Предложив это Бульбашу, я мысленно плюнул сам себе в лицо. За каким Энгельсом я мок под дождем и трясся в автобусе, если мог накануне договориться с завгаром о служебной машине? Судя по тому, что Валя ничего мне не сказала, по умолчанию за моей персоной не приезжают. Значит, или Кашеваров был в этом плане демократичным, несмотря на роскошную «Волгу» в редакционном гараже, или существовал какой-то определенный порядок действий. Впрочем, это я выясню позже.
– Жень… – голос на другом конце провода звучал странно, но при этом смутно знакомо. – Ты это… Прости меня. Не выдержал я. Уволишь?
«Да он пьян!» – неожиданно осенило меня.
– Сильно поддал? – тихо спросил я вслух. – Только честно!
– Не повторится, – принялся бормотать Бульбаш. – Ты же знаешь, я не подведу… Текстик сдам вовремя… Если что – ночью, ты же знаешь.
И вот тут я не выдержал. Этот длинный старший корреспондент, чтоб его мухи съели, нажрался, тормозит мне эксклюзив с кладбищенскими вандалами и еще бормочет про «текстик ночью»!
– Послушай, Виталий Николаевич, – тихо, но зло начал я. – Мне только что звонил капитан Величук, сказал, что его парни схватили подозреваемых! Соня с Леней уже здесь, – я действительно слышал их голоса за дверью, но они, явно смутившись моего тона, не торопились входить. – Ты мне нужен для гребаной сенсационной статьи! Для бомбы! Для пушки, если хочешь! А ты что? А ты жрешь посреди недели!
– Прости, Жень… – стыдливо бормотал он. – Я возьмусь за себя, возьмусь… Хочешь, я пешком до милиции дойду?
– Вот еще не хватало! – выпалил я. – Сегодня сидишь дома и приводишь себя в порядок. А завтра – слышишь? – в половину девятого у меня в кабинете как штык!
Тут я вспомнил, что в восемь меня ждет у себя красивая докторша Аглая Ямпольская. Нет, к восьми тридцати я вряд ли освобожусь, надо это учитывать.
– Впрочем, ладно, – я сделал вид, что сменил гнев на милость. – С утра у меня дела, так что приходишь утром, регистрируешься у Валентины и чешешь в свой кабинет, начинаешь скрипеть пером. Понял меня?
– Так точно, – на эту короткую фразу Бульбаш собрал, наверное, все свои оставшиеся силы.
– Отбой, – сказал я и бросил трубку. – Соня, Леонид! Зайдите!
Глава 10
В милицию я, как и планировал, отправился вместе с журналистами. Дождь по-прежнему лил как из бочки, но в черной «Волге» было тепло и сухо.
– Не зная горя, горя, горя, в краю магнолий плещет море… – словно издеваясь, пела магнитола голосами ВИА «Ариэль». – Сидят мальчишки на заборе…[11 - Песня «В краю магнолий» из репертуара ВИА «Ариэль». Слова Юрия Марцинкевича, музыка Александра Морозова.]
– Эх, сейчас бы и нам в край магнолий, – мечтательно протянул фотограф Леня.
– А я бы съездила в Норильск, – неожиданно выдала Соня.
– Да ну? – я даже повернулся к ней, изогнувшись йогом.
– Моя мама там была у подруги в гостях, – улыбнулась девушка. – Фотографии привезла, нам с отцом показывала. Представляете, там прямо посреди города оленьи упряжки, люди в тулупах. А на заднем фоне – красивые здания. И снег идет.
– Красиво, – согласился я.
– Евгений Семенович, – неожиданно серьезно сказала Соня. – Не увольняйте, пожалуйста, Виталия Николаевича. Он ведь хороший журналист…
– И что мне толку? – возразил я. – Вот где он сейчас, когда так нужен?
– Мы его на поруки возьмем, перевоспитаем, – мягко, но при этом настойчиво продолжала меня уговаривать девушка. – Дайте ему шанс.
– Давал уже, – я вздохнул. – Много раз.
– Пожалуйста…
– Хорошо, – я согласно кивнул, потому что сам не хотел увольнять Бульбаша. Особенно с его милицейскими знакомствами. – Попробуем вытянуть товарища из объятий зеленого змия…
На этой моей фразе «Волга» как раз подкатила к зданию отделения милиции, стандартной советской коробке с откатными воротами, как на предприятиях. Во дворе стояли потертый уазик в желто-синей расцветке и бежевая «шестерка», возле которой смолил папиросу колоритный водитель лет семидесяти. На черную «Волгу» с хромированными бамперами и молдингами он посмотрел с философским спокойствием.
Мы вышли из машины практически одновременно, но я, взяв на себя инициативу, как и положено главреду, уверенно направился первым ко входу. Внутри нас встретил зычный голос дежурного милиционера, который переписал наши удостоверения и затем указал направление, куда идти.
– О! – по пути нам попался стиляга Апшилава. – Товарищи журналисты, приветствую! Вы к моим архаровцам?
– К ним самым, – подтвердил я. – Как они там?
– Просто песня, – ухмыльнулся следак. – Знаете, что говорят? У них там просто целый заговор против сыночки. Мы-то сначала по одной из фотокарточек на его зазнобу вышли, которая из него кровь будто бы пьет. Потянули за ниточки, выяснили, что там затяжной семейный конфликт… Приехали к ним домой, а они даже свои приспособления не убрали. И веревки, похожие на те, которые к дереву были примотаны. И гробики, только пустые, без фотокарточек. А потом, как мы все это описывать начали, из них обоих как полилось! Там и соседка по коммуналке, которая на его комнату претендует, и начальница в горстате.
– И что? – удивился я. – Они их так припугнуть, что ли, решили?
– От ребенка отвадить, – снова осклабился Апшилава. – А ребенку, на минуточку, сорок лет! Выпускник Калининского института, матфак. Вернулся в родной Андроповск статистику поднимать и ведьму встретил, – следак хохотнул. – Так они будущую невестку называют, не любят ее, страсть как.
– А начальница – тоже из ведьм? – я улыбнулся, настолько эта история была смешной и дикой одновременно.
– Вот у них и спросите, – Апшилава развернулся и махнул рукой в приглашающем жесте. – Я за чаем шел, но раз такое дело… Посижу с вами.
Мы прошли вместе с ним по коридору к одной из похожих друг на друга дверей. Рядом с ней стоял рослый милиционер, который откровенно скучал. Думаю, и сам наш провожатый понимал, что вряд ли парочка пенсионеров, даже устроивших такую бучу на кладбище, совершат попытку побега. Но советская милиция на то и советская, чтобы был порядок.
Апшилава открыл дверь, вошел сам и кивнул, чтобы мы не стеснялись.
– Полюбуйтесь, товарищи журналисты, – нарочито громко сказал он. – Вот они, эти субчики.
На двух поставленных у стены стульях сидели типичные пенсионеры шестьдесят плюс. Дедок в белой тканевой кепке, застиранной рубашке и аккуратно выглаженных штанах со стрелками. И бабулька в цветастом платке, сразу глянувшая на нас исподлобья.
– Здравствуйте, – поздоровался я, и Леня с Соней последовали моему примеру.
Самое главное, не показывать свое превосходство и не осуждать стариков. Войдешь им в доверие, и они, почувствовав если не союзника, то хотя бы понимающего, сами выложат тебе все и еще немного сверху.
– Доброго дня, – отозвался дед, а его жена по-прежнему сверлила нас молчаливым взглядом.
– Вы не возражаете, если мы немного побеседуем? – спросил я, устраиваясь на стул за следовательским столом, на который указал сам Апшилава. Мои сотрудники уселись на короткую скамейку у противоположной стены. Леня держал руку на кофре с камерой, но не доставал ее. Ждал моего разрешения.
– А о чем беседовать-то? – неожиданно вопросила бабка. – Мы вон с вашим уже пообщались.
Она указала на опершегося о подоконник следователя. Я понимающе улыбнулся.
– Представлюсь. Меня зовут Евгений Семенович Кашеваров, я редактор «Андроповских известий». А это, – я кивнул на ребят, – мои коллеги, отличные журналисты.
– Вот вы и напишите в своей газете, как ведьмы всякие советских людей изводят, – ухватилась за мою должность старушка, неожиданно трансформировавшаяся из сварливой бабки.
– Вот и я о чем, – вздохнул Апшилава.
– Подождите, пожалуйста, – попросил я его и вновь повернулся к старикам. – Мне будет проще, если вы объясните: откуда в Советском Союзе ведьмы?