Королева брильянтов

Поднявшись на этаж, Пушкин дернул за рычажок дверного колокольчика. Из глубины квартиры послышались торопливые шаги. Дверь открылась, на пороге стояла Ольга Петровна, тесно закутавшись в серую шаль.

– Вы? – произнесла она в искреннем изумлении. – Что…

Не договорив, зажала ладошкой рот и мотнула головой, словно хотела отогнать догадку. Пушкин спросил разрешения войти.

Свет в гостиной шел от керосинной лампы с изящным абажуром. Сидя за столом, Ирина жалась к Марине Петровне, которая обнимала ее за плечи. Вошедшего встретило напряженное молчание. Пушкин отдал общий поклон и попросил Ольгу Петровну представить его младшей сестре. Его представили, забыв предложить сесть.

Так близко Марину Петровну он видел впервые. Невысокая блондинка, чуть в теле, была удивительно хороша в черном платье. Траур шел ей. Выражение лица ее было живым и чистым. То, что рядом с мужем выглядело тихой покорностью, рядом с нервной Ириной и сухой Ольгой Петровной открывалось шаловливостью хорошенького котенка, которому не дают развернуться. Марина казалась спокойной, сжимая в руках тряпицу, от которой торчал белый хвостик.

Пушкин не мог или не хотел начать первым. Сестры не шевелились. Было тихо.

– У меня дурные новости, – сказал Пушкин, старательно глядя на Марину.

– Нет!

Крик вырвался у Ольги Петровны. Марина молча смотрела на гостя.

– На мне лежит нелегкая обязанность сообщить, что ваш супруг Петр Филиппович Немировский…

Ольга Петровна издала звук, похожий на стон падающего дерева.

– Я же говорила! Как я просила! И ничего и никого не слушал! – Она быстро подошла к сестрам, встала за ними и обняла, как птенцов. Композиция трех сестер в черном смотрелась по-своему привлекательно. Марина Петровна как будто плохо понимала, что происходит.

– Что с Петей? – еле слышно проговорила она.

– Найден мертвым, – ответил Пушкин.

– Неужели Пе-Пе все-таки отправился в проклятый номер в «Славянском базаре»?! – опередив сестру, спросила Ольга Петровна.

– Откуда вам известно, что господин Немировский пошел в гостиницу? – спросил Пушкин.

– Пе-Пе бросил нам в лицо, что не верит в проклятие и разделается с ним, – тихо проговорила Ирина. – Закатил ужасный скандал при посторонних. Так стыдно… Прости, Мариша.

Сестра нежно похлопала ее по руке.

– Захотел доказать, что никакое привидение ему не страшно, – подхватила Ольга Петровна. – И вот чем кончилось…

– Не думаю, что привидение способно на такое, – сказал Пушкин.

Три женщины смотрели на него в недоумении.

Он держал паузу.

– Что это значит? – наконец проговорила Ольга Петровна.

– Петр Филиппович подавился и не смог позвать на помощь.

– Он… Задохнулся… Едой?!

Пушкину оставалось подтвердить очевидный факт.

Ольга Петровна приложила кончики пальцев к вискам, вероятно борясь с мигренью.

– Рок выбирает самые примитивные пути. Но бьет без промаха, – проговорила она. – Мы потеряли мужей, три вдовы… Ничего не говорите, Пушкин, я знаю, что в Москве слухи расползаются, как тараканы. Скоро все узнают подробности нашего позора. Мы никому не нужны. Нищие, одинокие, без помощи и поддержки. До конца дней своих… За что?

Силой воли Ольга Петровна сдержала слезы, стоявшие в глазах.

– Время не лучшее, но мой долг задать несколько вопросов, – сказал Пушкин и, не дожидаясь формального разрешения, спросил: – Кто-нибудь из вас общался с неким господином Кульбахом, известным медиумом?

Судя по быстрым взглядам между сестрами, тема была не слишком приятна.

– Нам обещали встречу, но дело ничем не закончилось, – ответила Ольга Петровна.

– Позвольте узнать, кто обещал?

– Один… мой знакомый.

– Господин Коччини, фокусник, – сообщил Пушкин.

Ольга Петровна не ожидала от полиции такой осведомленности.

– Вы правы, – аккуратно сказала она.

– Почему синьор Коччини не выполнил обещание?

– Какие-то глупые отговорки. Не далее как вчера в кафе обещал, что вот-вот устроит нам личную встречу.

– Что должен был сделать герр Кульбах?

– Разве надо объяснять? – вступила Ирина. – Разве не понимаете?

– Нет, не понимаю, – твердо сказал Пушкин.

– Он должен был… Снять проклятие, – через силу ответила Ольга Петровна.

– Каким образом?

– Господин Пушкин, есть вещи, которых лучше не касаться.

– Я не спрашиваю, какие заклинания должен был произнести медиум. Мне надо знать, как он собирался снять проклятие.

– Провести ритуал очищения в том самом… номере.

– В «Славянском базаре»?

Ольга Петровна стянула на груди шаль, как птица, которую держат на привязи.

– Ну конечно же.

– Ритуал намечался на вечер воскресенья, девятнадцатого декабря?

– Да, господин Коччини обещал это.

– Ольга Петровна, ваш покойный супруг, Григорий Филиппович, знал об этом?

– Что вы! – возразила она. – Если бы Гри-Гри узнал, он бы…

Наверняка даже самый незлобивый из Немировских в минуты ярости способен проявить фамильный характер. Чего Ольга Петровна, конечно, прямо сказать не могла.

– Что теперь будет с состоянием Немировских? – вдруг спросил Пушкин в раздумье. – Род пресекся, передавать наследство после Петра Филипповича некому. Ломбард, кредитная контора, ювелирный магазин – кому все достанется?

После волнения Ольга Петровна вполне овладела собой. Стояла с прямой спиной, гордая женщина в черном, и только держалась за плечи сестер.

– Нам остается крохотный шанс, – сказала она за всех. – Надеемся, что суд внемлет нашим мольбам и наследство Пе-Пе будет передано Марише. Быть может, сестра не оставит нас с Ириной умирать у ее порога с голода.

В ответ Марина коснулась ладони Ольги Петровны.

– Возможно, внемлет, – согласился Пушкин. – Марина Петровна, прошу вас завтра к девяти утра прибыть в Городской участок для опознания.

Марина оборотилась к Ольге Петровне, ища поддержки. Сестра не могла защитить.

– Это обязательно? – только спросила она.

– Понимаю, как вам тяжело, но вынужден настаивать. Таков закон.

– Раз так нужно, я буду, – ответила Марина.

Пушкин сочувственно вздохнул.

– Марина Петровна, от лица сыскной полиции и от себя лично прошу принять соболезнования.

Шагнув к женщинам, глубоко поклонился и протянул ладонь Марине. Отказать ему было невозможно. Она положила свою руку в его ладонь. Пушкин склонил голову и коснулся губами ее пальцев. Соблюдая приличия, ограничился кратким поцелуем. Отпустив руку вдовы, еще раз поклонился и пошел в прихожую, где осталось его пальто. Часы в глубинах дома как раз пробили одиннадцать. За что Пушкин был им благодарен.

Дверной колокольчик тренькнул нежно и ласково, серебряным звоном. А сердце Ангелины прыгнуло в горло, да там и осталось. Прислуга была отпущена еще вчера. Приближаться к двери она боялась. Замерла в кресле, надеясь, что кто-то ошибся или вовсе звенело в ушах. Ангелина принялась считать секунды, загадав, что на двадцать первой страх кончится. Тот, кто за дверью, подумает, что в доме пусто. Окна темные. Может, уехали неизвестно куда.

На счете «пять» колокольчик ожил. Звон стал требовательным и злым, или ей так показалось. Не получится отсидеться и затаиться. Плотнее запахнув пеньюар тончайшего шелка, Ангелина направилась в прихожую. У самой двери застал новый звон. Над головой как будто гроза громыхнула. Ангелина приподнялась на цыпочках и прижалась ухом к дверному полотну. С той стороны было тихо. Она задержала дыхание, чтобы разобрать хоть что-то. Колокольчик грянул в четвертый раз. От испуга она крикнула: «Кто там?!» Голос подвел, вместо окрика рассерженной хозяйки вышел жалкий стон. Из-за двери ответили так, как она боялась. Строго и требовательно. Ангелина еще смогла возражать: «Что вам угодно?» Но и это было бесполезно. Трясущимися руками отщелкнула замок и скинула цепочку. Дверь выскользнула. В проеме оказался силуэт, хорошо знакомый. Ангелина пыталась улыбаться.

– Ах, это ты… Вот не ждала, – страх и холод сильно мешали играть невинность.

– Прошу простить за поздний визит, госпожа Камаева. Обстоятельства требуют.

– Обстоятельства… Какие же обстоятельства?

– Розыск персоны, которая скрывается у вас в квартире.

Ангелина заметила, что мелко и противно дрожит.

– У меня никого нет… Совсем никого… Я уже давно сплю, как видишь…

– Не могу поверить.

– Я не умею врать, ты знаешь.

– Мужское пальто на вешалке подтверждает обратное.

Как могла забыть! Надо было спрятать. Разве в суматохе вспомнишь о мелочах!

– Ах, это… Это еще от мужа осталось. Это не его, – проговорила Ангелина.

– Разве я назвал вам, госпожа Камаева, кого именно хочу видеть?

Попалась, совсем попалась. Обманул бедную женщину, мелко и подло. Ангелине хотелось заплакать, но слезы не шли. Замерзли, наверное.

– Так вы позволите? – спросил Пушкин, входя и не дожидаясь разрешения растерянной женщины. И направился прямиком к гостиной. Тут только Ангелина кинулась вдогонку и повисла у него на локте.

– Алексей! Умоляю! Не давай воли гневу и ревности! Он невинен, как дитя! Это я, я одна во всем виновата! Не убивай его! Это моя гибельная страсть! Прости меня и его! Будь милосерден!

Пушкин бережно приподнял женщину, стараясь не смотреть на распахнутый пеньюар.

– Госпожа Камаева, мне дела нет до ваших страстей.

Голос его действовал безотказно. Ангелина сразу поверила, что не произойдет ужасной сцены ревности со стрельбой, кровью, прощальным словом умирающего, примирением конкурентов за миг до смерти одного из них, раскаяний, слез, клятвы и всего прочего. Как известно, подобная чепуха бывает только в пятикопеечных женских романах, до которых Ангелина была большая охотница, – их продают на лотках. В воображении она видела, как старый любовник убивает нового из-за нее – прекрасной, но порочной. Вредная частичка женской души требовала, чтобы это произошло. Ради кого еще в Москве мужчины убивают друг друга? Ее окутает ореол славы. Наверняка после такого за ее руку и сердце (не говоря уже о состоянии) выйдет настоящая драка. Жаль, что такое не случится…

Пушкин был спокоен. Слишком спокоен для бывшего любовника, который пришел в ночи свершить месть, как статуя Командора. Он зевнул, чем разбил в осколки фантазии женщины. К Ангелине вернулась уверенность. Она запахнула пеньюар, впрочем, не слишком быстро, чтобы напоследок он разглядел, какое счастье упустил.

– Алексей, ты даешь слово не наделать глупостей?

– Госпожа Камаева, я очень хочу спать. Приведите его, оставьте нас и через четверть часа получите целым и невредимым.

На всякий случай погрозив пальцем, Ангелина проскользнула в спальню, старательно прикрыв дверь. Послышалась возня и перешептывание, голос Ангелины стал громче, можно было разобрать, как она приказывала. Не выбирая кресла, Пушкин плюхнулся в ближнее. Теплая мягкость приняла его, он почувствовал, как устал за длинный день. Еще немного – и сон одолеет. Очень вовремя створка приоткрылась, в проеме показался господин в домашнем халате, блестя налысо выбритой головой и бритыми щеками.

Когда женщина меняет прическу, она становится другой. Оказалось, что бакенбарды меняют лицо мужчины не меньше. В первое мгновение Пушкину показалось, что он ошибся. Но только в первое. Все-таки черты лица изменить невозможно. Он указал на кресло напротив. Господин в чужом халате опасливо приблизился и присел на краешек.

– Как… Как вы меня нашли? – дрогнув голосом, спросил он.

– У вас не было выбора, – ответил Пушкин. – В «Славянский базар» нельзя. Денег с собой мало, чтобы снять номер в другой гостинице. Ночлежкой на Сухаревке побрезгуете. Надежных знакомых в Москве нет. Остается один выход: любящая женщина. Которая укроет и спрячет от сыскной полиции. Рискуя попасть под суд.

Ответом был тяжкий вздох, с раскаянием, стыдом и всей прочей чепухой, какую обычно выдумывают.

– Отведете в участок?

– Что вам там делать?

– Ну, так это… Протокол… Допрос… Как у вас там полагается.

– Синьор Коччини, – Пушкин сделал паузу. – Или все-таки господин Копенкин?

– Агафон, – за признанием последовал другой тяжкий вздох.

– Так вот, Агафон, если бы в этом был смысл, вы бы уже сидели в сыске.

Фокусник в халате не понял, в чем тут хитрость.

– Разве не подозреваете меня? – настороженно спросил он.

– В чем же?

– В том, что я… что я… – он никак не мог произнести неудобное слово.

– Вы проговорились, что Григорий Немировский был мертв? – помог Пушкин. – Тем самым выдали себя как убийцу?

Агафон благодарственно кивнул.

– Именно так… именно так…

– Нет, не подозреваю.

– Но почему же?!

В данных обстоятельствах вопрос выглядел странно.

– Потому, что сказали правду: вы видели Григория Немировского мертвым, – ответил Пушкин.

– Но как вы…

– Не хочу тратить драгоценные минуты моего сна на ваши тягостные объяснения… В номер «Славянского базара» вы прибыли с большим опозданием, вас что-то задержало в театре. Постучали, за дверью услышали легкий шум, подумали, что вам разрешают войти, дверь оказалась не заперта. Вошли и увидели, как на полу лежит тело в сорочке и кальсонах. Не знаю, успели ли вы разглядеть черные свечи, зарезанного петуха и меловой пентакль на полу. Струсили и примитивно бежали.

Агафон помалкивал, сраженный прозорливостью чиновника сыска.

– Одна поправка, господин Пушкин, – наконец проговорил он. – Не опоздал, а излишне поспешил. Поторопился, и вот что вышло.

– Теперь могу не сомневаться в вашей честности, – последовал ответ.

Ловкий полицейский фокус: Пушкин нарочно его проверял. Агафон понял, что с этим господином шутки плохи.

– Привидение около дальней шторы успели заметить?

Фокусник вздрогнул, будто перед ним явилось «виденье гробовое».

– Еще не хватало такого сюрприза.

– Главный вопрос: кто послал вас воскресным вечером в номер гостиницы?

– Не знаю, – Агафон смотрел прямо. – Слово чести, господин Пушкин, не знаю.

Такое объяснение не устраивало. Агафон не скрывал ничего.

Утром в воскресенье, когда он собрался позавтракать в ресторане, у двери лежал конверт. В нем была короткая записка: от господина Коччини требовались услуги сегодня вечером около десяти часов. К записке прилагались три сотенные бумажки. Гонорар упускать нельзя. Агафон отправился на вечернее представление, попросил переставить его номер в начало, быстро отыграл и вернулся в гостиницу…

– Что было в записке?

– Просили оказать услугу, о которой было договорено заранее.

– Записка сохранилась?

Агафон ответил пожатием плеч.

– Может, где-то в гримерной комнате валяется.

– У записки не было подписи?

– Почему же, была: Григорий Немировский.

– С Григорием Филипповичем вы не встречались. Как же поняли, что от вас требуется?

Воровато оглянувшись, Агафон поманил пальцем. Пушкин знал: Ангелина наверняка подслушивала под дверью. Женщины привычек не меняют. Меняют только любовников.

– Его жена, Ольга Петровна, просила найти медиума, который снимет проклятье с мужа, – шепотом проговорил он.

– Гонорар предлагала большой? – шепотом же спросил Пушкин.

– Те же триста рублей.

– Записка была написана ее рукой?

– Нет, конечно! Мужская рука сразу видна, да и ее почерк знаком, Ольга Петровна писала мне. Бедная женщина так хотела помочь мужу.

– Мужьям своих сестер тоже просила помочь?

– Неужели и на них проклятье? – в вопросе был заметен живой коммерческий интерес.

– В своем роде, – ответил Пушкин. – Баронессу фон Шталь с Ольгой Петровной вы познакомили?

Агафон заулыбался. Без бакенбардов улыбка выходила приторной. Как у приказчика.

– О да! Такая милая дама. Моя горячая поклонница.

– Что баронесса хотела от нее?

– Заложить брильянты.

– Неужели?

– Именно так. Дело в том, что ее муж, барон из Петербурга, отказал в содержании. Ну, я и свел их с Ольгой Петровной. Чтобы в ломбарде три шкуры не содрали.

– Одни неприятности с этими баронессами, – сказал Пушкин, зевая и прикрывая ладонью рот. – Что ж, господин Копенкин, вы ничего не скрывали, и я не буду. Сыскная полиция нуждается в вашей помощи. Готовы?

Такого горячего отклика трудно было ожидать. Агафон буквально рвался в бой. Через четверть часа, когда все детали были тщательно обсуждены, Пушкин встал и попросил проводить. В прихожей, где не могла слышать Ангелина, он обернулся.

– Хотите совет, господин Копенкин?

Ему готовы были внимать с благодарностью.

– Делайте предложение мадам Камаевой, женитесь на ней, бросайте фокусы и становитесь добрым московским барином. Будете получать от жизни удовольствие.

Совет был неожиданным. Не каждый день сыскная полиция предлагает жениться на богатой вдове. Тем более – не каждую ночь. Агафон пребывал в смущении.

– Но как же… Ведь в некотором роде… Вы… Как бы сказать…

– Ангелина наболтала, что умираю от любви к ней? Не верьте ничему, кроме своего счастья. Я слишком ленив, чтобы жениться.

Пушкин захлопнул дверь за собой.

В прихожей тут же объявилась Ангелина. Встревоженная и рассерженная – ей не удалось разобрать почти ничего из разговора мужчин.

– Что он наговорил, Агафоша? – строго спросила она, забыв, что меньше получаса тому готова была умереть, защищая любовника.

Не объяснишь вот так сразу, что Агафон собрался просить руки и тем более сердца богатой вдовы. С приданым вдобавок. Следовало отложить решительный шаг на завтра, когда все закончится. Агафон обнял будущую жену и поцеловал так, что Ангелина забыла обо всем. О Пушкине – наверняка.