Такеси Китано. Детские годы

* * *

Осима признавался, что заметил Китано и понял, что у него незаурядный актерский талант, задолго до того, как получил шанс поработать вместе с ним, а именно в те годы, когда дуэт «Два Бита» достиг максимально возможной популярности. Тогда режиссер, при первом же знакомстве, и дал Китано совет – отрешиться от комического амплуа и играть злодеев. Тот последовал рекомендации не только в фильме «Счастливого рождества, мистер Лоуренс», но и в ряде телевизионных лент, наделавших немало шуму в Японии рубежа 1980–1990?х.

Первый из них был снят вскоре после дебюта Китано у Осимы. Режиссер Ямаидзуми и продюсер Ясуо Яги, возглавлявшие телеканал TBS, пригласили Такеси на главную роль в драме «Преступление Киеси Окубо». Она была поставлена по мотивам реальных событий: житель одного из далеких от центра районов Японии выдавал себя за авангардного художника и соблазнял девушек. Вывозя их в пустынные горные районы, он насиловал и убивал, а затем закапывал неподалеку. Разумеется, фильм, рассказывающий о криминальном деле, незадолго до того взбудоражившем всю страну, да вдобавок еще и с популярной телезвездой в главной роли, вызвал огромный интерес. Китано показал Окубо человеком жестоким и ребячливым, и его актерская работа настолько впечатлила критиков и зрителей, что ему простили даже полное отсутствие внешнего сходства с прототипом.

Следующего телегероя Китано звали Иисус. В фильме 1985 года «Иисусов ковчег» он исполнил роль основателя секты – человека по фамилии Сенгоку, назвавшего себя Иисусом. В секту вступали многие девушки, оставлявшие семьи, чтобы перейти под крыло Сенгоку; история, которая легла в основу сценария, также была позаимствована с криминальных полос ежедневных газет (правда, на сей раз имена реальных участников событий были изменены). Возможно, эта работа стала для Китано подготовительным этапом к роману «Рождение гуру»; здесь Китано столкнулся с религиозной тематикой в первый раз. В первый, но не последний – в теледраме «Убеждение» 1993 года, режиссером которой стал тот же Ямаидзуми, Китано сыграл трагическую роль «свидетеля Иеговы». Следуя заветам руководителей секты, он отказывается от переливания крови своему сыну, пострадавшему в автокатастрофе. Эту работу критики сравнивали с ролями Китано в «Сонатине» и «Фейерверке», настолько она впечатлила японских зрителей. В Европе и США фильм никогда не был показан, как и прочие телевизионные картины Китано.

Еще одну подобную роль Китано телезрители увидели в 1986?м, в фильме «Комический журнал» Йодзиро Такиты. Появляясь лишь в последнем эпизоде, Китано, однако, привлекает к себе внимание – ведь он вновь играет преступника поневоле, убивающего создателя «финансовой пирамиды», от действий которого он пострадал. По телевидению показывали шокирующие кадры реального убийства, которое и вдохновило продюсеров Такиты; персонаж Китано, как писала пресса, смотрелся на экране не менее убедительно, чем его прототип.

Чуть раньше, но уже после того как он сам взялся за кинорежиссуру, Китано сыграл в телефильме «Война Кима» (1991), предвосхитившем «Кровь и кости», снятые четырнадцать лет спустя. Остросоциальная картина – о нетерпимости и ксенофобии. Режиссер Масааки Одагири рассказывает о судьбе реального преступника конца 1960?х Кима Хуи Ро: страдая всю жизнь от национальной дискриминации, которой в Японии подвергаются корейцы, он застрелил очередного обидчика и захватил нескольких заложников, запершись с ними в гостиничном номере. Вслед за этим Ким пригласил представителей телевидения и газет, чтобы объяснить в прямом эфире, как он дошел до этого. Как и в предыдущих ролях, Китано создал здесь образ, способный вызвать одновременно и ужас, и сострадание.

Комик Китано последовал мудрому совету Осимы, перевоплощаясь раз за разом в злодея, приучая зрителей к своему новому имиджу. Однако это было для него лишь переходным периодом. Поднимая актуальные вопросы и становясь поневоле участником общественных дискуссий, Китано стремился к другим целям: они были достигнуты им в собственных его фильмах, в которых социальное уступает место экзистенциальному.

Большая часть персонажей, сыгранных Китано в теледрамах, имеет реальных прототипов, чаще всего это преступники. Сам Китано никогда не обнаруживал в себе склонности к преступлению, однако правонарушители разного рода входили в круг его общения. Когда в юности он работал барменом, в соседнюю с ним смену в том же кабачке работал Норио Нагаяма: человек, в конце 1960?х совершивший ряд жестоких и необъяснимых убийств. Совпадение, конечно; тем не менее стоит учесть, что Китано воспитан той средой, которая взрастила подлинных монстров своего времени.

* * *

2 августа 1994 года случилось событие, вышедшее на первое место во всех, без исключения, выпусках новостей следующего дня. Поздно вечером, напившись вместе с приятелями из «армии Такеси», Китано сел на только что купленный мотоцикл и на полной скорости врезался в стену. Он был в шлеме, не закрепленном на голове, в больницу его доставили с сотрясением мозга, множественными травмами (в том числе лица и головы) и переломами. Причина катастрофы остается неизвестной до сих пор. Сам Китано утверждает, что не помнит ничего, что непосредственно предшествовало аварии, и даже не может сказать, шла ли речь о сознательной попытке суицида или об элементарной неосторожности. Впрочем, товарищи по «армии» вспоминали, что он частенько – особенно в тот период – рассуждал за стаканом выпивки о различных способах покончить с собой.

Жизнь Китано висела на волоске, однако он выжил. После двух месяцев интенсивной терапии он собрал пресс-конференцию. Журналисты были потрясены внешним видом кумира – рот перекошен, правая половина лица навсегда парализована; он пытался закурить сигарету, но был не в состоянии удержать ее во рту. Мало кто мог предположить, что в течение нескольких месяцев после аварии Китано начнет работу над следующим фильмом, «Ребята возвращаются». Там он сам не решился сниматься – как утверждал потом, не из?за внешнего вида. Есть причины этому поверить, ведь в те же месяцы он сыграл одну из центральных ролей в боевике Такаси Исии «Гонин».

Авария серьезно повлияла на дальнейшую жизнь Китано: он бросил пить, занялся живописью, наладил отношения с женой и детьми. Он не раз потом признавался, что катастрофа была вызвана депрессивным состоянием и подсознательной тягой к суициду. Выжив, он рассматривал исцеление как второе рождение, чему удивляться не стоит. Удивительно другое – как много комического Китано смог найти в собственной почти-смерти. Он рассказывал, что первой реакцией на аварию стал неудержимый и болезненный смех: смотря на обломки мотоцикла будто со стороны, он не мог удержаться и смеялся все сильнее. Смех и смерть с тех пор для Китано связаны друг с другом навсегда: он рассказывал, как однажды, оказавшись у смертного ложа приятеля-актера, не мог придумать ничего лучше, как на протяжении получаса беспрестанно хохмить, будто заговаривая, отодвигая финал и изгоняя даже сами мысли о нем.

Во время периода реабилитации после катастрофы Китано приставал к медсестрам и постоянно подшучивал над ними, то подливая апельсиновый сок в колбу с мочой на анализ, то укладывая в постель вместо себя своего ассистента, мало на него похожего и вдобавок совершенно лысого. Похоже, эта ирония – качество, передавшееся Такеси по наследству. Ведь его мать, приехав в больницу после катастрофы, сказала сыну, как только он пришел в сознание: «Хочешь умереть – не будь таким идиотом, чтобы разбиться на мотоцикле! Разбейся на „Порше“, как Джеймс Дин».

Так или иначе, в собственной внешности после аварии Китано стал находить нечто, по его выражению, «крайне интересное», таившее в себе в том числе комический потенциал. Парализованное лицо с кривой улыбкой вызывает в памяти Гуинплена – человека, который смеется. Неравнодушный к средневековой модели смеха, в которой комическими считались гипертрофированные внешние свойства, уродства и аномалии, Китано не мог не использовать собственную «фактуру». Известно, что он сознательно отказался от предложения врачей провести сложную операцию, которая могла бы помочь восстановить функции лицевых мышц. Отныне смех его героев приобрел сходство с нервным тиком. Не имитируемым, как было раньше, а подлинным. Смех, порой неожиданный, раздражающий, пугающий, – и сочетающий несочетаемое: искусственность, механистичность с беззащитностью уязвленного, больного и слабого. И все-таки это смех. «Я считаю, что та авария была благословением свыше, – признавался Китано. – Она изменила мое отношение к себе. И я снова захотел стать комиком».

Лицо Китано после аварии стало напоминать маску. Будучи давним поклонником театра Но, он увидел в этом преимущество. Маска всегда обратима и двойственна, она способна и смешить, и пугать. Кстати, это относится и к традиционной западной маске (или гриму) клоуна, которая уже давно используется не только в комедиях и развлекательных программах, но и в фильмах ужасов. Китано использует свое лицо как маску еще и в тех случаях, когда ему нужно «блокировать» чрезмерно сентиментальную реакцию зрителя на мелодраматический сюжет. В некоторых случаях, как в «Фейерверке», маска становится завершенной, если ее дополняют темные очки.

* * *

Авария Китано последовала после его пятого фильма – крайне неудачного с коммерческой точки зрения и сопровождавшегося разгромной критикой. Этот фильм, известный у нас под названием «Снял кого-нибудь?», – первая комедия в режиссерской карьере Китано. И единственная комедия в полном смысле слова, то есть фильм, призванный смешить публику. По меньшей мере формально. Именно по нему западная аудитория может составить хотя бы самое общее представление о комических приемах, применяемых Китано на телевидении.

«Снял кого-нибудь?» лучше всего иллюстрирует тот трагикомический разлад между двумя амплуа – телевизионным и кинематографическим, который Китано переживает с первой режиссерской работы и до сих пор. Примирение двух ипостасей оказывается не просто проблематичным, но и невозможным. Те, кто знает и любит «Бита» Такеси по бесплатному общедоступному телеэфиру, не ходят в кино смотреть его усложненные концептуальные полотна. Те, кто любит его фильмы (долгое время, до «Золотого льва» в Венеции, их круг ограничивался интеллектуалами – по преимуществу западными, а не японскими), не согласны мириться с грубыми до вульгарности, фрагментарными и примитивными зарисовками, которые Китано предпочитает создавать для своих телепрограмм. Стоило бы Китано прибегнуть к своим «фирменным» изыскам на телевидении, его ждал бы немедленный провал. Но не менее безусловным провалом обернулась попытка показать киноаудитории, на что способен «Бит»-телезвезда. Поразительно единодушны в своих оценках фильма все ценители и пропагандисты Китано в Европе и Штатах: просчет, провал, неудача. Речь, конечно, не о сборах в прокате (для синефилов скромные сборы могут стать лишним сигналом чьей-либо гениальности), а о художественной ценности. Точнее, как утверждали многие, о полном отсутствии таковой.

Обычных зрителей «Снял кого-нибудь?» тоже не прельстил. Вряд ли многие могли бы это объяснить, но, бесспорно, их раздражало отношение Китано к своей аудитории. Вся картина проникнута нигилистическим и бескомпромиссным стремлением к крайностям, каждый гэг доведен до абсурда, за каждой сценой читается вопрос: «Неужто вы настолько глупы, чтобы над этим смеяться?» К середине 1990?х Китано не сомневался, что битву с публикой он проиграл: она никогда не признает в нем серьезного актера и режиссера, никогда не перестанет смеяться, увидев его на экране. «Снял кого-нибудь?» – ответное «Нате!». То, что прошло бы «на ура» в телевизионном формате, с рекламными перебивками и бесплатно, смотрелось в кинозале – час сорок действия, никак не способного сложиться в последовательно изложенный (и стоящий такого изложения) сюжет, – как масштабное надувательство.

Центральная тема фильма позаимствована Китано из скетчей, с которых он когда-то начинал во «Французском театре». Она формулируется одним словом: «неудовлетворенность». В интермедиях, перемежавшихся выступлениями стриптизерш, пьески о недотепах, не способных совершить желанный половой акт с хитроумной девицей, выглядели пикантно. В «Снял кого-нибудь?» та же история развернута в несообразно-раблезианских масштабах. Собственно, весь фильм – рассказ о герое-неудачнике, который мечтает снять и трахнуть хоть самую завалящую девушку. Он приобретает автомобиль, затем второй (одержимость автомобилями, возможно, отражает юношеские мечты самого Китано), грабит банк, проникает в ряды членов организованной преступной группировки, прибегает к помощи безумных изобретателей – и все тщетно.

Зрители, подобно герою, остались неудовлетворенными – и сегодня Китано утверждает, что именно таким был его план: посмеяться над теми, кто пришел в кино посмеяться. Вполне очевидно, что в «Снял кого-нибудь?» Китано открыто демонстрировал собственную неудовлетворенность – карьерой и жизнью. Сам он сыграл в фильме маленькую роль, напоминающую о масках, примеряемых «Битом» Такеси в юмористических телешоу: одержимого ученого, шарлатана и идеалиста одновременно. Он предлагает герою принять участие в эксперименте, делающем человека невидимым (тот соглашается, мечтая наконец осуществить свою давнюю грезу и подглядывать за голыми женщинами в публичной бане). Однако в решающий момент, во время демонстрации изобретения научному сообществу, оба терпят фиаско. Здесь можно усмотреть невольную параллель с британскими комиками из группы «Монти Пайтон», скетчи которых местами поразительно напоминают телеэкзерсисы Китано и «Снял кого-нибудь?»: самый знаменитый из сборников этих скетчей носил название «Как остаться невидимым».

В саморазоблачительной маске, которую примерил Китано, можно увидеть жестокую оценку собственных усилий в кино – считая его подлинным искусством и своим настоящим призванием, он не был удовлетворен своими бесспорными успехами на телевидении. Продюсер Масаюки Мори и другие постоянные соратники Китано, работавшие с ним ранее, еще во время съемок называли «Снял кого-нибудь?» самоубийственным проектом. Неудивительно, что следующим шагом в жизни Китано после выхода этой веселой комедии в прокат стала попытка суицида.

* * *

Сегодня, когда Китано стал признанной величиной не только на японском телевидении, но и в мировом кино, «Снял кого-нибудь?» естественным образом стал важным и не подлежащим забвению пунктом его фильмографии. Смотря фильм более чем десять лет спустя после его создания, можно увидеть в нем то, чего в упор не хотели замечать современники. «Снял кого-нибудь?» – один из самых новаторских фильмов Китано.

В нем ни в малейшей мере не соблюдены принципы композиционного членения действия. Ни последовательного развития сюжета (в финале, перед смертью, герой будто случайно вспоминает о своем первоначальном намерении купить машину), ни тем более развития характеров здесь нет и в помине. Комический актер Минору Изука, давний соратник и приятель Китано по телевизионному цеху, также известный под прозвищем Данкан, играет Асао – прирожденного лузера, мечтающего о сексе. Эта характеристика, которую герой может получить уже на второй минуте просмотра, остается неизменной до конца. Данкан выступает в роли клоуна с неизменно-потерянным выражением лица, которому суждено ввязываться в непредвиденные ситуации и тем самым веселить народ до тех пор, пока фильм не завершится. Клоунское амплуа бесспорно, но Китано считает нужным дать на него дополнительное указание – в сцене ограбления банка, когда Асао, напяливший клоунский парик и красный нос, сталкивается с «настоящими» грабителями и вновь выставляет себя на посмешище.

В «Снял кого-нибудь?» не выдержан ни один комический жанр – при этом учтены и использованы фактически все, от абсурдистской и интеллектуальной иронической драмы до вульгарного телевизионного гэга. Начинается фильм как череда бытовых комических эпизодов, в которых главный герой пытается добыть автомобиль, чтобы заняться в нем сексом с какой-нибудь незнакомкой. Поначалу даже кажется, что смешон лишь сам Асао (как публике, так и второстепенным персонажам). Однако, когда цели героя меняются и он, не преуспев с автомобильным сексом, увлекается еще более сомнительной идеей секса авиационного, зритель начинает замечать, что безумие охватывает весь мир. Например, за Асао, преследующим миллионера-одиночку с целью его ограбить, идет целая толпа таких же грабителей-неудачников, причем завершают шествие индейский вождь и эскимосский шаман. Со временем камера начинает все чаще «терять» героя, следя за случайными второстепенными персонажами, попавшими в кадр.

Затем фильм сползает в область чистой пародии – и на телевидение, и на кинематограф. Начинается все с гротескных сцен кинопроб, продолжается «закадровым репортажем» со съемок самурайского экшена, куда на главную роль чудом берут неудачника Асао, а в последней трети фильма Китано наследует эстетике знаменитого трио Цукер, Цукер и Абрахамс и их предшественника Мела Брукса. Тут уже перестают действовать какие бы то ни было законы, кроме обслуживания ассоциативного мышления «насмотренного» и не обделенного чувством юмора зрителя. Хотя, с другой стороны, очевидно: найти среди зрителей комедий «целевую аудиторию» для столь эклектичного зрелища невозможно в принципе.

Комические приемы, примененные Китано в «Снял кого-нибудь?», напоминают более всего о популярной американской анимации – сериалах вроде «Том и Джерри». Гуттаперчевые люди решительно не способны пострадать от взрыва бомбы или погибнуть в авиакатастрофе, а смерть любого побочного персонажа служит исключительно поводом для смеха. Суммируя, можно сказать, что в этом фильме Китано занимается не чем иным, как демонстративным отрицанием кинематографа. То, что предстает на экране, похоже на все, что угодно: телешоу, мультик, концерт, даже на театр теней, – только не на фильм. Возможно, автор совершал на глазах публики это ритуальное творческое самоубийство в надежде, что кто-то его остановит, удержит, попросит вернуться к серьезным – но, увы, на тот момент мало кем оцененным – картинам. Однако это вопрос для психолога, а в истории культуры «Снял кого-нибудь?» остался парадоксальным экспериментом.

Любопытно было бы узнать, по какой причине Китано доверил центральную роль Минору, удовольствовавшись небольшим эпизодом. Возможно, он хотел лишний раз рискнуть, не только перенеся модель телевизионного комикования на большой экран, но и передав ее другому исполнителю, чтобы окончательно развенчать в глазах смешливой публики свою клоунскую славу. Так или иначе, эту задачу он выполнил.

* * *

Много лет спустя Китано снял картину, в которой повторил попытку интонации «Снял кого-нибудь?», вновь выставив как козырь навыки своих телевизионных шуточных игр, радикальных и трансгрессивных, неизбежно травматичных для привыкшего к «серьезному» кинематографу зрителя. Хотя «Банзай, режиссер!» и не сопровождался реальной попыткой самоубийства, для карьеры Китано фильм, в полном соответствии с его самоубийственным (недаром в нем есть сцена комически неудачного харакири), похожим на предсмертный клич, заголовком, стал своего рода суицидом. В Венеции картина была освистана, многие зрители ушли с сеанса, не досидев до конца. Забавный парадокс – в том, что чуть позже дирекция фестиваля учредила персональный режиссерский приз, названный в честь англоязычного заголовка картины, «Glory to the filmmaker».

Аляповатая, фрагментарная, агрессивно комикующая картина по ходу действия будто теряет любые попытки держать структуру, окончательно повергая зрителя в недоумение. Она начинается с серии довольно смешных автопародий: герой-неудачник – режиссер Китано, за весь фильм фактически не произносящий ни слова и потому легко заменяемый на своего двойника, куклу в человеческий рост из папье-маше, – пытается снять фильм. Но у него ничего не получается. «Сценарные заявки», показанные в виде скетчей (очень напоминающих телевизионные), проходятся по всему творчеству режиссера. Здесь и детские годы, оформленные в мягких ностальгических тонах, под лирическую музыку (мальчика зовут Масао, как в «Кикуджиро»); и жесткий триллер про якудзу в темных очках; и лирический кинороманс о слепом художнике или влюбленном шофере; и лихой самурайский боевик о синем ниндзя – явная издевка над Затойчи. Заодно, совершенно безосновательно, автор обвиняет сам себя в плагиате, попытках имитировать черно-белый кинематограф Ясудзиро Одзу и модный кайдан в духе Хидео Накаты.

Но потом Китано будто заклинивает на «научно-фантастическом фильме», который сбивается на совсем уже космическую ахинею. В сюжет входят малообъяснимые персонажи (в частности, предприимчивая девица в перчатке-утке и ее прагматичная мамаша с рюкзачком-жирафом), решившие связать Китано (к этому моменту несколько раз поменявшего экранное имя) узами брака. Герой то участвует на правах сэнсэя-самозванца в тренировках по каратэ, то тестирует огромного робота, то, перепутав кафе «Триумфальная арка» с настоящей аркой, что на Елисейских Полях, отправляется на свидание с невестой в Париж.

Комические способности Китано в этом фильме не столько используются на полную катушку, сколько осознанно и последовательно девальвируются им самим, доходя до предела, до абсурда. Приемы настолько грубы и декларативны, а юмор настолько небрежен и примитивен, что вызывают эффект отторжения. Если раньше Китано мог прибегать к подобным приемам, чтобы высмеивать своих нарочито плоских и схематичных персонажей, то теперь в такого персонажа перевоплотился он сам, а адресатом бичевания стало все его творчество.

«Банзай, режиссер!» – саморазоблачительный публичный акт психоанализа, как ничто другое в карьере Китано демонстрирующий сближение комедии с трагедией. Недаром обрамляющий сюжет в фильме – тяжелая, возможно, смертельная болезнь мозга, которую у героя (он же, не будем забывать, и автор) диагностирует врач.

* * *

В «Кикуджиро» зритель смеется к финалу все чаще – по мере того как в реальной фабуле фильма назревают трагические повороты: сперва мы узнаем, что мать Масао бесповоротно его бросила и о нем забыла, затем присутствуем при щемящей встрече Кикуджиро с матерью. Смех, беспрестанно раздающийся с экрана и в зрительном зале на протяжении последнего получаса картины, будто заглушает «надлежащие» эмоции. Этот способ борьбы с излишней патетичностью Китано применяет и в других фильмах. К примеру, в самой трагичной из его картин, «Куклах», величественную пару влюбленных нищих будто оттеняет комический дуэт попрошаек в цветастых костюмах – никакой иной сюжетной или композиционной функции они не выполняют.

Своя маленькая драма есть у каждого из участников беззаботных игр, которыми завершается «Кикуджиро»: все они – безработные, одиночки и неудачники, которых объединяет общая задача. Китано сформулировал ее, рассказывая о съемках фильма: «Нам нужно было рассмешить ребенка». Не только выдуманного Масао, но и исполнившего его роль Юсуке Секигучи. Если мальчик смеялся, значит, эпизод (нередко сымпровизированный) признавался удавшимся.

В «Кикуджиро» герои добровольно выставляют себя на всеобщее осмеяние. Но, как правило, самые комические персонажи Китано не способны догадаться о своем комизме. Они – не трогательные комики немого кино, готовые смеяться сами над собой, и не напыщенные придурки из старых французских комедий, не заслуживающие ничего иного, кроме презрительного хохота аудитории. Асао из «Снял кого-нибудь?» считает себя трагическим героем. Не случайно в финале его ждет жестокая смерть, которая вряд ли могла быть суждена герою любой другой комедии – при условии хотя бы минимальной симпатии автора, в этом случае вроде бы соблюденном.

Третий фильм Китано, который можно хотя бы отчасти посчитать комедией, «Затойчи», позволяет окончательно сформулировать, что делает героев этого режиссера комичными. Смешными они становятся исключительно из?за несоответствия ожиданиям – собственным или чьим-то еще. Синкити мечтает стать умелым игроком, но ему это не дано; поэтому он смешон. Деревенский дурачок грезит о доспехах самурая и бегает по двору с палкой наперевес – он комичен. Мальчик-сирота, когда-то изнасилованный хозяином и с тех пор вынужденный ходить по свету в наряде гейши, – фигура по сценарию откровенно трагическая; однако и он предстает смешным (хотя бы в те моменты, когда пытается имитировать тоненький женский голосок). Победу над всеми соперниками воину-массажисту Затойчи приносит тот же комический эффект, на сей раз тщательно спланированный: притворяясь немощным слепцом, он позволяет противникам обмануться его внешностью и поражает их в самый неожиданный момент. Зрячий, который прикидывается слепым, но рисует тушью на закрытых веках глаза, чтобы притвориться зрячим, – вот яркий пример комического героя Китано.

Даже при учете многочисленных комических эффектов, «Кикуджиро» остается драмой, при этом лишенной даже намека на счастливый конец, который считается непременным атрибутом любой комедии; нет хеппи-энда и в «Снял кого-нибудь?». «Затойчи» завершается благополучно, однако гармония финального, танцевально-хорового, аккорда фильма нарушена из?за гибели самурая Хаттори – персонажа чисто романтического и не подверженного законам комедии.

Собственно, все три «недокомедии» Китано объединяет несколько общих черт. В центре каждой из них – трагическое несовпадение героя (или нескольких героев, как в «Кикуджиро») с обстоятельствами, в которые он попадает, да и вообще с окружающим миром. Абсурдность принятых в обществе законов подлежит комическому осмыслению, но страдающей стороной оказывается именно герой. Исключение из правила – Затойчи, сознательно выбравший стратегию обмана окружающих: его слабость кажущаяся, мнимая, она необходима для победы в неравной схватке с реальностью.

Но нельзя не увидеть, что точно те же самые черты присущи любому «серьезному» фильму Китано и любому их герою. Задачи насмешить публику тут нет, однако автор оставляет зрителю возможность смеяться над каждым из них: бейсболистом-неудачником Масаки из «Точки кипения», глухонемым серфингистом Сигеру из «Сцен на море», диковатым японцем Ямамото в «Брате якудза». И уж конечно над самим автором-героем в «Такешиз», «Банзай, режиссер», «Ахиллесе и черепахе». Китано называет это принципом маятника: смешное уравновешивает трагическое так же, как нежность уравновешивает насилие: чем больше в фильме одного, тем больше становится другого. Каждая картина Китано – напоминание о том, что серьезнейший момент чьей-то биографии со стороны порой выглядит как смешной гэг, но и наоборот – самый уморительный эпизод может быть отнюдь не смешным для невольного участника комической репризы.

Лучший пример – «Фейерверк». В последнем путешествии главных героев, бывшего полицейского Ниси и его смертельно больной жены, к морю они терпят ряд мелких смешных неудач: поставленная «на автомат» фотокамера делает снимок в неподходящий момент, не получается запустить фейерверки. Герои относятся к происходящему с должной долей иронии, их лиц не покидают улыбки, и тем очевидней грядущий финал. В завершающей сцене на пустынном пляже, непосредственно перед самоубийством Ниси и его жены, мы видим последнюю сцену такого рода – неудачный запуск воздушного змея одинокой девочкой, играющей у моря. Змей рвется на куски, и жена Ниси невольно улыбается – в последний раз; сцена, в других обстоятельствах рассмешившая бы и действующих лиц, и публику, превращается в душераздирающую.

Свое ноу-хау – «грустное в смешном, трагичное в комичном» – Китано соблюдает до последнего. Лицо девочки, расстроенной то ли неожиданной гибелью незнакомцев, то ли неудачным запуском змея, становится последним кадром фильма.

Игра третья: в чемпиона

Бейсбол и бокс. – «Ребята возвращаются». – Честная игра? – Поражение вместо победы. – «Сцены у моря». – Как рыба в воде. – Китано в Венеции. – Частичка небытия

В детстве Такеси Китано никогда не мечтал стать знаменитым артистом, комиком или режиссером. Он грезил о другом: карьере спортсмена. В средней школе Китано был одним из самых увлекающихся спортом: лучше всех бегал, прекрасно плавал и даже представлял свой класс на соревнованиях по плаванию. Но любимым видом спорта Такеси был бейсбол. Воспитанный в послевоенном Токио, он с малых лет увлекался этой игрой, которая в Японии стала стремительно входить в моду в 1950?х. В возрасте двенадцати лет Китано стал питчером в юношеском клубе «Орлы Симане». Впрочем, удача не улыбнулась Такеси – причиной стал маленький рост, не позволивший ему стать по-настоящему значительным игроком, даже в школьном масштабе. Тем не менее любовь к бейсболу осталась у него надолго. Китано вспоминал, что самым грустным в его жизни был тот день, когда он вместе со старшим братом пошел в магазин покупать давно присмотренную бейсбольную перчатку; купить ее они так и не смогли – отложенная за долгое время сумма была меньше необходимой на считанные копейки.

Примерно через год Такеси оставил бейсбол ради нового увлечения, бокса. Тренировки занимали все свободное время, и Китано едва не отчислили из школы; позже, чтобы продолжить обучение и поступить по настоянию матери в университет, он был вынужден проститься и с боксом. Бейсбол и бокс остались неосуществленными мечтами детства, а значит, навсегда приобрели для Китано особенное значение и стали частью его кинематографического мира.

Так и не став профессиональным спортсменом, Китано сделал спорт любимым хобби. В молодости у него было по 150 игр в год, позже он признавался, что расписанный им самим график тренировок больше напоминал «распорядок дня военнопленного, сосланного в Сибирь». Перестав играть сам, он собрал любительскую бейсбольную команду из своих поклонников, которая еженедельно играла с другими любительскими клубами; им доводилось, впрочем, сталкиваться и с профессионалами, «Хансинскими тиграми». Однажды Китано был президентом жюри Токийского спортивного кинофестиваля и впоследствии даже создал специальное телешоу «Большие спортивные призы „Бита“ Такеси». При этом Китано до сих пор периодически выступает в роли ведущего спортивных радио- и телепередач, а также комментатора матчей. В своих журнальных и газетных колонках он никогда не забывает о спортивных новостях.