Что лепила похабные сплетни,
И вскричала, ударив болтунью,
В страшной ярости и возмущеньи:
“Помирай, дряннейшая крыса,
Развелось вас сверх всякой меры!
На одну нынче станет меньше,
Хоть от этого толку мало”.
Проезжал через горы однажды
Добродетельный старый пастырь,
Укорял он грешную Феникс,
Уличал он ее в злодеяньях.
Отвечала Феникс: “Изменник,
Где набрался ты этой бравады?
Или, может быть, ты не слышал,
Кто властитель здесь и начальник?”
Так сказав, казнить приказала…
О, чудовище, зла воплощенье,
Ты погрязла в грехах ужасных,
Заслужила ты злую кару!
Но безмерна любовь Господня,
Милосердие безгранично –
Даже эту заблудшую душу
Возвратить он к себе способен!
Как-то раз, блуждая по скалам,
Заприметила юношу Феникс:
Он дремал, на земле простершись,
Как же был он хорош собою!
Описать мы, увы, не в силах…
И решила грешная Феникс,
Неземной красотой пленившись,
Не губить его и не жечь,
Но оставить, к себе приблизив,
И делить с ним и дни, и ночи.
И к нему она обратилась:
“Эй, красавец!” – в ответ молчанье.
Тот не вздрогнул, глаза не открылись,
Видно, сон его был глубоким.
Наклонившись над юношей, Феникс,
Свирепея, рванула рубаху
И отпрянула: ей открылась
На груди глубокая рана.
И воскликнула Феникс в грусти
Над умершей красою дивной:
“Чья же это рука, не дрогнув,
Эту грудь, что белее пуха,
Смертоносной сталью пронзила?
Кто пустил в алебастре этом
Кровяные ручьи-потоки?
Кто посмел такое содеять?
В ком бродила такая ярость?”