Дороги и перекрестки

Я захожу во французскую кондитерскую с запахом горячего шоколада и миндаля, со светлым зеркальном холлом, в котором появляется множество никем не узнанных меня.

Я плачу, влюбляясь в древний город, хорошо, что уеду скоро, иначе разлюблю потом.

Что грешно, то и потешно.

Прости меня.

Прости мне мое желание свободы и неприкаянность прости.

Анастасия Стрельцова

Испания, г. Аликанте

Родилась в Москве. По образованию учитель начальных классов, экономист-бухгалтер. Работает «Консультантом по работе 1С программы и организации делопроизводства» в системе фриланс.

Из интервью с автором:

Трое детей, замужем… Пишу короткие рассказы о простых вещах. Интересуюсь всем, что есть вокруг и внутри меня. После сильной болезни живу каждый день, как последний, поэтому получаю удовольствие от каждой минуты и секунды, – обожаю читать, театр, мотоциклы, вязать, вышивать, валяться на траве с бутербродом, идти долго в горах и упасть в ледяную горную реку, узнавать новых людей, рассматривать звезды в телескоп, смотреть хорошее кино с любимым, дышать холодным воздухом, обнимашки, крепкий сон, раннее пробуждение, мимолетную улыбку прохожего, поливать цветы, дружеское молчание и беседы до утра и, конечно, когда ничего не болит.

© Стрельцова А., 2017

Тореадор, верящий в Вальгаллу…

Глядя на то, как выползают огромные виноградные улитки после дождя, в пустыне, где по полгода сухо и светло, ты удивляешься в принципе наличию улиток в твоем городе. Они медленно облепляют стены и бордюры, не спеша пересекают тротуары. Ты смотришь на них, ты не веришь в них. Потому что непонятно, как в пустыне такое возможно. В связи с этими размышлениями я все больше склоняюсь к тому, что есть жизнь на Марсе, только нам ее не увидеть простым человеческим глазом… Мысли, как выясняется из всяких новых модных учений, материальны и обладают всеми качествами отдельно существующих субстанций. Собственным сознанием и интеллектом. То есть существуешь ты – а отдельно существуют твои мысли, и это не всегда дружественный конгломерат, порою это даже противостояние, а порой и не на жизнь, а на смерть…

Со временем я поняла одну простую вещь: человеку не важно, какими способами он работает над собой. Главное научиться договариваться с мыслями и иногда отпускать их погулять. И если для чистоты разума потребуется жевать только сырые морковки, то это сработает у того, кто в это верит. А у другого сработает протеиновый коктейль с закисью азота и двухчасовой крепкий жим. Кому-то нужны более действенные способы. Я молюсь, но не настаиваю, чтобы это делали все вокруг меня. Я буддистов люблю и мусульман и иудеев, а саму в семь лет окрестили христианкой. И батюшка так строго посмотрел мне в глаза и сказал: любую веру потом примешь, твое дело, а перед Богом предстанешь христианкой. Поверила…

Но вывод такой: кто во что верит, тот в то и умрет…

Я дарю эту историю Лене Сахаровой, потому что она не хочет сказку, и еще она говорит, что, говоря про других, у меня не очень получается… а про саму себя хорошо. А я знаю почему, потому что я не боюсь выглядеть глупой или пустой или еще какой, я пишу как есть…

Когда-то я попробовала уехать в Испанию. Не было интернета, только телефон-автомат на улице. И я балдела от того, что, звоня домой, слышала, как соседский кот лоток роет. Такая связь замечательная.

Я скромно жила в крошечной мансарде частного домика в Альбуферете. Сейчас там отель. А на работу ездила в только строящуюся Торревьеху. Моя семья хотела попробовать переехать, но реальные шаги по интеграции и изучению испанского делала только я.

Как-то я опоздала на автобус, который ходит от вокзала до Альбуфереты, и решила пройтись пешком. На мне было белое длинное платье из марлевки, парусиновые лодочки и крошечная сумка с мелочами. Небо – синь, горы – блеск, море подмигивает бриллиантами. Иду, никого не трогаю. И вдруг – так действительно бывает – посреди ясного неба дождь как из ведра. Марлевка сразу скапризничала и исчезла, трусы за ней промокли и решили, что они одежда человека-невидимки, картонная подошва лодочек долой. «День моего позора» – хочется назвать мой рассказ…

Машины гудели, как будто свадьба короля, и хоть бы кто предложил подвезти, некоторые особо горячие мачо высовывались по пояс и свистели заправским скоморошьим свистом. И докажи мне потом, что мужики разных стран разные, – ни хрена не разные – все борщ едят.

Неожиданно на противоположной стороне дороги остановился длиннющий лимузин. И из него вышел человек. Человек как человек. Высокий, очень худой, глаза огромные. Горят, ну это здесь сплошь и рядом. И накрывает пледом. А я окромя «gracias» ничего пока по-испански особо и выдать не могла. Стою только икаю, потому что замерзла.

Показываю пантомимой: дескать, как тряпочку-то вернуть? Головой покачал: не надо, дорогая, бери себе, не жалко. Взглянул так с тоской еще разок на обнаженку в разрезе пледа и пошагал к своему лимузину.

Доковыляла я до чердачка своего и заболела. Трясусь, температурю. Хозяйка кладовки с испанским названием «апартаменты» перепугалась, сок мне жмет апельсиновый, в комнату заглядывает. «Madre mia» каждые пять минут восклицает.

Тут звонок в дверь. Побежала она вниз, а потом обратно в комнату вплывает и глаза навыкате, а за ней человек в костюме темном и галстуке, в черных очках. Я тогда еще не думала сценарий про мен ен блэк в Голливуд посылать, но о черных воронка?х трошечки разумела… Все думаю. Чего-то нарушила, сейчас поведут. А он роз красных 120 штук около диванчика положил. Минералки и пачку антибиотиков. Привет, говорит, вам от Хулио и ушел.

Я, конечно, прифигела от такого поворота. Но таблетку проглотила и к вечеру немного в себя пришла. И ни ответа, ни привета. А потом мне в Россию нужно было вернуться.

Через полгода прилетаю: а там пачка писем для меня у хозяйки лежит. Хулио на чувства изошел весь. Сгораю, говорит, заживо, снишься мне, где тебя, твою мать, носит, негодная.

Я-то точно помнила уже тогда, что у бурных чувств неистовый конец. Поэтому даже испугалась такого напора.

Но ладно, думаю, позвоню. Звоню, а что сказать не знаю.

«Ола, – говорю. – Это я».

А там звук такой странный в телефоне. Стою, жду, песеты в автомат подкидываю. Тут женский голос говорит:

– Простите, дескать, пожалуйста, сестра я его.

– А он где сам?

– Ло сьенто – ло сьенто в обморок упал.

Я после замеса начала 90-х на припадошных совсем не западала. Но жалко человека, а потом меня так страстно еще никто не обожал. Хотя мы в училище психологию изучали, и по всем признакам выходило, что с этим вектором нахлебаешься взлетов и падений.

Ну, потом все прояснилось и мы умудрились встретиться. И смотрели друг другу в глаза. А я со страха обмирала, потому что непонятно ничего. Сдуру я ему попыталась с помощью переводчика рассказать немного о северных традициях, и очень его заинтересовал переход воинов, погибших в сражениях в Вальгаллу. И на полном серьезе интересовался, берут ли туда испанских подданных.

А потом он так скромно пригласил меня на свое выступление. Только, говорит, это в другом городе будет. Но я машину пришлю, не волнуйся. Я как обычно паспорт во дворе в железной банке из-под сардин закопала, чтоб если что, – то в рабство продали без документов. Но поехала.

Да. Вот сейчас хвастаюсь. Сидела в королевской ложе. Театр странный такой. Не то цирк, не то еще что. А когда быка вывели… стало понятно, что это коррида.

И не укладывалось у меня в голове, как такой тонкий романтик и вобморокупадатель вот так запросто в быка живого копьями тыкает.

Но красиво выступал, пока не получил рогом в причинное место… а все закричали и заполошились, я побежала к скорой. Но там спросили, кто я, а я никто, просто амига… А я потом на трех автобусах домой добиралась и на следующий день в Россию вернулась. И больше не знаю ничего о Хулио и даже в интернете не стала смотреть, когда интернет появился.

Но если честно сказать, то это очень сильное чувство, когда на тебя смотрят и ты чувствуешь, как загорается место прикосновения взгляда…

И это воспоминание сидело глубоко внутри меня, как виноградная улитка. А сейчас начала писать, и выползла она на свет божий и не запихать ее уже обратно, так что да простит меня любимый, приходится рассказывать.

А где живет, или уже нет, тореадор, который верит в Вальгаллу… я не знаю…

El sujetador

Я верю в чудеса. Они случаются взаправду. Есть тому доказательства.

Я помню, что наступил такой день в моей жизни, когда мы с мамой признали тот факт, что я выросла. И я к великой радости, а мама с тихой грустью решили, что пора покупать… лифчик.

У нас были небольшие каникулы в Ленинграде. Я задыхалась от восторга. От Исаакия, от Невы. От чая в «Авроре» из фарфоровых чашек с синим рисунком и золотой каймой. От полуподвальных магазинчиков с носками и теми самыми лифчиками. От Финского залива, от свинцового неба. Такого высокого и вовсе не тяжелого, хоть и 100 оттенков серого. Кстати, в Испании бюстгальтер – сухетодор. Я как слышу: сразу ржать начинаю))) И мне тотчас же напоминают: О. Ясно. Ты – русская)))

Я отвлеклась. Каникулы подходили к концу. Утром я с грустью смотрела в окно. За окном был Смольный. И я посетовала, что у девиц-то смольных эти самые бюстики-то были… А я вот выросла… а у меня нет.

И мама, посчитав бюджет, сказала: Идем. В Пассаж. Выделяю

2 р. 50 коп.

И я собралась быстрее, чем горит спичка, и уже неслась вниз, а мама ждала лифт. И мы пошли в огромный многоэтажный магазин.