В координатах мифа

дворник: «Висс бус ла?би!» и залучился нитями
морщин. Кипит весна живым подкожным соком,
распахивает душу сквозняком.
…И я иду в «прекрасное далеко» – с китайским
камуфляжным рюкзаком.

Дымы отечеств

Все мимолетно и непоправимо.
Лохмотьями – на шпилях— облака.
Отечество клокочет едким дымом
в прокуренной груди товарняка.
В ознобе Город; каждый перекресток
вздыхает: «Лишь бы не было войны!»…

– А помнишь? —
мы в безумных девяностых
взрослели на развалинах Страны…

Наш мир, давно потерянный, не рухнет.
Нам – по большому счету – все равно,
когда и с кем на тех же самых кухнях
пить то же полугорькое вино. —
За то… чтобы у стен отсохли уши,
чтоб слово закипело, как слеза…

а Бог молчит, с прищуром глядя в души —
в который раз не знает, что сказать. —
Возьмет— по паре – всех (как при Потопе),
чтоб каждый удивлялся, что – живой,
пока по угасающей Европе
гуляет призрак Третьей мировой…
и мимо проплывают чьи-то лица —
глаза в глаза – сплошной «лицеворот».

…но будет перевернута страница.
…И Стрелочник часы переведет.

…А время… —
ни черта оно не лечит! —
«Мгновения… как пули у виска»…

– Давай покурим, все «дымы отечеств»
бесстыдно выдыхая в облака…

Солнцем – на синем…

…Впереди – колокольно-ржаная Россия.
Купола – по глазам! – Так пронзительно-ясно.
(Все казалось мне писаным солнцем – на синем…
оказалось: все писано гарью – на красном…)

Если плачешь, к стволу припадая – береза;
чтоб повеситься – больше подходит осина. На
заблеванной скатерти – пьяные слезы. «Да какого ты
ляда рыдаешь по сыну? – Ведь вернулся. Уже восемь
месяцев – дома. Цел-здоров. Нет работы? —
Найдется халтура!» (Объяснять им, что значит —
с «чеченским синдромом» – все равно что
доказывать: пуля – не дура.) Нет, не дура. У пули —
другая натура…

Делу – время. Страна продается «по таксе». На
элитной Рублевке – своя «субкультура». На странице
истории – жирная клякса. На воде, значит – вилами:
«равному – равный»? – Прокричать бы навзрыд:
«За Державу обидно!» – Все казалось мне писанным
ложью на правде, а подложная правда казалась
постыдной…

От себя убегая, дрожишь на перроне.
И душа умирает, себе же – чужая.
Тут не то что слезы – и плевка не обронишь!..
«Посошок». Без закуски.
– Меня уважаешь?!

…Бездорожье, бурьяны, кресты на погостах,
все быстрее мелькая, проносятся мимо.
Время смыло оттенки лихих девяностых…
и российское знамя взлетело над Крымом.
…Но хлыстом по спине ветер смерти – с Донбасса.
– Сохрани пацанов! Не пускай их из дома! —
Чтоб дожди не стонали над «пушечным мясом»!

…И повсюду – раскаты весеннего грома.
Пусть мужик перекрестится (…грянет – не грянет?)
От разбитого тракта до неба – Россия…

Я стою на коленях, а в горьком тумане —
купола, купола… —
золотые. На синем.

Шурави[4 - Шурави – в переводе с арабского – «советский». Распространенное обращение воинов-афганцев друг к другу.]

Моим друзьям, прошедшим Афганскую войну, посвящается.

На посту – караульный. В горах – засада.
И трассируют пули. И ночь светла.
Спит вповалку взвод (наконец – прохлада),
но не спит в Кабуле Наджибулла.