Школьные времена

Лев Толстой. «Анна Каренина»

Я только выразил легкую симпатию. Оставил пару сердечек на ее фотографиях в интернете. Это был мой способ «подмигнуть». В интернете проще, расстояние цифровой паутины позволяет не смущаться. Я всегда так делал.

С тех пор я начал замечать ее пристальный взгляд. Я заходил в столовую, общался с друзьями, обменивался приветами со знакомыми. Ее взгляд тоже пытался говорить. Первое время, так мы и общались. Я смущался, краснел, мне было неловко, но я не мог отвести глаз. Это доставляло жгучее удовольствие. Сердце колотилось чаще, вздохи становились глубже, а глаза кипели симпатией и влюбленностью. Мои друзья не были чутки в сердечных делах, наша «переписка» глазами была личным, секретным занятием. Никто не замечал ниток интереса между нами. Заходя в столовую, я намеренно искал ее. Найдя, устанавливался зрительный контакт. Так мы и поедали друг друга глазами. Ее взгляд, казалось мне, выражал испуг, страх. Про себя я называл ее испуганная лань.

Она действительно напоминала лань. Ее фигура выражалась сильной, но красивой худобой, а движения выражали неряшливое изящество. Каждое ее телодвижение умудрялось быть неуклюжим и аккуратным одновременно. В ней была застенчивость, которая смешивалась с осознанием своей привлекательности. Мне она очень понравилась. И она ловила меня на крючок, а я желал проглотить всю приманку мира, только бы быть пойманным.

Знакомство глазами было ярким и интригующим. Настоящее знакомство оказалось прозаичнее. Она не стерпела, вероятно, поняв, что я намеки не понимаю, и написала мне в интернете. Увидев ее сообщение, я внутреннее визжал от восторга, но ответил сдержанно. Так все и завязалось.

Она предложила погулять, я сперва опешил, но согласился. Общение занялось. Я провалился в яму бесконечного контакта с ней. Мы, как зомби уткнувшись в телефоны, переписывались целыми сутками, когда не гуляли, а когда гуляли, больше молчали, наслаждаясь присутствием друг друга. Я впервые настолько тесно контактировал с настоящею красавицей. Тогда я понял секрет красивых девушек. Красота, мне казалось, наделяет их силой. Девушка осознает себя, свою привлекательность. Эта привлекательность наделяет их энергией, даже властью, меняет их ментальность. Они становятся желанны. Я доверил ей все свои тайны, вывернул душу наизнанку, поделился всем, чем можно. Я думал, что тоже ее раскусил и познал целиком.

Я упивался ей. Она – лучший собеседник, лучшая девочка, лучший человек. Друзья, семья, учеба – все стало несущественным, когда я знал, что она есть в моей жизни.

Это длилось два месяца. Потом она исчезла. Разорвала общение со мной под глупым предлогом и удалилась, как удаляются от противных, навязчивых людей. Меня терзала боль. Боль, хуже любой физической, которой я испытывал, даже когда ломал руку в детстве или обжег запястье о плиту.

Я встречал ее в школе, но не ловил ее взгляд. А если ловил, он не содержал той заинтересованности, вовлеченности, как было раньше. Мне не отвечали больше взаимностью. Это был удар по самолюбию, удар стал причиной моего одиночества. Без нее жизнь потускнела. Она была превосходный наркотик. Такой наркотик, после которого тебя не торкает, ни общение с друзьями, ни с семьей, ни с другими девушками. А когда ты не под кайфом, мир кажется серым, безнадежным, мертвым.

Так закончилась превосходная сказка моей самой сильной школьной любви.

Now you’re just а stranger with all my secrets.

Проказники

Предисловие

Все события и персонажи являются вымышленными. Автор не имеет цели оскорбить чьи-либо чувства, он занимается вольным сочинительством.

***

Это произошло в морозное декабрьское утро. Наш класс освободили от занятий, чтобы мы украсили школу к Новому году. Украшательство заключалось в том, чтобы приклеивать бумажные снежинки, снегурочек и дедов морозов на окна школьного вестибюля. Коллектив работал с разной степенью усердия. Общество разделилось на тружеников, на которых тунеядцы смотрели как на рабов системы, и тунеядцев, на которых труженики смотрели как на лентяев и бездельников.

Я был тунеядцем и всячески отлынивал от работы. Я, то подходил к одноклассникам в надежде развлечься беседой, то притворялся работающим, чтобы избежать претензий от учетильницы-надзирателя. Мы с Колей были творческой интеллигенцией класса. В такие минуты безделья в нас просыпались свобода мысли и юношеский энтузиазм. Наши головы искрились идеями. Чаще всего, мы подшучивали и невинно забавлялись. Однако, порой в наши сумасбродные головы приходили сумасшедшие, дурные и даже опасные идеи. Именно такими идеями мы интересовались больше всего. В этот раз автором такой идеи стал Коля. Ему не пришлось даже излагать свои мысли речью. Он молча достал из кармана черную изоленту, а потом взглянул на портрет президента, висевший на стене вестибюля. Я мгновенно уловил его замысел. Наши глаза загорелись.

Исполнение убивает задумку. Мы с колей откровенно стремались столь авантюрного предприятия и обратились к третьему проказнику. Слава был отважней, а авантюрные предприятия доставляли ему неизъяснимое удовольствие. Он любил ходить по краю и поэтому был выбран, чтобы «убить» задумку. Он тоже понял наш план, просто переглянувшись с нами. Хитро посмотрел на изоленту, на нас, на президента.

Вся наша троица стала ожидать пока класс удалиться работать в другое место и освободит вестибюль. Было необходимо провернуть все незаметно. Коля нашел стул, на который должен был встать Слава, чтобы дотянутся до портрета президента. Все было готово.

Когда класс стал перемещаться, мы нарочно задержались, под предлогом незаконченной работы. Оставшись одни, мы принялись – каждый за свое. Коля стоял на стреме, он должен был предупреждать о «палеве». Я отвлекал вахтершу, а Слава клеил на портрет президента изоленту, пошатываясь на неустойчивом стуле. Увидев, каким именно образом Слава наклеивал черную изоленту, я понял, что произошло недопонимание. Я предполагал, что Слава наделит портрет президента «усами Гитлера», но он копнул глубже. Слава налепил черную изоленту так, что она символизировала похоронную ленточку в правом нижнем углу портрета. Слава «похоронил» президента. Это было ужасно… ужасно смешно. Я даже запутался, что хуже и безнравственней: «усы Гитлера» или похоронная ленточка.

Мы торжествовали недолго. Спустя несколько уроков, учительница, проходя по вестибюлю, вдруг остановилась, словно какая-то неведомая сила ей приказала. Она как собака-ищейка стала выискивать, что не так. Что-то явно выпадало из привычной картины мира, но она не могла уловить, что именно. И вдруг! Она заметила ужасную крамолу на президента, ужаснулась и пошла докладывать директрисе.

Наша директриса была тучная женщина со снисходительным характером, очень добрая и великодушная. Однако этот случай вывел ее из себя. Она пришла в ярость.

Мы пинали балду на информатике и уже совсем позабыли об утренней шалости. Внезапно, зашел директор. У директрисы были больные суставы, и мы удивились, увидев, что она, вся разъяренная, поднялась в кабинет информатике на третьем этаже. Обычно она не забиралась дальше второго.

– Шмалиновский! – она бросила скомканную изоленту в Славу, – Ты вообще .головой думаешь? Тьфу на таких! Сволочь, – прокричала директор. Вся красная, тяжело дыша, она вышла из кабинета.

– Видимо, тебя заметили на камерах, – обратился Коля к ошарашенному Славе.

Вечером того же дня, мы выполняли общественные работы, искупая вину перед общественностью. Убирая снег в небольшой сосновой роще подле школы, мы все -таки оставались довольны нашей проделкой. Поржали на славу и с огнем поиграли.

Вот они – школьные времена.

Конец