Темные легенды. Антология русского хоррора

Сижу на траве, а мои сестры стоят вокруг меня. Старшая читает заклинания из чёрной книги, и ветер, овевающий нас, пахнет корицей, мясом, розовой водой и жжёным волосом. Закрываю глаза и открываю – на платьях сестёр грязь, словно они выбрались из болота. Закрываю и открываю глаза – теперь на них одни лохмотья, а кожа как папье-маше. Закрываю и открываю глаза – вокруг меня могильные плиты с именами девочек. Передо мной же – зеркало, в котором мой взгляд мёртв, голову держит струбцина.

Вечерний досуг

Матильда взялась играть на клавесине, а Волшебный Дядя – показывать танец. Движения его точны, в птичьем взоре – кладбищенский сумрак. Ветер в камине хнычет как голодный младенец. Нет, не впечатляет, это право скучно, говорит Зоя, обмахиваясь веером из человеческой кожи.

Андрей Туркин

Рыжик

Весна 1992 года выдалась ранней. И жаркой. В середине апреля растаял последний снег, а к началу мая мы с друзьями уже бегали в шортах и футболках. Солнце палило как сумасшедшее; погода намеревалась поставить температурный рекорд. Мама говорила, что так и будет, и у меня не было причин не верить ее словам. Мама знает все, считал я в свои тринадцать лет. Целовал ее на прощание, натягивал любимую кепку с изломанным козырьком и шел в школу. По пути заходил за другом Женькой. Вместе мы брели на другой конец поселка, на учебу, по дороге рассказывали друг другу байки и делились впечатлениями от просмотренных накануне фильмов.

Последний месяц перед каникулами. Казалось, никто на свете не мог его омрачить. Ни суровая директриса, брошенная мужем и теперь срывающаяся на учениках, ни математичка, «ребусы» которой ни я, ни Женька, хоть убей, не понимали.

А после уроков мы собирались на поле погонять мяч. Когда народу было много, делились на команды и играли в футбол, когда мало, просто пинали по воротам, составленным из рюкзаков.

В день, когда мы познакомились с Рыжиком, нам не доставало вратаря. Наш Жора сломал руку, перелезая через соседскую ограду, и третий день валялся в гипсе перед телевизором. Мы лишились штатного голкипера, и, как оказалось, заменить его было некем. А Витька, хозяин мяча, ни с того ни с сего разнылся и засобирался домой, не поддаваясь ни на какие уговоры.

Я стоял и ничего не мог поделать. Молча наблюдал, как он засовывает в пакет мяч, как надевает рюкзак. Слезы наворачивались на глаза от бессилия, и я отвернулся, чтобы не показывать их остальным.

– Макс, смотри, – Женька ткнул меня локтем в бок, затем указал в сторону деревьев.

Мир расплывался от слез, и я не сразу заметил, на что он обращает мое внимание. Точнее, на кого.

На рыжего мальчишку из параллельного класса. Тот сидел под деревом с альбомом на коленях и что-то выводил в нем карандашом. Одноклассники и те немногие, кто был с ним знаком, звали его Рыжиком. Обычный тихоня с передней парты; маленький, щуплый, предоставленный самому себе. На школьных мероприятиях, а если честно, то и за их пределами, такие всегда в гордом одиночестве. Незаметные для окружающих до момента, пока не понадобится «козел отпущения».

Я перевел взгляд на Женьку. Друг улыбался.

– Давай возьмем его в команду?

– Кого? – автоматически спросил я.

– Его, – Женька указал на мальчишку.

– Рыжика?

– Да. А что? Какие-то проблемы?

– Не знаю, – честно ответил я. И хотел добавить, что нужно посоветоваться с остальными, но Женька меня опередил.

– Эй, Рыжик, пойди сюда, – крикнул он и замахал рукой, подзывая мальчишку.

Многие годы задаю себе вопрос: как бы сложилась моя жизнь, не познакомься я в тот день с Рыжиком? Я нисколько не сожалею о нашей встрече, общение с ним изменило меня к лучшему, равно как и Женьку. Но у всего есть цена.

И цена дружбы с Рыжиком оказалась непомерно высокой. Я понял это в тот самый момент, когда мальчишка поднялся с травы и направился в нашу сторону. Понял по его походке, движениям рук… по тускло-голубым глазам, за которыми, как выяснилось позже, скрывалась зловещая тайна.

– Привет, – поздоровался Рыжик, подойдя к нам.

Витька стоял неподалеку, косо поглядывая на нашего нового знакомого.

– Зачем вы его позвали? – спросил он с недовольством.

– Ты же хотел, чтобы нас было поровну! – ответил Женька.

– А он умеет стоять на воротах?

– У него и спроси.

– Умеешь? – Витька обратился к Рыжику.

– Не знаю, – пожал плечами мальчишка.

– Попробуй, тут нет ничего сложного, – Женька сходу наладил панибратские отношения, шутливо обхватил Рыжика за шею и потащил его на «ворота».

– Вы хотите взять меня в игру? – удивился Рыжик.

– Только если не будешь ныть, как баба, если мячом прилетит в глаз, – усмехнулся Женька, выпуская мальчишку из «объятий». Затем обернулся к Витьке. – Ну что, играем или как?

Витька вздохнул и полез за мячом.

После игры я, Женька и Рыжик сидели в тени деревьев, жевали травинки и смотрели на небо. Остальные ребята разошлись по домам, чему мы, собственно, были только рады. Витька в последнее время стал жутко капризным, возмущался по поводу и без. А Илюха с Сапогом вообще от нас отдалились. Все чаще они гуляли отдельно, хотя еще год назад никто не мог представить нашу компанию без этих двух сорванцов.

Я спросил Рыжика, где он живет. Оказалось, на соседней улице.

– Странно, – удивился я. – Не знал, что мы живем совсем рядом.

– Меня никто не замечает, – грустным голосом ответил Рыжик.

– Печально, – согласился Женька. – Слушай, Рыжик, твой дом зеленый с гаражом? Там еще через забор заброшка находится, да?

– Да, – мальчишка непроизвольно вздрогнул, услышав про заброшенный дом по соседству.

– Все, я понял. Я видел тебя там, – Женька призадумался и спросил. – А что ты рисовал, когда мы тебя позвали?

– Блин, альбом, – Рыжик кинулся к дереву, под которым сидел до встречи с нами.

– Цел? – спросил я, когда мальчишка вернулся.

– Да.

– Покажи, что рисовал, – попросил Женька, и я заметил, как по лицу Рыжика пробежала тень страха(?).

– Не могу, это личное, – он вцепился в альбом, сминая его тощими пальцами.

– Да ладно ты, мы никому не расскажем. Да, Макс?

Я кивнул. Еще какое-то время Рыжик сопротивлялся, но в итоге сдался.

– А ты неплохо рисуешь, – присвистнул Женька, разглядывая покосившийся дом, занимающий почти всю поверхность заглавного листа.