Капсула бессмертия

– Ну, встретиться-то ты с ним сможешь?

Ругнувшись, Герман нажал отбой и позвал официанта. Они не могли найти лучшего трафика: худая, бледная, вечно напуганная Трушкина с генетически овечьими глазами.

Элегантный брюнет в белой рубашке и черном переднике с логотипом Maxim, дыхнув холодом, наклонившись строго в пояснице, заложив одну руку за спину, неслышно приложил к столу перед нашим героем мельхиоровое блюдечко с чеком.

Итого: 5342 руб. Обратный отсчет начался.

В кабинете Роджера Смита с наляпанными повсюду яркими кляксами и забавными советскими табличками типа «Параметры спермы быков-производителей» уже сидел стажер Дима, арт-директор Германа, типичный представитель нового поколения креативщиков. Как самый настоящий отличник, он на сто процентов, до последей мелочи, отвечал стандартам современного столичного трэндсеттера, досконально описанным life style журналами в рубриках: выпить и поесть, купить, выглядеть, посмотреть, научиться.

Начнем с прически, к которой сегодняшние мужчины проявляют большой интерес. Если раньше на пике моды были удлиненные, нестриженые и даже слегка взъерошенные волосы, передававшие бунтарский дух начала 2010-х годов, то в 2014 моду устанавливали аккуратисты, обладатели опрятных коротких стрижек, открывавших лицо человека, «который излучает оптимизм». Дима был стрижен «под фрица» – короткие волосы на затылке и висках, аккуратная челка на одну сторону. Стильные очки с толстой синей оправой, почти полностью отвлекавшие от его детского пухлого личика, идеально гармонировали по тону с синими зауженными брючками. Белая пуританская рубашка с воротником-стоечкой, обычно застегнутая на все пуговицы, сейчас была распахнута, как душа гармониста, обнажая креативный принт: Микки-Маус повесился.

В целом Дима представлял собой шаблон интеллектуального задрота, которого по сценарию должны были совратить раскованные старшеклассницы.

На столе у Роджера уже лежали Димины наработки – сердечки и старички, старички в сердечках, он дарит ей кольцо, обнимает ее на скамейке. Дима шел по тому же пути. Вбил слова «старость» и «счастье» в окошко поисковика.

Сам Роджер, покрытый мириадами веснушек тридцатилетний британец, маленький эльф с лицом подростка, был в своей излюбленной свежей цветовой гамме. За годы жизни в России он выучил русский так, что его происхождение можно было определить только по англицизмам с аутентичным акцентом и фразеологическим калькам с английского. Впрочем, и то и другое ничем не выделяло его в языковой среде АSAP, где каждый стремился казаться экспатом – проверенный способ набить себе цену.

Поздоровавшись с Германом, Роджер быстро опустил глаза и снова обратился к Диме:

– Ну. В общем, надо дорабатывать по копирайту. Я пока не понимаю идею.

Дима и Роджер грустно уставились друг на друга. Они ничего не спрашивали у Германа. Сговорились его как бы не замечать.

– Простите, что опоздал, – подыграл им копирайтер. – Семейные обстоятельства. Вы, может быть, знаете. От меня жена уходит.

Роджер обиженно поджал губы.

– Прости, но… меня это сейчас мало волнует (в том смысле, что европейцы, мол, не говорят о таких вещах, а русские используют в шкурных интересах, о чем он-то, почти местный, давно знает). – Ты мог взять отпуск за свой счет, мы бы передали работу кому-нибудь другому. Завтра у нас презентация. Дмитрий ничего не успеет сделать.

Роджер притворялся, что переживает за людей и сроки. Он нес в эту дикую страну британский рационализм и чувствовал себя как любитель современного искусства на сельской дискотеке, кивал под музыку, чтобы не обидеть деревенских, искал своих и улыбался, предвкушая, как покажет им пласты дерьма, налипшие на ботинки. Вот он взял флюоресцентные фломастеры и начал рисовать на флипчарте – красивые стелочки, звездочки, буллиты. Сейчас он все разрулит.

– Бриф был получен две недели назад. Завтра презентация. Я ждал первой внутренней презентации неделю назад. Мы не можем снова переносить сроки, хотя бы потому, что у них ролик должен быть через месяц в эфире…

– У меня, конечно, есть одна идея, – как бы нехотя произнес Герман, присев на подлокотник дивана, где развалился Дима. – Но, честно говоря, в брифе столько ограничений, что я не знаю…

Раньше это работало. Раньше все думали, что его интеллигентная манера рассказывать из-под палки скрывает огромный творческий потенциал.

Роджер поднял и опустил плечи. В не по-нашему васильковых глазах читалась усталость. Он уже ничего не ждал.

– Люди не чувствуют своего возраста, – зачитал подводку Герман, пытаясь завестись от звука собственного голоса. – Они хотят жить полноценной жизнью, и Herz und herz дает им такую возможность. Прожить вторую жизнь, как в компьютерной игре. Снова оказаться молодыми. Взрослый мужчина катается на скейте. Пока это просто кивижуал. Или – мужчина и женщина семидесяти лет прыгают вдвоем с парашютом. В этот момент он шепчет ей что-то на ухо. Может быть, то, чего никогда раньше не мог ей сказать!

– Давай займемся анальным сексом, – тихо и нежно вставил Дима.

Роджер кисло улыбнулся.

– Что? – строго спросил Герман, оглядывая с ног до головы своего гитлерюгенд-напарника (какого хрена ты лезешь, молокосос?).

– Слоган: жизнь только начинается, – прибавив звук, резко и четко произнес подававший некогда надежды Бывалый, больше не позволяя себя сбить. – Понимаю, сыро. Но, думаю, мы доработаем.

Роджер набрал в рот воздуха и шумно выдохнул.

– Сорри. Но это просто булшит.

Холодок коснулся лба Германа, сердце кольнуло, он скукожился и, поморщившись, потер грудину.

– Почему?

– Во-первых, не по брифу. Во-вторых, оверпромис. Herz und herz не возвращает молодость. Это не антидепрессант, о’кей… Плюс просто банально.

Герман молчаливо усмехнулся. «Неумение мотивировать сотрудников является признаком профнепригодности креативного директора», – подумал он.

Роджер обаятельно опустил внешние уголки бровей. Длинный нос, узкая челюсть, четкая линия подбородка выдавали в нем типичного долихоцефала, яркого представителя нордической расы.

Его лицо выражало крайнюю степень глубочайшего разочарования, приносившего больше страданий самому разочаровывающемуся, – что безотказно действовало на самые древние инстинкты подчиненных, заставляя их глубоко внутри переживать свою несостоятельность.

Спустя секунду он нашел в себе силы продолжить:

– Честно говоря, я думал, что этот бренд тебе близок, что ты справишься. Это я настоял, чтобы Herz und herz дали тебе. А у тебя за две недели одна идея. И то. Заход, который мог написать начинающий копирайтер. Я не понимаю, почему мы платим тебе такую зарплату.

– Какую «такую зарплату»?

Креативный бросил на Германа обжигающий взгляд, встал и вышел. В кабинете повисла мертвая тишина. Дима аккуратно вздохнул.

Через секунду в комнате появилась Марина Трушкина.

– Мы можем подключить другую команду? – показательно порол Роджер. – Кто у нас свободен? Ваня с Мишей могут?

– У них много других проектов…

– Ничего, справятся. Они талантливые. Их нужно забрифовать сегодня. Завтра вечером презентация. Мы не можем переносить.

Марина, чуть не врезавшись в косяк, сверкнула костлявой попкой, усеянной стразами, больше похожими на стигматы – стигматы Трушкиной-Сваровски, и побежала исполнять.

Роджер вернулся к своим делам. Дима встал. Герман кивнул и поднялся за ним. «Талантливые».

– Может быть, используем гиперболу? – спросил Дима, снимая очки и растирая всей пятерней навощенную челку. – Самый старый старик на свете. Это кто? Мастер Йода?

Герман пожал плечами. Он никогда не прибегал к растиражированным приемам вовлечения. Абсурдная альтернатива, депривация, переворот и перемена функций – много ума не надо. Попробуй представить себе, что может заменить капсулу Herz und herz. Десять килограммов брокколи? Пятьсот головок чеснока? Вот и готова идея. Гора овощей либо таблетка? К тому же работает на натуральность. Некоторые бездарные рекламщики ухватились бы. Каковым и является Дима, с которого мгновенно облезла вся спесь.

– А экстремальные последствия… – продолжал мыслить, а значит, существовать стажер, схватившись за голову теперь уже двумя руками.

Они сидели в большой переговорной – официальной комнате для встреч с важными клиентами: стол, экран для презентаций, флипчарт в углу, на белой стене огромный синий логотип ASAP, в углу – стенд с фестивальными наградами, у стены, украшенной дипломами в рамках, в качестве символа креативности – старый велосипед.

Герман почти спал, так ему было скучно.

Судя по всему, пока он допивал бурбон на пятом этаже «Цветного», Дима обиделся и успел нажаловаться Роджеру на то, что старший копирайтер с ним не разговаривает, не штормит, никак его не направляет. За свой порядочный срок в агентстве Третьяковский понял: здесь можно годами глубокомысленно молчать на брейнштормингах, подлизываться к начальству, воровать идеи или просто сидеть с умным видом за компьютером, но нельзя оставаться в одиночестве.

– Ааа! – Дима наконец положил челку на место и хлопнул себя по ляжке. – Гениально! Фааак! Конечно… Представьте себе, что они – дети!