Гостиница тринадцати повешенных

Подобная тактика была, разумеется, весьма разумной, вот только должного вознаграждения она не получила. Босоногие не знали, с кем имеют дело. В тот момент, когда восьмеро из них начали наступать на двух вооруженных дубинами мужчин, последние, уклоняясь от ударов, то и дело оказывались в паре шагов от разбойников и вертели перед ними своими дубинами, будто мельничными крыльями, с такой быстротой и сноровкой, которые свидетельствовали о продолжительной практике в этом занятии. Вскоре вся земля вокруг них покрылась телами, у которых были переломаны кости и раздроблены головы.

В свою очередь, и Ла Пивардьер с Лапьером не оставались в стороне. Восьмеро против двух; теперь у них были шансы выйти из этой передряги живыми, и немалые. Но вскоре храбрый кучер был легко ранен в ногу пикой, а отяжелевшая рука Ла Пивардьера уже не так искусно наносила удары.

– Держитесь, господа, мы уже близко!

Услышав эти слова, Босоногие бросили беглый взгляд на поле битвы и обнаружили своих товарищей в самом плачевном состоянии.

– Спасайся, кто может! – завопил один из бандитов, возможно, даже тот, что минуту назад кричал: «Вперед!»

Спустя несколько минут на дороге не осталось никого, кроме полудюжины убитых и такого же количества раненых.

И посреди этих побежденных стояли четыре победителя: Ла Пивардьер, Лапьер, пытавшийся остановить вытекавшую из раны кровь, и двое незнакомцев, новые Геракл и Самсон[3 - Геракл – легендарный древнегреческий герой, сын бога Зевса и смертной женщины Алкмены. Самсон – знаменитый библейский персонаж, который, в то время как жители города Газы подстерегали его с намерением убить, вышел из города, подняв городские ворота и унеся их на своих плечах.], так счастливо свалившиеся с неба, чтобы прийти на помощь храбрым, защитить слабых, избежать стыда и бесчестия.

Глава III

О том, как баронесса де Ферье поблагодарила незнакомца лучше, чем своего племянника

– Воистину, сударь, – воскликнул Ла Пивардьер, снимая шляпу и кланяясь одному из незнакомцев, который казался господином другого, в то время как этот последний помогал кучеру перевязать рану, – воистину, спасать людей – ваше призвание!.. Черт побери! Какая сила!.. Вы вертите этой дубиной, словно соломинкой!

И Антенор жестом указал на палицу, которой столь искусно воспользовался незнакомец. Отбросив дубину в сторону, тот промолвил:

– Противно было марать шпагу об этих мерзавцев.

– Вы правы! – продолжал Ла Пивардьер. – Шпагу лучше приберечь для более благородного случая. Ах! Но какую же надо иметь силу, чтобы усвоить столь разнородные способы наказания виновных. Я, со своей стороны, сражаюсь так, как могу.

– И то, что вы можете, достойно одобрения людей отважных, сударь!

– Слишком много чести, сударь!

– Нет-нет! – раздался голос. – В этих похвалах нет ничего лишнего, господин де Ла Пивардьер!.. Да вы, сударь, и сами знаете, что оказали нам громадную услугу! Ох, господа, без вас… мы все бы погибли! Презренные Босоногие!.. Но где же мой племянник… мой бедный Фирмен… где он?.. Что они с ним сделали?.. А моя жена… моя дорогая Анаиса?.. Ах! Лапьер, мой мальчик, я и тебя не забуду, будь уверен!.. Боже мой!.. ужасно видеть все эти тела… эту кровь! А наши изорванные чемоданы… выпряженных лошадей, перезанные постромки! Как мы теперь доедем? Боже мой! Боже мой! Верно, я от этого сойду с ума!

Несложно догадаться, что это говорил барон де Ферье. Лишь только Босоногие исчезли, как он рискнул присоединиться к своим избавителям. Отыскали и Фирмена Лапрада, который, в тщетных усилиях разорвать свои оковы, укатился под карету. К нему подоспели как раз вовремя, чтобы освободить заткнутый ему рот, так как он уже начинал задыхаться. Тут и баронесса пришла в сознание; она дрожала от холода, но тем не менее, открыв глаза, покраснела, как спелая вишня, увидев беспорядок своего туалета и коснувшись волос…

– Что случилось? – прошептала она.

– Ничего не бойтесь, мадам, – произнес возле нее звучный голос. – Опасность миновала, разбойники убежали.

– Но мой муж?

– Жив и здоров.

– А мой племянник?

– Ваш… А! Вероятно, тот молодой человек, которого связали босоногие! Он мало-помалу приходит в себя; еще пара минут – и совсем оправится.

Баронесса смотрела и слушала с невыразимым удовольствием того, кто говорил с ней, да и сам он, успокаивая молодую женщину, не спускал с нее взгляда, ясно выражавшего самое нежное участие, к которому примешивалось восхищение. Он был молод и хорош собой; она была молода и прелестна. Кто знает… Возможно, эта случайная встреча, произошедшая при таких ужасных обстоятельствах, породит одно из тех чувств, которые угасают лишь с последним биением сердца. Любви нравятся подобные контрасты: на смену слезам у нее всегда приходят улыбки.

Подбежал барон – теперь он уже бегал.

– Ах, душа моя, – проговорил он, – ты пришла в чувство! Ну, тем лучше! Благодари же этого господина, благодари хорошенько, дитя мое! Ты ему обязана жизнью… мы все обязаны! Вот еще тот дворянин… помнишь, у которого лошадь околела?.. Он тоже вел себя геройски!.. Если бы его проклятая скотина не помешала нам проехать, может, ничего бы этого и не случилось… Да какая теперь уж разница!.. Однако я прикажу Лапьеру связать веревками разорванные постромки и уложить карету!.. Надо торопиться… Скоро наступит ночь… и эти босоногие чудовища могут вернуться!.. Надеюсь, сударь, вы отправитесь с нами? – заключил он, обращаясь к незнакомцу.

– Охотно, сударь, – отвечал тот.

– Мы едем в замок госпожи графини де Шале… во Флерин… и если вы никуда не торопитесь, мне будет очень приятно представить госпоже графине вас и вашего спутника.

– Вы слишком добры, сударь. Но я и сам имею честь быть знакомым с графиней и тоже направляюсь к ней.

– Полноте!.. Вот так совпадение! Вы, вероятно, один из друзей ее сына? Ох! Пардон! Я позволяю себе расспрашивать вас, а сам и не подумал представиться… тогда как это была моя первая обязанность. Барон де Ферье, сударь, путешествующий с женой и племянником… господином Фирменом Лапрадом.

– А я, сударь, Паскаль Симеони, путешествующий со своим слугой, Жаном Фише.

– Пешком?

– Нет, господин барон, верхом. Только, услышав издали неистовые крики этих негодяев, мы догадались, что они, должно быть, грабят кого-нибудь из проезжих, и, полагая, что нам так будет удобнее оказать помощь ближнему, мы со слугой оставили своих лошадей и, призвав в помощники деревья, кусты и неровности ландшафта, добрались до самого места битвы, не будучи замеченными босоногими.

– Ах! Сам Бог привел вас сюда, сударь!.. Но вот и мой племянник… Милый Фирмен, это господин Паскаль Симеони… сеньор, которому мы все должны быть глубоко признательны!.. Глубоко признательны!.. Ты страдаешь, мой друг?.. Эти негодяи ранили тебя!.. Анаиса, пожми руку этому бедному Фирмену, так как ради тебя он рисковал тысячью смертей! Ради того, чтобы вырвать тебя из когтей этих Босоногих, он бросился на бандитов и…

– Дядюшка!

Исполняя желание мужа, баронесса протянула руку Фирмену. Но в этом движении, как заметил Паскаль Симеони, не было ничего теплого, сердечного; напротив, складывалось впечатление, что молодая женщина пожала поданную ей руку с неким тайным отвращением…

Угадал ли Фирмен Лапрад мысль незнакомца, приметил ли, что тот понял более чем бы ему хотелось, только, закусив губу, он сказал своей родственнице тоном, в котором проскальзывала горечь:

– Правда в том, тетушка, что я лишь попытался спасти вас, не более. Что тут поделаешь? Возможно, храбрость у меня и присутствует, но только не сила.

И, поклонившись с притворной почтительностью Паскалю Симеони, он добавил:

– Вам, сударь, принадлежит вся честь!.. С опушки, где я лежал, мне были видны все ваши действия!.. Вы не человек, сударь, вы полубог.

– Ошибаетесь, сударь, – серьезно возразил Симеони. – Я такой же человек, как и все прочие. Разве что для безупречного исполнения взятой на себя обязанности я постарался как можно лучше развить в себе те физические силы, которыми наградила меня природа…

– Смею надеяться, сударь, вы не сочтете меня нескромным, если спрошу, что же за обязанность вы на себя взяли?

– Нисколько, сударь! Я решил стать охотником на негодяев!

– Охотником на негодяев! А что… действительно похвальное занятие! Вот только…

– Да?

Фирмен Лапрад улыбнулся.

– Дичь эта так низка по сути своей, – продолжал он, – что можно подумать…

– Что охотнику и не надобно выказывать особенных способностей? Вы правы, сударь: по большей части, мне стоит только прикрикнуть, как эти негодяи разбегаются. Но когда они собираются в больших количествах… тогда мне приходится повышать голос. Орел не боится ворон, а между тем они мешают ему иногда в полете.

– Совершенно справедливо, сударь.

Пока кучер кое-как исправлял поврежденную сбрую, а барон с помощью Антенора де Ла Пивардьера укладывал багаж в карету, Жан Фише, слуга Паскаля Симеони, отправился за лошадьми, оставленными за утесом, шагах в двухстах или трехстах от того места.