Металлический Ген

Олуэн только недавно исполнилось пятнадцать лет, Лии только пять. Девочки дружны, но часто меланхоличны. Неудивительно. В эту пору года в Кантоне радостного ребенка, не то что взрослого человека, днём с огнём не сыщешь. И всё же сегодня у нас был повод отбросить мрак если не за пределы наших жизней, тогда хотя бы за порог нашего дома: сегодня все мы были сыты, здоровы и обогреты. С начала этого года совпадение этих трех пунктов у нас негласно приравнивалось к празднику, всего же таких праздников за последние девяносто пять дней едва ли насчитается больше, чем пальцев на моих обеих руках. Зима в этом году отличилась особой суровостью.

Дельфину Эльфрик привёл в наш дом без моего согласия. В начале августа в Кантоне случился серьёзный пожар, выгорело целых два квартала, сгорел и дом Дельфины. Естественно Эльфрик, как негласный защитник этой женщины, на протяжении десяти лет сохраняющий безопасную от неё дистанцию, сразу же предоставил погорелице свою крышу, заодно взяв под своё крыло её малолетних сестру и племянницу. Не многим пострадавшим от пожара так повезло: кто-то разбрелся по нищим родственникам, кто-то ушел в рабочий или, как его называют в Кантоне, рабский дом, а кто-то остался на улице. Большая часть погорельцев лишилась своих жизней уже после первых заморозков. Дельфина же, Олуэн и Лия благополучно продолжали выживать благодаря нашему с Эльфриком покровительству. От пожара они успели спасти немногое: пару мешков барахла в виде тряпок, дюжину кур и одну козу. Кур мы доели в декабре, козу пришлось прирезать месяц назад, что было особенно жалко – молоко она давала жирное, но кормить её стало нечем, так что выбор был очевиден. Так от приданного Дельфины остались только тряпки и мелкое барахло, что-то из которого можно было назвать весьма полезным. К примеру, её жестяной чемоданчик с древними, но всё ещё функциональными медицинскими орудиями, или ржавый примус, на котором готовить оказалось удобнее, чем в камине…

Хотела бы я думать, что мы с Эльфриком разучились смотреть друг другу в глаза дольше десяти секунд (я вела подсчёт) из-за этого. Потому, что Дельфину он привёл в наш общий дом не спросив моего на то разрешения. Вот только я не была против Дельфины, её сестры и племянницы, даже несмотря на то, что кормить их всех приходилось мне напополам с Эльфриком. Я не могла, не хотела и не ощущала ни внутреннего, ни внешнего сопротивления на этот счёт. Тем более Эльфрик тогда не мог спросить моего мнения касательно расширения нашего круга, прежде не превышающего размеров в две персоны, потому что в тот момент меня здесь не было. А где я была – я не знаю. Моё незнание и является причиной того, что мы разучились смотреть друг другу в глаза. Мы оба испытывали глубинное чувство вины: Эльфрик за то, что я не могла вспомнить, я за то, что забыла. Только в моём случае вина ещё была подкреплена необоснованным беспокойством, прогрессирующим на фоне мрачной погоды, спёртого воздуха в Кантоне и беспокойных ночных кошмаров, которые я никак не могу запомнить после пробуждения…

Я вздрогнула, ощутив шевеление на козьей шкуре, на которой неподвижно сидела последние полчаса напротив камина. По-видимому, я в очередной раз слишком глубоко погрузилась в свои мысли и задумалась о том, чего не знаю или, как мне порой кажется, знаю, но знание это отчего-то забыто мной, погребено в самых недрах моей подкорки…

– Тебе стоило бы спать побольше, – опускаясь на козью шкуру рядом со мной, заметил Эльфрик. Он часто делает это – выдаёт замечания по поводу моего физического или психологического состояния. На первый взгляд кажущиеся отшлифованными, оба эти мои состояния испещрены мелкими трещинками, которые, кажется, вижу только я одна и, каким-то немыслимым образом, иногда замечает Эльфрик.

– У меня всё в порядке, – отвечаю я.

Я часто делаю это – говорю и веду себя так, словно у меня всё под контролем. На самом же деле где-то глубоко в душе, где-то в самом дальнем углу неизученного мной подсознания, заброшенного и покрывшегося непроницаемым слоем паутины, я осознаю, что это ложь. Та самая, в которую я хочу и буду верить ровно столько, сколько мне хватит на эту веру сил. Все силы потрачу, но верить не перестану.

– Держи, – Эльфрик, по обыкновению не смотря на меня, на сей раз предпочтя одаривать своим взглядом утихающий в камине огонь, протянул в мою сторону не новый кожаный чехол, по торчащей ручке из которого я с первого взгляда определила его содержимое.

– Что это? – тем не менее решила поинтересоваться я, при этом неосознанно сдвинув брови. Мне это не понравилось.

– Почти новый клинок. Я его заточил, – он положил подарок у моего бедра.

– Сколько ты за него отдал? – еще сильнее сдвинула брови я, зная, что новый оружейник сейчас дерёт втридорога.

– Пять кило лани.

– Эльфрик, пять кило! – я не вскрикиваю и не повышаю голоса, но в конце моего высказывания явственно слышен восклицательный знак. – Прежде чем делать подобные обмены, советуйся со мной.

– Долго ты сегодня утром разделывала лань кухонным обрезком?

– У меня при себе был твой клинок.

– Мы браконьеры, Теа, – он встретился со мной взглядом. Отсчёт пошёл. – Для нас главное оружие, а не временное утешение добычей, – пять-шесть-семь… – Не будет клинка – не будет добычи. Оружие твоя еда, а не те пять кило лани.

Всё, время истекло. Ровно десять секунд и голубые глаза смотрят в другую сторону. Если бы сейчас он не отвёл взгляд, я бы отвела свой. Не важно, кто из нас отводит прицел, главное, что всё мимо.

– Мы не браконьеры, – на едва уловимом выдохе бросаю свой взгляд в камин вслед за взглядом собеседника, – мы охотники. И пять кило мяса не помешали бы нам в ближайшее время, – моя строгость становится мягче.

– На ловца и зверь бежит, – с этими словами он пододвинул свой презент впритык к моему бедру. Свой старый клинок я сломала две недели назад, неудачно разделав лисицу – лезвие отломилось от рукоятки, когда моя рука сорвалась и я полоснула орудием по булыжнику. – Раз объявилась одна лань, значит скоро придут и другие.

– Орудовать придется больше, – задумчиво и с некоторой долей надежды произнесла вслух я, в очередной раз сдвинув брови и на сей раз взяв подарок в руки. Раскрыв чехол и вытащив клинок, я оценила его заточку – для Эльфрика всегда было важно, чтобы холодное оружие было заточено до предела. Да и мне тоже этот фактор всегда казался пунктом крайней важности. По-настоящему же важным я уже не знаю, что можно считать. В последнее время грань между естественным и противоестественным мне вдруг стала казаться опасно смутной.

Не выпуская клинка из правой руки, я неосознанно потерла шею левой ладонью. Странная привычка, с силой тереть сонную артерию в моменты погружения в задумчивость, закрепилась за мной с момента моего прихода в сознание.

– Когда тебя забрали, я знал, что ты не тэйсинтай, – вдруг решил оборвать минутное молчание Эльфрик. – Знал не потому, что мне рассказали, хотя уже к вечеру весь Кантон, словно взъерошенный улей, гудел о том, что именно произошло во время Церемонии Отсеивания. Я знал это потому, что ты не из тех, кто способен наложить на себя руки.

– По-твоему, я настолько слаба? – повела бровью я, лишь на пару секунд встретившись с собеседником взглядом.

– По-моему, ты слишком сильна.

Повисло молчание. Не неловкое, а скорее “мыслительное”. Я пыталась осознать смысл слов собеседника, оценить эту слепую веру в мою силу, но что-то подтачивало во мне уверенность в том, что это может быть правдой. Эта сила оставаться живой несмотря ни на что, о которой пытался сейчас толковать мой давний знакомый. Что-то здесь было не так… Кажется, я ощущала ложь. Но она исходила не от Эльфрика – он говорил искренне. Она исходила из недр меня, как горячий гейзер, с рёвом и силой пробивающийся из-под плотного пласта земли, из-под моего нутра.

– Меня когда-нибудь звали по-другому? – призакрыв глаза, слегка запрокинула голову я.

– Ты о чём? – в голосе Эльфрика слышится напряжение, и я, не опуская головы, приоткрываю глаза и бросаю на него косой взгляд. Один-два-три-четыре-пять… На сей раз не выдерживаю я.

– Не знаю, – едва уловимо выдыхаю, вновь уставившись на красные угли в камине.

Снова это чувство. Едва уловимое ощущение вины где-то глубоко под рёбрами, в области грудной клетки, заточившей в себе ноющую неясность. Я действительно не знаю, о чём порой говорю с Эльфриком или что у него спрашиваю. И мне за это, за своё и за его незнание (но больше всё-таки за своё), видимо, немного стыдно. Сама не знаю откуда берётся это чувство, с чего вдруг и почему возникает. И тем не менее я не останавливаюсь и не пытаюсь себя одёрнуть: я продолжаю выпытывать сама не знаю что и о чём у того, кто не знает ответов. Эльфрик наверняка считает, что ответами на свои вопросы владею я сама. Я тоже так считаю. Вот только шкатулка с этими знаниями потерялась. Не мной, но кем-то внутри меня…

– Я не знаю, что там с тобой произошло, Теа, – внимательно смотрит на меня Эльфрик, но я не смотрю на него, чтобы не считать секунды. – Я знаю лишь, что тебя не было два месяца и четырнадцать дней. А потом ты вернулась. Живая и невредимая.

Проходит несколько секунд молчания, и Эльфрик аккуратно добавляет:

– Иди спать. Я присмотрю за огнём.

Подождав десять секунд – привычка счёта рискует в скором времени стать частью моей личности – я встаю, подбираю с козьей шкуры подарок и ухожу за свою ширму…

Я пытаюсь заснуть, но руки отказываются меня слушаться, чего я совершенно не осознаю. Сначала я левой рукой глажу правую руку, делаю это долго и с силой, затем скольжу по животу, правую подсовываю под спину и изгибаюсь, словно в попытке нащупать на спине что-то пустое и неестественное. Спустя несколько минут я накладываю правую руку на лицо, перевожу её на лоб, тем временем левой рукой держась за шею, словно пытаюсь задержать в ней свою жизнь, зажать и по глупой случайности или неумению вдруг не выпустить, не потерять…

Я осознаю, что не контролирую свои телодвижения, в момент, когда левая рука слишком сильно увлекается – мне становится сложно дышать из-за силы давления на шею собственной ладони. В следующую секунду я резко отстраняю от себя руки, словно они шпионы, незаметно прокравшиеся в мой тыл и прорвавшие мою, казалось бы, прочную оборону.

Нет, я не схожу с ума… Просто я не знаю. Я не знаю, и это страшнее, чем… Чем всё, что я знаю.

То, что я забыла, страшнее моей реальности. Но что может быть страшнее моей реальности? Прежде мне казалось, что ничто. Теперь же я убеждена, что что-то есть. И это “что-то” навсегда останется со мной. Поэтому я пытаюсь вспомнить: лучше наверняка знать, с чем тебе придётся жить, чем не знать и всё равно продолжать с этим жить. Или я ошибаюсь. И лучше не вспоминать. Но я никак не могу прекратить пытаться… Никак не могу себя заставить, заставить свой внутренний голос, заставить свои незапоминающиеся и беспрерывные кошмары, свои блуждающие руки… Блуждающие…

Глава 4.

Шестью месяцами ранее

У меня очень сильно звенело в ушах. Очень… Сильно.

Этот мучающий мои перепонки звон вырвал меня на поверхность сознания. Как только я раскрыла глаза, звон прекратился. Он оборвался словно натянутая струна, стоило мне только широко распахнуть глаза.

Я лежала на чём-то твёрдом. Будто на доске. Надо мной нависал белый потолок с белыми лампами, распыляющими приглушенный свет. Стены были выкрашены в холодный тёмно-голубой оттенок. Голова совсем не болела. Глаза не резало и не слепило. В ушах не плескалось и больше не звенело. Во всём теле ощущалась неестественная сила.

Я захотела подняться на предплечья, но у меня не получилось. Что-то держало меня. Спустя секунду я увидела чёрные ремни – они сковывали мои руки, врезаясь в запястья, фиксировали ноги и обвивали талию. Моё тело заковали так, словно действительно боялись того, что я смогу разорвать на себе как минимум половину сдерживающих меня элементов. На самом же деле я бы не смогла справиться уже с теми ремнями, которые ограничивали движения моих рук – зачем было приковывать меня столь основательно?

И всё же, откуда во мне столько силы?.. В последний раз моего возвращения в сознание, я представляла из себя живой скелет, неспособный устоять на ногах, но способный перерезать свою сонную артерию…

Моя шея!.

Я резко дернула головой, но, естественно, мне это не помогло – только затылком больно врезалась.

Что, в конце концов, происходит?.. Где я нахожусь?.. Почему меня привязали ремнями?.. Почему на мне эта одежда?.. Кто меня переодел?.. Одежда… Она похожа на… На ту, в которую одевал меня Кастиэль в Руднике…. Нет, меня тогда одевал Платина руками Кастиэля… Сколько времени прошло?.. Месяц?.. Нет, минимум два… Месяц в Руднике и еще один в Ристалище…

Ристалище?!.. Я была в Ристалище!.. Со мной был Платина!..

Я резко приподнялась и ещё раз с силой дёрнулась, но из-за оказанной с моей стороны силы давления ремни с ещё большим противодействием отшвырнули мои конечности обратно на твёрдую кушетку и, вновь врезавшись затылком, я вдруг заметила боковым зрением – в помещении я была не одна.

Медленно повернув голову вправо, я увидела пожилую женщину в голубом костюме, сидящую на белом стуле всего в паре шагов от изголовья моей кушетки. Закинув ногу на ногу, она задумчиво касалась кончиком указательного пальца верхней губы, внимательно рассматривая меня с головы до ног. Острые скулы, выпрямленные седые волосы длинной чуть ниже подбородка, бесцветные глаза… Она не была похожа на медсестру или доктора. Она не была похожа ни на кого. Этот факт на подсознательном уровне заставил мои мышцы напрячься: кулаки сжались, челюсти плотно сомкнулись, зрачки расширились…