и не придумала. Потому что личное имя – это что-то очень весомое, значащее, говорящее. Если мне самой и наделять себя именем, тогда я назову себя тем, которое скажет обо мне больше, чем окружающие поймут, меньше, чем я захочу рассказывать о себе, и достаточно, чтобы не только заявить о себе, но отпечататься в душах тех, кому оно встретится.

Глава 5

Говорят, что мы не можем видеть настоящих снов, а те картины, что к нам приходят, когда мы спим – всего лишь воспоминания, пережитые нашими оригиналами до момента нашего сотворения.

Мне часто снится радуга на безоблачном небе. Как будто я лежу на стеклянной лавочке под незнакомым мне деревом, каких не растёт на территории Миррор, и наблюдаю за тем, как прямо над моей головой сияет разными цветами радуга размером от горизонта до горизонта. Я не знаю, что может значить столь яркая картинка. Но всякий раз, когда она приходит ко мне во снах, внутри меня разливается необоснованное спокойствие. Поэтому сдавать кровь в донорский банк в такие дни особенно неприятно – всё спокойствие как рукой снимает, стоит только коротким пальцам, облаченным в прохладный латекс, коснуться моего предплечья с целью вспороть мою тугую кожу остриём иглы. Особенно неприятно, когда забором крови занимается Сигге Хеллстрём – высокий, пожилой лаборант с презрительным взглядом и с неприятной привычкой облизывать губы. Все клоны в Миррор знают о том, что этот лаборант не из простых – он пристаёт к достигшим половой зрелости клонам женского пола и зачастую донимает своих жертв. Лично я не знаю ни одну девушку, которая прямо рассказала бы о домогательствах Хеллстрёма, однако эти слухи очень плотные, так что я не сомневаюсь в том, что в их основе лежат реальные истории всерьёз пострадавших девушек.

– Держи шоколадку, – с этими словами Хеллстрём положил передо мной упакованный в фольгу шоколад, который всегда выдают всем клонам, прошедшим процедуру сдачи крови. Я положила руку поверх шоколада, к которому, в отличие от остальных клонов, никогда не испытывала тяготения, и в этот же момент поверх моей руки опустилась рука в перчатке. – Какая хорошая девочка. Даже не запищала от укольчика.

Мне вдруг захотелось подняться на ноги, взять этот шоколад и запихнуть его прямо в глотку этого любителя острых игл в чужом теле, но в следующую секунду я внезапно ухмыльнулась: столь яркое пробуждение эмоции, пусть даже злости, очень порадовало и даже приободрило меня.

Выходя из медицинского крыла без шоколада, я подумала о том, что в следующий раз мне стоит подгадать место в очереди на забор крови так, чтобы снова попасть к Сигге Хеллстрёму. Если он сумеет разозлить меня до такой степени, что в итоге я всё же полосну медицинским лезвием по его мягкому горлу – вот это будет результат! Едва ли, конечно, меня сможет пронять на столь яркие негативные эмоции даже такой законченный подлец, как Хеллстрём, но почему бы не попробовать?

Отправившись на поиски своих друзей, я немного замечталась, представляя себе картину, в которой любая из моих эмоций – не важно негативная ли или позитивная, – может быть испытана мной на полную мощность, и в итоге не заметила, как забрела в один из заброшенных уголков главного здания Миррор. Возможно, очнувшись от мечтаний, я бы просто развернулась, но моё внимание привлекла маленькая щёлка в двери, расположенной слева от тупика. Я была почти уверена в том, что, открыв эту дверь, застукаю двух клонов целующимися, а может быть даже уже и раздетыми, поэтому была почти удивлена увидеть всего лишь одного клона, да ещё и малолетку. Однако узнав в этой малолетке 11111, я снова заинтересовалась, поэтому переступила порог комнаты, в которой прежде не бывала.

Оторвав глаза от книги, 11111 врезалась в меня внимательным взглядом, в то время как я осматривала тесную каморку, внутренности которой состояли только из одного лишь стола с одним стулом, да трёх стеллажей, заполненных потрёпанными книгами. Уже не обращая никакого внимания на любопытствующий взгляд 11111, я подошла к ближайшему стеллажу и начала читать названия книг, отпечатанные на запыленных корешках: “Геометрия 9-10”, “Пособие по математике №1”, “Химия”. Мой взгляд соскочил на полку пониже и зацепился за синий корешок, на котором красными буквами было написано непонятное мне и может быть потому показавшееся мне притягательным слово “Охота”. Взяв эту книгу в руки, я открыла её на первой странице и молча прочитала: “Охота представляет собой выслеживание зверей и птиц с целью их умерщвления или ловли”. Я попробовала себе представить, как оригиналы пытаются искать птиц, летающих над их головами, или зверей, бегающих у их ног… Вот ведь глупость. И зачем? Зато ярко и чётко представилась картина, в которой оригиналы гонят клона – и цель понятна, и суть ясна.

Захлопнув книгу, я поставила её на место и, обернувшись, наконец встретилась взглядом с 11111. Она продолжала смотреть на меня с любопытством, и это заставляло меня неосознанно хмуриться – никогда в моих глазах и в глазах окружающих меня клонов я не читала столь ярко сияющей пытливости, какую сейчас с лёгкостью распознавала в этих серых глазах.

– Думаешь обо мне что-то? – то ли догадалась, то ли почти прочитала мои мысли 11111.