Последняя загадка парфюмера

– Это значит, что епископ Феофил, продавший душу дьяволу, и ключ, лежащий на столе, появились на картине гораздо позднее, – объяснил реставратор. – Я бы сказал, что этим дорисовкам чуть больше ста лет. Можете раздвинуть шторы и включить свет.

Троица вновь расселась вокруг журнального столика. Реставратор выглядел оживленным. Он протер салфеткой круглые очки с синими стеклами и водрузил их на длинный нос.

– Елизавета Андреевна, должен вам сказать, что я поражен. И как человек, и как профессионал. Не каждый день сталкиваешься со столь искусной фальсификацией.

– Понимаю ваш восторг, и все-таки… Что за варвар мог это сделать? – недоуменно проговорила Лиза, поглядывая на картину.

Долгоносик улыбнулся:

– Вероятно, он был очень тщеславен и хотел оставить след в истории искусства. Хотя бы и таким способом.

– Да, но посмотрите, как он прорисовал детали. Монах, реторты и это желтое облако… Это же просто шедевр!

Долгоносик пожал сутулыми плечами:

– Значит, фальсификатор был не лишен определенного таланта. Непонятно только, почему он выбрал столь жуткий сюжет, как продажа души дьяволу? И зачем закрасил свечу? И что за ключ нарисовал на ее месте?

– Все это неспроста, – задумчиво сказал Корсак, доставая из кармана сигареты. – Он явно подражал фламандцам, а эти ребята ничего не изображали зря. Ключ и картина – символы.

– Или… подсказки, – тихо сказала Лиза.

– Какие? – не понял реставратор.

Лиза пожала плечами:

– К разгадке какой-нибудь тайны. Вы, Семен Иванович, забыли три самых главных вопроса.

– Вы о чем? – продолжал недоумевать Долгих.

– Первый вопрос: какую дверь можно открыть этим ключом? Второй: что за ней скрывается? И третий, самый главный: кто сделал поправки?

Корсак щелкнул зажигалкой. Долгоносик посмотрел в его сторону и простонал:

– Я же просил…

– Извините, запамятовал. – Глеб жадно затянулся и потушил сигарету.

– Что за человек, – пробурчал Долгих, демонстративно зажимая нос платком.

Лиза глянула на него с легкой усмешкой, затем обратилась к Корсаку:

– Вы знаете, кому принадлежала картина сто с лишним лет назад?

Глеб кивнул:

– Московскому парфюмеру Генриху Брокару. У него была большая фабрика на Мытной. Знатный был господин. Снабжал мылом, духами и одеколоном пол-России.

– И что с его фабрикой случилось потом?

– То же, что и с остальными, – ответил Корсак. – Национализация. Впрочем, ничто не исчезает бесследно. Фабрика действует и поныне, только называется она «Новая заря».

– Откуда вы знаете?

– Я журналист, – просто ответил Корсак. – Знать все и обо всем – моя профессия.

– Про Брокара вам любой москвич расскажет, – угрюмо заметил Долгих. – И, кстати, если картина принадлежала ему, это многое объясняет.

– Что именно? – повернулась к нему Лиза.

Заполучив внимание девушки, реставратор вновь воспрял духом:

– Как известно, Брокар переписывал картины, которые ему принадлежали. Однажды он закрасил некую кошку, потому что, по его мнению, она портила композицию картины.

– С ума сойти! – снова покачала головой Лиза.

Долгих оживился еще больше.

– А однажды, – продолжил он, – Брокару показалось, что герцогиня, изображенная на портрете четырнадцатого века, слишком худосочна. И тогда он… Он… – Долгих вдруг замялся.

– Что? – спросила Лиза. – Что он сделал?

– Он…

– Семен Иванович хотел сказать, что Брокар увеличил герцогине грудь, – с ироничной усмешкой проговорил Корсак.

Долгоносик смущенно закряхтел.

– Вот это да! – еще больше восхитилась Лиза. – Но как он решился? Ведь тут нужно… особое мужество.

Долгоносик пожал плечами:

– Чего только не взбредет в голову дикарю? – Выдав эту сентенцию, реставратор посмотрел на часы и сказал, как бы невзначай глянув на Корсака: – Однако уже поздно. На дворе почти что ночь. Глеб…

– Иванович, – подсказал Корсак.

– Глеб Иванович, у вас наверняка есть важные дела, которые необходимо сделать сегодня.

– Вовсе нет.

– А у меня есть.

– Вы нас выпроваживаете? – поинтересовалась Лиза.

Долгоносик сконфуженно покраснел и выдавил:

– Я не это имел в виду.

– Семен Иванович имел в виду, что хотел бы остаться с вами наедине, – сказал Корсак.