– Что?! А-а… Валяй. Только далеко не отходи. Темнотища. Мало ли что…
– Далеко не пойду. Хворосту только пособираю. А то ты принес какие-то столбы. Как их разжигать-то?
– Эх, женщины! Ничего вы в кострах не понимаете. От хвороста один треск, а эти гореть долго будут. Ну, давай скорее…
И она скрылась за березами. Нужно ли объяснять, куда я ринулся в ту же секунду?
– Тополь, Тополь! Вызывает Ясень! Прием.
– Говори, Ясень. Прием.
– Тополь, я здесь не один. Если она подойдет, я мгновенно прерву связь. Ты понял? Просто я хотел…
– Ясень, ты идиот? Почему сразу не сказал? Кто она? Прием.
– Я не знаю, кто она. Зовут Таня. Она проезжала мимо, ей надо было помочь. Вот я…
– Дальше что?! Прием.
– Ничего. Она побудет со мной до утра. Прием.
– Ясень, ты действительно придурок. Ты понимаешь, что ты должен избавиться от нее? Прием.
– Что?!! Да пошел ты!..
– Кретин! Я же сказал, не убрать, а избавиться! Ты должен сделать так, чтобы она ушла. Ты понял меня? Прием.
– Она уйдет, – сказал я спокойно. – Но только утром.
И без предупреждения вырубил передатчик, хотя Татьяна еще бродила где-то между березами. Просто он мне надоел, этот Тополь. Ишь, распыхтелся! Может, я его разбудил. А может, он просто скучает там один на своем ночном дежурстве, и ему, конечно, завидно, что я тут девочку наклеил. Ладно, ладно…
Я включил магнитолу по-прежнему настроенную на "Радио-101", и в "ниссан" стремительно ворвался полный экспрессии голос неполнозубой звезды Ардис:
– Ain't nobody's business!
Слова весьма соответствовали моменту: "Это никого не касается!" Действительно, никого. Весело! Я закурил и стал качать в такт руками, головой, потом начал притопывать ногами.
Подошла Татьяна с охапкой хвороста.
– Любишь Ардис? – спросил я ее.
– Ничего. – Она бросила хворост прямо под колесо, словно собиралась подпалить машину.
– Неполнозубая, – сказал я, – а как поет!
Татьяна улыбнулась.
– У нее просто строение челюсти такое. А неполнозубая – это я.
– Почему?
– Зуб сломался, а вылечить некогда.
– В пьяной драке? – поинтересовался я.
– Не-а, за завтраком в осетрине хрящик попался.
– А-а… Ну-ка покажи! – Я включил фары и вышел из машины. – Иди сюда.
И она встала в свете этих ниссановских прожекторов, как актриса в лучах рампы, и лихо откинула со лба челку, и улыбнулась нарочито широко. Такой я ее еще не видел: рыжее полыхание волос над голубым блеском глаз, нежной россыпью веснушек, розовой влажностью губ и белоснежным сиянием зубов. И одного зуба – четвертого вверху справа – действительно не хватало. Но это не портило ее – это было как-то удивительно мило и трогательно, как у ребенка.
Я бросил сигарету, сделал шаг к ней и приблизил свое лицо… Дальше все получилось само собой, честное слово, я этого не планировал. Наши губы оказались слишком уж рядом. Я порывисто обнял ее и жадно захватил своим ртом ее розово-жемчужное великолепие. Она не противилась, нет, она ответила. Губами, языком, маленькими нежными ладонями, всем телом, прильнувшим ко мне. И мир исчез. Сладкий оранжевый туман плыл сквозь меня и вокруг, окутывал, обволакивал мягким теплом и ароматной шелестящей тишиной… Когда я последний раз так целовался? Со Светланой на острове Валаам, когда все было впервые, и закачались сосны, и огромное красное светило опрокинулось в озеро? Или с Белкой десять лет назад в продувном московском дворе, где посреди холодной черноты мартовского вечера мы были отдельно от всего и всех, и под двумя сомкнувшимися капюшонами наступил жаркий май и мы летели куда-то вперед и вверх, к теплу и свету… Но, кажется, теперь было еще прекрасней.
Крикнула вдалеке ночная птица, и мы очнулись.
– Подожди, – шепнула Татьяна. – Давай поедим, наконец, а?
– Пора, – согласился я. – Только очень быстро разведу костер.
Наступило минутное отрезвление. Я вспомнил внезапно, где я, с кем, почему здесь оказался и что ждет меня завтра. Все это был полнейший дурдом. Я забрался в чужую машину, нахамил какому-то важному бандиту и собирался провести ночь с абсолютно незнакомой, загадочной женщиной. Вот уж действительно "Последнее танго в лесу под Степуриным". (Михаил Разгонов по мотивам одноименного фильма Бернардо Бертолуччи). Мое танго вполне могло стать последним. Да и ее тоже. Кому же из нас суждено умереть наутро? В лучших традициях правдивого российского кино последних лет – умереть придется всем, в том числе, и нашим убийцам. Ах, как легко катились эти мрачные мысли, словно барашки по теплой глади моря, так легко, что я им совсем не верил. В глубине души я чувствовал, что мы оба останемся живы. Поэтому в глубине души царил праздник.
И на столе разворачивался праздник. Я даже согласился выпить шампанского, которого вообще не пью. Но это все-таки французское и вдвоем с такой женщиной! Шампанское было божественным. Татьяна была в восторге. Закуски были сказочно хороши. Про коньяк я вам уже рассказывал, а про остальное рассказывать просто лень. Поверьте, все было очень вкусно. И веселые тосты были. Совершенно дурацкие, отвлекающие от серьезных мыслей. Но после третьей мы загрустили. Оба, одновременно, как это случается у влюбленных. Татьяна в третий пластиковый стаканчик шампанского добавила коньяку, а я в третий пластиковый стаканчик коньяка шампанского добавлять уже не стал. Может, поэтому мы загрустили. Возникла пауза, обычно предназначаемая для вдумчивого пережевывания пищи. Но я это сделал настолько вдумчиво, что в итоге прервал паузу следующей фразой:
– А знаешь, кого ты мне напомнила?
– Кого? – спросила она с интересом.
– Майку Глумову. Помнишь, кто такая Майка Глумова у Стругацких?
– Я даже помню, кто такая Майя Тойвовна Глумова.
– Не надо о грустном. До Майи Тойвовны тебе еще далеко. Ты похожа именно на Майку из "Малыша". Ты в каком издании его читала?
– В "текстовском", ну, в этом, двенадцатитомнике.
– Не объясняй. Я там работал, в "Тексте"… Господи! Неужели я такой старый? Ведь люди, читающие Стругацких по полному собранию – это уже другое поколение.
– Брось, Мишка, просто я слишком поздно увлеклась фантастикой.
– Стругацкие – это не совсем фантастика. Ну, ладно, вернемся к Майке. Знаешь, кто еще напоминал мне ее? Татьяна Лозова. Была такая фигуристка, помнишь? Ты и на нее похожа. Правда.
Таня сделала неловкое движение и опрокинула стаканчик, потом ладонью смахнула со стола пролившееся вино и, задумчиво вытирая одну руку о другую, тихо произнесла:
– Это очень хорошо, что я еще похожа на Татьяну Лозову.
– Что значит "еще"?
– Ну, старая облезлая кошка, а все еще похожа на девочку-фигуристку.