Ненормальная планета (сборник)

– Еще как проверяли! Но дело-то в чем. Анизоген – так уж повелось – допингом не считали и не считают, потому что он не на всех действует и широко применяться не может, а в новом этом препарате тоже, представьте себе, не увидели зла. Поначалу. Позднее запретили, конечно, когда побочное действие обнаружили. А тогда многие начали колоться этой штукой по примеру Золтана. Некоторым помогало. В поединках между собой. А у Дмитряну все равно никто выиграть не мог. Ему просто приходилось дольше возиться с ними, а сам-то он уколов по-прежнему не пропускал. Не пропускал и все. Такие дела. Ну, и поскольку из химии никаких секретов не делалось, то и уникальные свои способности Дмитряну решил не скрывать. Нет, не то, чтобы он давал интервью журналистам по этому поводу. Газеты печатали только домыслы, один другого невероятней. Но вот специалистам Золтан растрепался, и Вайнек его за это здорово ругал. «Отсюда все и началось», – уверял после профессор.

Как-то раз Дмитряну признался Вайнеку, что сам увеличил дозу выше разрешенного уровня, но это уже как будто ничего не дало. Вайнек удивился:

– А чего ты, собственно, хотел?

И тут Дмитряну перешел на заговорщицкий шепот, хотя в номере отеля, кроме них двоих, никого не было:

– Вот, взгляните. Я тут прикинул на бумажке скорость клинка. А вот это

– мой запас по скорости. Получается, что для меня останавливать рапиру – это из пушки по воробьям.

– Что же ты хочешь останавливать? – Вайнек почуял недоброе и спросил так же шепотом.

– Пулю, – сказал Дмитряну.

– Пуля-то его и погубила, – произносит Клюквин зловеще.

– Ну, ты, ягода заполярная! – срываюсь теперь уже я, потому что история Золтана по-настоящему меня захватила. – Проживем без твоих гипотез.

А Панкратыч продолжает невозмутимо:

– Дмитряну уверял, что идея останавливать пулю пришла в его собственную голову. Вайнек не верил, Вайнек кричал, что это все проклятые специалисты замутили Золтану мозги, что он предупреждал: не связываться ни с кем! И еще он кричал, что не позволит ставить такой эксперимент, что если Золтан решится, то он, Вайнек, сам бросится под пулю.

Но Золтан решился, а Вайнека рядом не оказалось. Не мог же он, как нянька ходить за спортсменом повсюду.

Разумеется, Дмитряну одел бронежилет. Жить-то, сами понимаете, всем хочется. Разумеется, испытания проводили в закрытом тире в присутствии очень узкого круга специалистов. Разумеется, деньги Золтану выплатили вперед – так, чтобы в случае чего родственникам достались. А на бронежилете расчертили квадратики. Под каждый завели датчики. Стреляли снайперы. И все прошло на ура. Ну, очкарики эти – учит же их кто-то на нашу голову! – обсчитали результаты, посоветовались, да и сказали Золтану, что он запросто может ловить пулю без всякого бронежилета. И вот тут, надо сказать, даже отчаянный спортсмен Дмитряну струхнул. «Нет, сказал, господа, я в такие игры не играю». Однако фраза была брошена. Как говорится, джинн выпущен из бутылки. Не прошло и недели, как Золтан, потренировавшись с друзьями-фехтовальщиками увиливании голой грудью от заточенного клинка, вторично решился и пришел к тем самым психам из «научного тира».

Панкратыч делает паузу, как хороший актер, и спрашивает:

– Думаете, на этом и закончилась карьера Золтана Дмитряну? Ничего подобного. Он еще три недели выступал в Париже с аттракционом «Человек, останавливающий пулю». И зарабатывал баснословные деньги. Широкая общественность считала, разумеется, что это просто блестяще сработанный фокус. Никому не пришло в голову заняться феноменом всерьез. Потому что мы не привыкли верить в чудеса. Потому что нам, рационалистам и прагматикам, всегда проще объяснить любое чудо уже известными науке причинами. Пресса кричала, что Золтан просто спекулирует своей спортивной славой. Впрочем, эффектность фокуса газетчики не отрицали. А уж какой там фокус, когда зрителям разрешалось приходить со своим оружием. Проверялись только пули, чтобы какая-нибудь сволочь не подсунула разрывную. И кусочки свинца, а иногда серебра, упавшие к ногам Золтана возвращались владельцам, так что каждый при желании мог убедиться, что это именно его, та самая пуля. К тому же, когда Дмитряну уставал, на груди его начинали появляться синяки, и тогда сеанс заканчивался. Какие уж тут фокусы, посудите сами, ребятки.

Ну, а Вайнек к тому моменту, как всегда, уже умыл руки. Уговаривать Золтана было поздно. Профессор просто публично отрекся от всех дальнейших экспериментов в этой области.

Через три недели невероятный аттракцион перекупили заокеанские воротилы. И все, что случилось там, известно гораздо хуже. Доходили слухи, что Золтан начал скандалить, торговаться из-за количества выступлений, будто бы даже грозился выйти из игры насовсем – это, впрочем, маловероятно. С другой стороны рассказывали, что однажды кто-то – случайно или нарочно – промахнулся, и Дмитряну остановил пулю лицом. И эта новая сенация якобы позволила ему еще раз оказаться на вершине славы и богатства. Но доподлинно известно лишь то, что в Штатах он прожил всего два месяца. Наиболее распространенная версия финала такова. Золтана нанял для какого-то чрезвычайно важного дела подпольный гангстерский синдикат или наоборот – ФБР для борьбы с этим синдикатом. Неважно, с любой стороны могли найтись идиоты, решившие, что Золтан абсолютно пуленепробиваем. В общем в жутчайшей перестрелке, истекая кровью, он, говорят, все-таки сделал то, что от него требовалось и чего, разумеется никто другой сделать бы не сумел. Рассказывают (хотите – верьте, хотите – нет), что он остановил то ли сорок две, то ли пятьдесят две пули. Но одна его все-таки достала.

– И что, хватило этой одной? – удивляется Машка.

– Да, – говорит Панкратыч. – Она оказалась со смещенным центром тяжести. Золтан не умел останавливать такие. И смерть наступила именно от нее. Это нетрудно было установить…

Панкратыч сидит на корточках и машинально щиплет пальцами заячью капусту. Потом встает и говорит:

– Побежали обратно. На базе, наверно, уже завтрак дают.

Начинается чудесный майский день. В лесу божественно хорошо. Молодая зелень ослепительна. И совсем не хочется в такое утро думать о том, как мы колемся, ломаемся, уродуемся, гробимся в нашей безумной спортивной жизни. Хочется напитаться здоровьем, растворенным в природе, на всю жизнь напитаться и потом каждый день дарить его людям.

Общее настроение первой высказывает Машка:

– Но ведь это же единичный случай, – говорит она, – это же исключение. Не все же под пули кидаются. У других все получается хорошо.

– Конечно, – соглашается Панкратыч. – Золтан Дмитряну – исключение. Еще какое исключение!

– И вообще, – развивает свою мысль Машка, – он же погиб именно тогда, когда ушел из спорта. Так что действительно не Вайнек его убил и даже не спорт.

– В каком-то смысле, – вновь соглашается Панкратыч.

Но все мы знаем, и Машка – тоже, что это не так, что цирк – тот же спорт, да и борьба с гангстерами может быть спортом, если ее выполняет настоящий спортсмен. А Золтан Дмитряну до самого конца оставался именно спортсменом. Мы знаем это, но хотим думать иначе и сами обманываем себя.

За березами перелеска уже виднеются корпуса базы. Мы дышим равномерно, почти синхронно друг с другом, и каждый пытается вспомнить о чем-нибудь хорошем, например, о холодном душе или о завтраке.

И вдруг Машка с чувством произносит:

– И все-таки жалко парня!

– Еще бы, – говорю я. – Еще бы тебе было его не жалко.

Секреты мастерства

– Салага! – сурово припечатал Клюквин юного прыгуна в высоту, который третий раз подряд не смог «попасть в разбег» и сбил планку, за что получал теперь выволочку от тренера.

– А ты в его годы прыгал на два метра? – поинтересовался я, на глазок прикинув установленную в секторе высоту.

– Мне-то зачем? Я и сейчас не прыгну. Если в длину – тогда пожалуйста. Или тройным. Два метра.

– Ну, и не выступай, раз такое дело! – я почему-то обиделся за парнишку-высотника.

– Да ладно вам, ребятки, – встрял Панкратыч, – посмотрите лучше, какая девочка бегает. Барьеристочка.

– А тебе бы, Панкратыч, все девочек! – огрызнулся Клюквин. – Седина в бороду, бес в ребро? Да и тоща она, твоя девочка, – добавил он, приглядевшись. – Грудей нету совсем.

Но тут уж Клюква был не прав. Насчет грудей, впрочем, возразить я ничего не мог, но вообще девчурка мимо нас бегала ладненькая, длинноногая, и мордашка у нее была – прелесть: носик кнопочкой, ротик маленький, а глазищи огромные и ресницы издалека видать. Просто Клюква был злой. Как и все мы. Потому что нашу сауну заняли, а другого номера выделить не пожелали. Разбираться мы послали Машку в наказание за то, что она позже всех закончила тренировку, и теперь сидели втроем на трибуне легкоатлетического манежа и ждали решения своей судьбы.