– А, мисс Стивенсон. Куда это вы так спешите в такую погоду?
– Стенли, – Хоуп развернулась и подошла к нему вплотную, – скажи мне, ты ел яблоки с дерева у самого забора?
– Как можно, мисс Стивенсон! – испугался садовник. – Мне нельзя ничего есть из сада, я только за ним ухаживаю!
– А куда ты убираешь упавшие яблоки?
– Я их утилизирую, мисс Стивенсон.
– Говори мне правду, Стенли!
– Пощадите, мисс Стивенсон! Меня вышвырнут, если узнают что-то подобное, а идти работать на шахты ради талонов на продукты и одежду я не хочу! Я старый и этого просто не вынесу! Нет!
– Стенли, не бойся, – Хоуп сжала перчатками скафандра трясущиеся руки садовника. – Просто скажи мне, они вкусные или нет?
Стенли испуганно смотрел на нее. Рот мужчины открывался и закрывался, на морщинистом лбу выступила испарина. Наконец, он обмяк всем телом и почти загробным тоном, обреченно произнес:
– Они невероятно вкусные, мисс Стивенсон.
– Расскажи мне подробнее!
– Они, ну, очень душистые, с нежной мякотью, с терпким, чуть карамельным привкусом. А какие из них получаются пироги! Таят во рту, просто сказка!
Мужчина осознал, что заговорился, и стыдливо улыбнувшись, опустил глаза.
– Хорошо, – она с томлением посмотрела туда, где росла яблоня. – Не бойся, я никому не расскажу. Только выполни одну мою просьбу.
– Все, что прикажете, мисс Стивенсон!
– Припрячь упавшее яблоко на мой день рождения. Только самое румяное и красивое, ладно?
– К-конечно, мисс Стивенсон! Но вам же нельзя.
– Я сама решаю, что мне можно!
Полуденное солнце освещало лужайку перед поместьем, на которой была накрыта летняя веранда с тентом и белыми занавесками. Хоуп наблюдала из окна своей комнаты, как внутри нее мистер Стивенсон сидит в своем черном скафандре за столом с двумя сестрами-близняшками и что-то непринужденно обсуждает. Девушка повернулась и посмотрела на мольберт, стоящий посреди ее комнаты. Там, на холсте, был изображен сад, в котором за столиком сидела семья. Хоуп тяжело выдохнула и с вызовом снова посмотрела на отца, который в это время гладил одну из сестер по коленке зеленого скафандра. Девушка встала и швырнула свою картину об стену. В ее комнату постучали и за дверью раздался учтивый, доброжелательно фальшивый голос:
– Мисс Стивенсон, добрый день. Это мистер Блек. Ваш отец сказал, что вам требуется консультация персонального психолога.
– Мне нужно, чтобы меня оставили в покое! И передайте ему, чтобы никого больше не подсылал!
– Мисс Стивенсон, – голос зазвучал снисходительно, – не стоит копить в себе агрессию. Это может очень пагубно закончиться. Давайте поговорим?
– Да чтоб вас! – Хоуп распахнула створки двери. – Все равно не отцепитесь!
Заложив руки за спину, в комнату зашел очень высокий и худой молодой человек в сером пиджаке и кислородной маске. Он без разрешения разместился в одном из кресел, и сложив ладони домиком, уставился на девушку сальным, прищуренным взглядом.
– Что вас беспокоит, Хоуп?
– Блек, вот скажите мне, в чем смысл вашего существования?
– Моего?
– Да. Чему вы решили посвятить свою жизнь?
– Вы это и так знаете. Я персональный психолог вашей семьи уже семь лет. А смысл моей жизни в написании монографии об особенностях психических заболеваний у людей, пользующихся скафандром бессмертия. Это, знаете, сравнительно новая, но крайне актуальная тема для исследований. Кроме того, ее отлично финансируют.
– Наверно, это очень скучно.
– Напротив, милая Хоуп. Вообще, мне нельзя подобное обсуждать с вами, но вы мне глубоко симпатичны. Проблема защитного комплекса в том, что довольно часто его носитель умышленно прерывает собственную жизнь. Вы знаете, что каждый второй собственник скафандра является невротиком, у каждого шестого с возрастом развивается шизофрения. Невроз, кстати, чаще всего выражается в обессивно-компульсивном расстройстве. Люди так привыкают к стерильной жизни, что начинают панически бояться грязи. Обрабатывают свои тела специальными препаратами, растирают до крови руки из-за придуманных ритуалов. Другие становятся социопатами и вообще закрываются от мира. Но это не самое страшное. Довольно часто дело заканчивается потерей личностью ее идентичности и разладом ценностных установок. В итоге, душевные метания, поиск себя, разочарование в жизни и суицид. Далеко не каждый, кто впервые одевает скафандр, осознает, что тот фактически станет его второй кожей. В прежние времена похожие по виду скафандры предназначались космонавтам. И этих людей строго и долго отбирали. А сейчас достаточно огромной кучи денег и желания жить вечно. Всем наплевать на уровень психической устойчивости покупателя. Главное, что он сам хочет себе такую игрушку.
– Вы говорите о защитном комплексе с иронией. Хотя сами мечтаете о такой «игрушке». Знаете, это походит на лицемерие, Блек…
– Нисколько. Я готов стать бессмертным исключительно ради науки, так как изучаю психологию богов. Часто трусливых и несчастных, но богов. Когда-то они были просто баснословно богатыми, но сейчас, когда бессмертие стало реальным, они обрели подлинное могущество. И я буду рядом с ними, я буду неограниченно долго познавать их.
– Мне становится тошно от нашего разговора. Мы не боги.
– Ну ладно, давайте поговорим о вас. Как ваши панические атаки? Во время нашей последней встречи вы сказали, что к ним прибавилась и апатия. Что тревожит вас в данный момент, моя милая? Давайте поговорим об этом.
– Я не знаю, для чего живу. Мне надоел образ моей жизни, но вернуть ничего нельзя. Даже отец с его экспериментами тут не поможет. Он просто хочет расширить границы скафандра своим силовым полем, а мне это не интересно. Понимаете?
– Настоятельно рекомендую вам сменить обстановку, заняться новой для себя деятельностью. Получите новое образование, путешествуйте, займите себя чем-нибудь полезным.
– Какой в этом толк, – Хоуп подошла к окну, – если эта тюрьма практически всегда будет со мной? Поехать на лазурный берег? Так я не могу купаться в обычной воде. Попробовать национальные блюда в разных странах Мира? Мне тоже нельзя. Одно время я увлеклась флористикой, но создавать букеты из синтетических цветов мне быстро надоело. Все, что помогло бы мне снова стать счастливой, находится по ту сторону скафандра.
– А что на счет брака? Вы могли бы найти себя в роли жены или матери, заботясь о ребенке.
– Использовать сданный мной в двадцать пять лет биоматериал, чтобы ребенка выносила какая-нибудь женщина из обслуживающего персонала? Нет, спасибо. В этом нет романтики. Печально, когда ты сама на это не способна. Я просто законсервированная оболочка, в которой теплица душа.
– Зато вы член Золотого клана, где сосредоточенны самые могущественные люди мира. Вы же знаете, что цена членства – это бессмертие. Неужели вам не льстит, что вы одна из самых влиятельных женщин в мире?
– Одна из самых влиятельных женщин, которая не может себе позволить кусок настоящего, горячего хлеба и пробежаться босиком по мокрой траве.
– Зато она может себе позволить любить, – Блек схватил Хоуп и прижался к ней сзади. – Как на счет попробовать отдаться чувствам прямо сейчас, милая?
Девушка попыталась вырваться, но цепкие руки держали ее.
– Давай, вырывайся! Мне это даже нравится!
– Не трогай меня! Не смей трогать меня!
– Ты все ровно будешь со мной. Твой отец пообещал мне.
– ЧТО? – девушка отдавила ему ногу и вырвалась. – Что ты сказал?
– Все дело в новом проекте твоего отца, моя милая, – Блек тяжело дышал сквозь свою кислородную маску. – Совет директоров отверг его, но мой дядя нашел способ, как разобраться с побочным эффектом от нахождения человека под куполом, который создает генератор скафандра. Но цена дядиного участия – наш брак. Технология в обмен на скафандры и родство с одной из самых влиятельных семей Америки. Ты – счастливый билет для нашей семьи, Хоуп. И мой персональный приз.
– Убирайся или я сорву твою кислородную маску! – девушка схватила торшер. – Ты мне противен! Убирайся прочь!