Провинция Кранц

О чем же вспомнил Артур, в последние минуты нашей встречи в кафе, расположенном у самой кромки Балтийского моря? Это был случай из нашего студенческого прошлого, самый канун Нового года. Мы с Артуром, голодные и уставшие от учебы, попали на Центральный рынок, и бесцельно брели между рядов. Было людно, торговцы кутались в теплые одежды и переминались с ноги на ногу, коротая время в ожидании своего покупателя. На землю выпал снег, и рыночники сгребали его в большие кучи, освобождая дорожки для удобства передвижения посетителей рынка. В один момент, остановившись около сугроба, прямо посреди рынка, мы огляделись вокруг, увидели под ногами деревянный ящик для переноса фруктов и решили реализовать одну идею. Она была удивительно созвучна реалиям того смутного времени, где концепция достать и продать, владела умами современного русского человека. Девяностый год был самым началом тяжелого периода смены сознания целого поколения, но в нашей идее было больше идеалистического, чем меркантильного, хотя речь шла о продаже… снега.

И главным генератором был Артур, имевший за своей спиной опыт торговли в общепите. Суть его идеи была в том, что бы продавать снег. Вокруг нас, его было достаточно, он лежал под самыми нашими ногами, осталось только нагнуться и поднять его, лепить руками полновесные снежки, и, тут же их продавать, по сходной цене. Мы встали возле сугроба, поставили деревянный ящик, днищем вверх, образовав небольшой кустарный прилавок, достали листок бумаги, ручку, и нарисовали ценники. Самое сложное было начать. Люди останавливались, недоуменно разглядывая «товар», так стала образовываться толпа, подогревая ажиотаж. Именно в этот момент стала вырисовываться потенциальная группа покупателей, готовых потратить некоторые деньги на некую несуразность, и это были люди со здоровым чувством юмора. Покупка снега не имеет практической пользы, но здесь все было построено на парадоксальности происходящего, где главным посылом была сиюминутная дурашливая радость обладания самим снежком. Его покупали именно потому, что оценивали шутку должным образом. Тем более что цена была вполне доступна. Большой снежок стоил двадцать копеек, средний – пятнадцать, а за маленький мы просили десять.

Казалось бы, вот она, куча снега, человеку ничего не мешает нагнуться и потрогать снег рукой, но проходящие мимо люди ухватили саму суть нашей абстрактной идеи. Это была самая честная и искренняя торговля в тот заснеженный декабрьский день, люди покупали снежки, выбирая размер, комментируя, шутя, наблюдая, как я на место проданного товара, зачерпывал в сугробе материал, формировал его и укладывал на прилавок. Весь процесс производственной цепочки, был налицо, и покупатели видели своими глазами, что их не обманывали молодые и вполне перспективные предприниматели.

Продав снежков на три с половиной рубля, мы свернули свою импровизированную продажу, и пошли в пивной киоск, где купили трехлитровую банку пива, и выпили ее, закусив вяленой рыбкой. И сделали это с чистой совестью.

Курортный роман

В самом этом определении заложена суть идеи, но она не несет в себе великого зерна идеализма, основанного на желании обрести единственную любовь на земле, наоборот, здесь все излишне рационально, меркантильно и ждет своего личного случая, на который отдыхающие и надеются. Расслабленные, покинувшие свои основные места обитания, и приехавшие на курорт для полноценного отдыха, индивиды, полностью меняют свой режим дня. Смена среды и ритма, рождают несколько порочные мысли в головах отдыхающих, а летняя жара, теплое море, отсутствие прежних забот и уйма свободного времени, пробуждают желания, доселе дремлющие в самой глуби человеческой натуры. Мужчины, в одночасье становятся записными холостяками, бегут в магазин, где покупают сухое красное вино, фрукты, горячий хрустящий хлеб и идут на пляж, где наслаждаются внезапно нахлынувшей на них полнотой свободой. Это была, пожалуй, самая сложная часть дилеммы, не понятная разуму, но ощущаемая всеми кончиками чувствительной нервной системы представителя мужского пола. Разогретые солнцем и красным сухим вином гормоны тестостерона гонят новоиспеченных ловеласов в такие места отдыха, где обитают представительницы прекрасного пола. В домах отдыха это танцевальные клубы, с эпическими названиями «кому за тридцать…», с обязательным многоточьем в конце, обозначающим возрастные границы, что-то вроде, знака математической бесконечности, перенесенного на простой язык межличностного общения.

Женщины относятся к алкоголю более сдержанно, традиционно предпочитая пить шампанское из высоких хрустальных бокалов. Подчеркнутая изысканность и аккуратность в одежде и макияже, не смотря на бытовые трудности советской и пост советской эпохи, осторожность и сдержанность, все работает на тайное желание иметь легкую интрижку, мимолетный флирт, зиждущаяся на иррациональном желании быть непременно красивой и желанной. Несбыточная мечта, основанная на личном эгоистическом счастье и настойчивое сексуальное желание, загнанное глубоко внутрь женщины и мужчины, заставляет их идти на риск и нарушить зыбкое равновесие этого мира, иначе говоря, табу.

Молодежь рефлексирует курортный роман иначе. Для них сама интимная связь, ради которой и затевается все действо на улицах небольшого города, является вещью сложной, но объективно достижимой. Романтизм здесь отсутствует, в привычном понимании этого слова, но сама красота природы, яркие закаты, купание обнаженными в ночном море, поднимает флиртующих парней и девушек, на необычайно высокий уровень, закрепляя в памяти удивительные картины, длящиеся бесконечно, но по факту, не долго, на время действия алкоголя, находящегося в крови человека.

Один мой друг, сквозь годы пронес воспоминания об июльской теплой ночи, проведенной в зале знаменитого ресторана «Прибой», где он отдыхал в компании своих друзей. Изрядно выпив, для храбрости, он ринулся приглашать на медленные танцы раскрепощенных дам, присутствующих в зале. Окрыленный вниманием противоположенного пола, друг стал выводить девушек на свежий воздух, спускаться с ними, по ступенькам, к самой воде, и любить их на песке, средь камней, наблюдая, между делом, как луна отражается в ночной глади воды, мягкие волны накатывают на влажный песок, создавая едва уловимый ритм, медленно остывающего моря. В течение короткого времени две молодые особы поддались напору его скромного обаяния.

Следующий персонаж, переживая летнюю идиллию, познакомился с двумя молодыми девушками из Северной столицы, и окрыленный вниманием прекрасных особ, закрутил с ними настоящий курортный роман, задействовав друга для полноты компании. Они встречались на берегу, пили вино и жгли костры, растворившись в красотах вечерних закатов, а ночью любили друг друга, бросив на прохладный песок большое банное полотенце. Романтика завершилась однажды, в тот миг, когда закончилось действие путевки. Обнявшись, они расстались, но эта история имела нечаянное продолжение. Осенью друг уехал служить на Камчатку, окончив военно-морское училище, где оформился в служебной части, получил довольствие, должность и место в офицерском общежитии. Суровая военная служба захватила молодого человека, появился дефицит свободного времени, накапливалась усталость, одолевало одиночество и неустроенность скупого офицерского быта. И тогда он вспомнил о давнем курортном романе, отыскал телефонный номер своей нечаянной любови и позвонил в город Санкт-Петербург. Ему ответил знакомый голос. Героиня давнего романа помнила о прекрасных вечерах у самой кромки морского прибоя, и на его неожиданный призыв посетить Камчатский край, ответила скорым согласием. Он высылает ей деньги на билет, и через некоторое время он и она вновь встречаются на берегу, но уже Тихого океана. Казалось бы, вот, призрачная идиллия, романтический флер, и пикантное продолжение отношений, удачное совпадение, и возможная женитьба на офицере военно-морского флота, становились живым воплощением сути курортного романа, как такового. Брак полностью оправдывал бы их летнее безумие, превратив беспорядочные соития на пляже в любовную прелюдию страсти, ночные пьянки в ритуальное камлание, а хулиганскую беспардонность в сигнал, поданный свыше. Но, к сожалению, почти сразу, все пошло не так. Серьезные намерения быстро обесценились, ввиду абсолютной разности в целях этого случайного союза, и то, что начиналось как романтическая связь, превратилась в рутину каждодневной жизни. Героиня разочаровалась, покинула своего принца, и, вернувшись в свой город, забыла его навсегда. Да, он был явно не Дмитрий Дмитриевич Гуров, а она не Анна Сергеевна фон Дидериц, дама с собачкой, гуляющая по променаду города Ялта много-много лет тому назад. Именно там герои рассказа Антона Павловича Чехова, в порыве скуки и одиночества, встретились однажды, и закрутили интрижку, ставшую самым главным курортным романом русской литературы. Только их случайная связь стала началом будущих отношений, тяжелым путем к обретению друг друга. Ведь у каждого из них были свои семьи, разрушить которые, в те времена, было не так просто, как в современное время.

В городской газете, весь прошлый год шел конкурс на тему «Курортный роман». Эта идея оказалась настолько популярной, истории не иссякали, о них помнили как о ярких моментах прошлого, произошедших с конкретным человеком, в определенные сроки, сжатые во времени и пространстве, как под воздействием, так и полностью спонтанные, вызванные внезапным порывом скрытых чувств и тайных желаний. Знакомый корреспондент по имени Инна, по всей видимости, ведущая эту рубрику, обратилась ко мне:

– Ты же, Антон, пишешь? Вот тебе и тема…

А ведь точно…, и у меня был свой, маленький курортный роман. Не забытая история из жизни…

Белла

«Однажды я закончил школу. Все время учебы я думал о том, что это когда-то должно было произойти. Ожидания каждый раз откладывались, но все произошло внезапно и бесповоротно. Даже жаль стало. По инерции поехал поступать в институт города Риги. Старая Рига манила тесными улочками и зарубежным шиком, навеянным фильмами про разведчиков. Экзамен я не сдал и вернулся домой.

Все происходящее со мной было похоже на «Смутное время», постигшее Русь на одном из этапов ее развития. Мама терпеливо сносила мои монотонные будни и пыталась подключить к хозяйственной жизни дома. Я валялся на пляже, ходил на дискотеки, и даже занимался в «качалке». Готовился к армии, как к некой неизбежности. Мне было страшно. Или так только казалось.

Наступила осень. Еще было тепло, но погода уже менялась. Очень часто бывало так: палило солнце, а с моря дул резкий, холодный ветер. В такую погоду люди прятались за песчаными дюнами и принимали последние солнечные ванны. Но в один из дней погода захандрила. Солнце скрылось за набежавшими облаками. Я бродил по парку бесцельно, словно ожидая чего-то. Возле озера гуляла молодая девушка, моя ровесница. В парке было пусто и мне показалось вдруг, что до невозможности необходимо заговорить с ней. Ее мельком брошенный взгляд, ее одиночество, схожее с моим состоянием, давали на это право. Так я подумал и подошел к ней.

Ее звали Беллой, и она показалась мне красивой и беззащитной. Ее вздернутый вверх носик придавал загадочность бледному овалу лица. Все, что я говорил ей, я тут же забывал безвозвратно. Но мы ведь, о чем-то говорили с ней? Я был в чрезвычайном волнении и даже больше, почти не верил в происходящее. Она записала на клочке бумаги номер моего домашнего телефона и уехала в Калининград на электричке. Я стоял на перроне и смотрел ей вслед. Теперь она звонила мне, я встречал Беллу, и мы бродили с ней по набережной. Говорили о разных мелочах или молчали, находясь в приподнятом состоянии.

Наша дружба манила и тяготила меня. Я не знал, что мне необходимо делать. Я был явно глуп. Девушка казалась мне недосягаемой. Мы даже с ней не целовались. В Белле не было, свойственной дамам болтливости. Она ворковала, осторожно улыбаясь. И еще она рисовала. Это были силуэты людских фигур и абрисы лица, расчерченные шариковой ручкой синего цвета на тетрадных страницах. Мне нравились ее «незамысловатые каракули», как я их называл. Я, вообще, много шутил, но без чувства такта, и, не обдумывая последствий. Было так, что она обижалась, но потом мы мирились, и шли на дискотеку.

Но вот осень подошла к концу. Пришла пора, идти в армию, и я пошел в нее. Надо сказать, что служба в войсках – это тяжелый труд. Я ощутил это на себе. Белла написала мне однажды письмо, ответив. На листке было несколько фраз и нарисованный шариковой ручкой профиль юной девушки. Поверх рисунка было широко выведено имя «Белла» причудливыми вензелями. Это было ее единственное письмо. Я хранил его всю службу. Иногда открывал и вглядывался в рисунок, пробегал глазами, переворачивал, а затем прятал среди личной корреспонденции. Так прошло время моей службы, и я вернулся домой. Я обнял маму. Она была так рада моему возвращению.

Иногда я вспоминал о Белле. Понимая, что жизнь ее, вероятно, теперь движется по иным законам, я вновь удивился своей глупости, когда пришел к ее дому и остановился у подъезда. Сентиментальное чувство охватило меня, и я едва не прослезился. Затем, повернувшись в сторону двора, я собрался уходить. Навсегда. В это время хлопнула входная дверь подъезда. «Она», тревожно подумал я и обернулся. Это действительно была Белла. Она остановилась, несколько растерявшись. Под одеждой угадывался округлившийся живот. Я проводил ее до остановки. Мы перекинулись несколькими фразами. Она села в автобус и входные двери закрылись.

Я стоял и смотрел вслед автобусу, отъезжающему от остановки.

Прекрасная Белла – будь счастлива!»

Эта история произошла много лет назад. Именно этот вариант рассказа я принес в редакцию местной газеты «Волна», и его напечатали. Сейчас все произошедшее когда-то видится несколько отстраненно и печально романтично. Белла оказалась намного взрослее вчерашнего школьника, и ее желание быть матерью, имело довольно веские основания. Я понял это только лишь спустя пятнадцать лет, после почти бесконечного мытарства по лабиринтам своих жизненных реалий, больше похожих на тяжелый сон. Правда оказалась настолько проста и чиста, что в это трудно было поверить. Случайная встреча не переросла в роман, где я мог стать отцом ребенка, женится на прекрасной Белле, вести быт, работать и отдыхать вместе с ней. А еще стареть вместе. Этот важный атрибут верности и полного принятия человека. Поэтому и вышел лишь рассказ, завершившейся очень даже оптимистично, пусть и на минорной ноте, но явно не в стиле «Оптимистической трагедии».

Алкаш

«Чрезмерное употребление алкоголя вредит вашему здоровью». Похожая надпись есть на каждой этикетке вино – водочного изделия. Государство озадачилось здоровьем нации и подает настойчивые посылы своим гражданам, надеясь на их благоразумие. Но, есть такие бесстрашные люди, для которых подобное утверждение просто пустой звук. Если они и читают это предупреждение, то только для смеха, для большего куража. Они испытывают себя на прочность каждый день, не жалея себя и мир вокруг. Их так и называют в народе – алкаши. Впрочем, в этом слове есть что-то восточное, мудрое, близкое, податливо вязкое, величественное. Паша, падишах, палаш, алкаш. И это при том, что так сокращенно называют алкоголиков, людей полностью зависимых от водки и вина. Их воля несколько повреждена, имеет бреши в нервной системе и работает со сбоями в коре головного мозга. Что может быть печальнее повести на свете, чем увядание сильного и здорового человека, на глазах других членов социального общества. Да не обидится на меня Уильям, наш, батюшка, Шекспир. Тем более удивительно, что падение этих красавцев происходит рядом, за соседней стенкой, в ближнем дворе, на другой стороне улицы, и поделать с этим ничего нельзя. Небольшой город предполагает условную близость всех жителей, в той или иной мере. Лежали рядом на пеленальном столике в роддоме, ходили в один детский сад, сидели за соседними партами в школе. Провинциальная жизнь связала их незримыми узами, практически породнила, лишила их личной истории, встроив в одну большую семью, небольшого провинциального городка, расположенного на берегу Балтийского моря.

И вдруг, такая маленькая слабость, ставшая камнем преткновения всей короткой земной жизни индивида. И, если, будучи еще школьником, я наблюдал движения этих темных личностей, мельком, и порок алкашей казался смешным, почти игрушечным, то взросление привнесло в мою жизнь иное понимание проблемы вселенского пьянства. Незримая, едва уловимая грань, разделяющая людей, выпивающих по праздникам, под хорошую закуску, за сервированным столом, и алкоголиков, пьющих по неотложной необходимости, гнется и ломается так быстро, что человек не всегда может этот момент уловить. По теории Альфреда Адлера, алкоголики квалифицируются, как избегающие ответственности в процессе своей личной жизни, люди. Под напором обстоятельств, реальных и мнимых, настигающих наших горе – героев, как снежная пурга одиноких путников в степях Северного Казахстана, их сознание деформируется, меняется, запутывается, и дает сбои в самых неожиданных интерпретациях.

Место провинциального алкоголика не бывает пусто, и павшего бойца на поле земной битвы занимает вновь прибывший, новоиспеченный адепт. Собирательный образ алкаша, как представителя некой застывшей субкультуры, базирующейся исключительно на спиртовой основе, без политического и межнационального контекста, видится мне ясно, но не так ярко, как того хотелось. Это очень одинокий, тихий, слегка «прибитый» человек, находящийся в возрасте от двадцати до тридцати пяти лет, сидящий на шее родителей, не имеющий работы или работающий от случая к случаю. Его неуверенность в себе строится на непрерывном сомнении, с элементами само копания и уничижения, но данная рефлексия действенна до определенного времени. А времени у алкаша мало. Это только, кажется, что он свободен и легок на подъем, общителен и добродушен, излишне хитер и в меру умен. Какими бы эпитетами он себя не наградил, алкоголь постепенно забирает у этого человека силы, и не редко это происходит без явных признаков борьбы. Здесь я, конечно, преувеличил, говоря о полном отсутствии силы воли, у иного она (воля), еще теплится, трепещет, поет печальные песни, шепчет что-то на ушко, но водка проклятая сильно притупляет действия нейронов и веществ в голове и теле алкаша, меняет его внутреннюю структуру, суть, психологию и поведение.

В определенные этапы развития и жизни города, существовали свои антигерои, достойные представители тяжелого порока, гордо несущие знамя над своей хмельной головой. Внешне это походило на борьбу спрятавшегося в подполье сопротивления, имевшую перед собой главную цель – напиться любой ценой, не отдать ни пяди своей личной свободы, и независимости, назло сварливым женам, сопливым детям, бывшим тещам, строгим отцам, коррумпированным властям, всему миру, устроенному не так как хотелось бы видеть все в самом начале. Но, если и вернуться в это самое начало, исток, колыбель, то…

Большие алкоголики прошлого столетия были людьми зрелыми, почти состоявшимися. Они имели кинематографическую внешность, повадки аристократов, и широкую душу поэта. Аркадий, человек с внешностью экранного злодея, Татарин, предприниматель из девяностых, Кума, силач и бывший борец. Их жизнь была наполнена определенным смыслом, и они шли по своей стезе, широкими и сильными шагами, зная само направление движения, пока иллюзия не стала превращаться в действительность. И они умирали, не дожив до седых волос, от цирроза печени и остановки сердца. Пали, так сказать, на поле брани своей глупости и человеческой слабости.

Следующие поколения городских пропойц становились внешне слабее, они мельчали, буквально, на глазах. Это были еще вчерашние юнцы, которые подогревали алкоголем свою смелость, разгоняли ее до некоторых высот, а затем планировали над суетой обыденности, принимая падение за настоящий полет. Так, незаметно, день за днем, год за годом, они набирались этого странного опыта, тренировались в мастерстве алкогольных возлияний свой мозжечок, пестовали свои детские комплексы неполноценности, не умея и не желая разобраться в обидах прошлого. Жители города видели все это своими глазами, проявляя недовольство, поругивали, грозили пальцем, и даже, применяли физическое воздействие, но алкоголики умели быть упрямыми людьми. Я бы назвал это глупейшим нонконформизмом в истории человечества. Алкаши уходили из жизни феерически громко, умея, напоследок, красиво хлопнуть дверью. Вот один умер рано утром в свой очередной день рождения. Следующий герой, подавился куском колбасы, жадно завтракая с похмелья. Этого нашли свернувшимся калачиком в подвале, на старой, прожженной сигаретными окурками, тахте. Так происходило до поры до времени.

А затем я бросил пить, и все кардинально изменилось. Нет, пить не перестали, алкоголь теперь продается в любом магазине. За бутылкой не надо стоять в длинной очереди, боясь не успеть купить дежурную чекушку. На смену дефициту пришло изобилие, несущее вечную дилемму невыразимой сложности выбора. Просто люди, живущие в параллельной реальности, проносятся где-то мимо меня. Их племя сильно сократилось, ведь молодежь ищет иные способы ухода от реальности. Теперь алкаши бродят, покинутые всем обществом, страдая за свое неумение вовремя остановиться, встать и идти. Простые банальные истины, не усвоенные в подростковом периоде, стали не преодолимым барьером в совсем недалеком будущем.

Когда умер мой последний знакомый алкаш, мне стало заметно легче, с души упал тяжкий груз обязательств и сожалений, но осталось ощущение печали за судьбы потерянных людей. Чего им не хватало в этом мире? Может они его не так ценили? Или не ценили вообще, мелко мыслили, предпочитали социуму свой личный эгоизм, замешанный на дремучем первобытном упрямстве? Условно, у пьющего человека есть выбор, но не хватает силы для следующего шага. Алкоголь может быть только способом, средством ухода от взрослой реальности, инструментом сохранения спокойствия в этом суматошном мире, а лишь затем болезнью, несущей с собой разложение и смерть. Как сказал, однажды, алкоголик по имени Андрей, выпив поднесенный ему стакан воды: «Вкусная водичка». И умер. Некоторые простые истины приходят только в самом конце земной жизни.

«Криминальный рай»

Рай – это несбыточная мечта для человека. Как она может быть связана с криминалом? Потерянная некогда, божественная земля безмятежной жизни, где царила любовь и бессмертие, место с хорошим климатом и обильной пищей, падающей прямо с небес, известна теперь только по преданиям. С тех пор, когда первые живые свидетели Эдема, сошли на землю и умерли от старости, память о прекрасной земле потускнела, черты растворялись, бледнели, пока не исчезли вовсе. Теперь это слово, полное ностальгии, обозначает место, где всегда должно быть очень хорошо. А что же криминал? Преступниками являются люди, преступившие моральные и этические нормы, и живущие за счет нарушения правил этой игры, установленных в нашем земном мире. Но это не какие-то монстры, непременно жаждущие обмана, насилия, смерти, будто их мозг устроен иначе, по другому, где нет места добру и состраданию. Напротив, преступники бравируют своей честью, бесконечно подчеркивая ее силу и чистоту, в противовес всей системе, и абсолютно не важно, какие у этой системы координаты и цели. Как говориться, благими намерениями… Кроме материальной выгоды, человек из криминального мира, приобретает псевдо моральную власть над другими людьми, словно воспаряет над этим миром, презирает, издевается, глумиться над законом, бравирует своими плохими поступками и скверными делами.

По всем предположениям, периодически, в мире возникают такие временные отрезки, отдельные периоды, когда для людей, ведущих преступный образ жизни, возникает время благодати, полной безнаказанности. Этакий криминальный ренессанс, пользуясь терминологией уважаемых историков и въедливых социологов. Поэтому я назвал такое время «Криминальным раем», и в России, он наступил в начале девяностых, в момент обрушения социального строя, безвременья, опустошения, дефицита и безденежья. Страну захватила волна приватизации, менялись собственники заводов и фабрик, появились кооперативные магазины, власть слабела, а криминал, наоборот, пошел в гору. Стало модно быть бандитом, или как их называли в народе, братками, почти братьями, своими, опять живущими в соседнем дворе и на параллельной улице. Как тесен мир провинции, где все переплелись в витиеватом клубке ближних и дальних знакомств, малых расстояний и лапидарных форм.

Господин Альфред Адлер, развивая мысль в лоне собственной теории неполноценности, определял деятельность людей, вставших на криминальный путь, как личностей, винящих других и полностью оправдывающих себя. Жестокий мир общества отталкивает этих людей, вместо того, что бы согреть в ласковых «родительских» объятьях, и накормить божественной амброзией. Что может быть обиднее и горше, чем участь брошенных сыновей и дочерей, тогда они замыкаются в своей обиде и начинают мстить всему этому огромному и жестокому миру.

В небольшом курортном городке, в летнее время, когда солнце и море становятся главным лейтмотивом земного существования, появлялись сообщества сильных молодых людей, живущих за счет всего остального мира. В природе это типичная форма паразитизма, открытая и наглая, когда один организм живет за счет другого, пользуется его ресурсами, ничего при этом не делая. Братки больше любили называть себя хищниками, вероятно, ассоциируя себя с сильными и, опять же, благородными, львами и тиграми. Каково это, ощущать себя сильным животным в сафари? Но все, на что хватало, этих сильных и наглых людей, это «отжимать» деньги у коммерсантов, и тратить нечестно заработанные, на кабаки и иную красивую жизнь. Все жили в провинции одним днем, словно мир не изменился вовсе. Кого только не было в рядах нового криминалитета, боксеры, борцы, каратисты, регбисты, бодибилдиры, десантники. Они соревновались между своими спортивными концессиями, в силе и значимости, делили сферы, бились в жестоких драках, объединялись и вычисляли ренегатов и стукачей, потихоньку бряцали огнестрельным оружием, постукивали кустарными кастетами, и самодельными ножами. Для серьезных разборок выезжали на «стрелки», забитые где-нибудь за городом, в лесу или поле. Везде были «смотрящие», люди из криминальной среды, ответственные за определенные участки территории города, района, области. Это что-то типа мастера в цеху, или инженера на производстве, с функциями третейского судьи. По большому счету, ничего нового, в структуру криминального мира, здесь внесено не было. Все известные криминальные корпорации, типа, «Коза ностра», китайская «Триада», японская «Якудза», итальянская «Коморра», колумбийские картели, строились по принципу жесткой иерархии, сообразно местного менталитета, особенности экономических и политических условий государств, на территории которых действуют подобные сообщества. Не исключением была и русская мафия. По России шел великий передел собственности, взрывали автомобили криминальных авторитетов, убивали из пистолетов у самого порога дома директоров заводов и фабрик, само утверждаясь, в полной мере, в новой постсоветской реальности.

Итак, появляющиеся в очередной летний сезон, сообщества криминальных братков, представляли собой собрания рэкетиров, желающих отдохнуть и повеселиться. Это были веселые молодые люди, с хорошо развитой мускулатурой, они по вечерам пили водку в ресторане «Прибой», наводя тихий ужас на местную молодежь. Затем на курорт ринулись гомельские боксеры, спортсмены из республики Литва, Казахские бандиты, боксеры из Калининграда. И всем находилось место в бывшем немецком городке Кранц, расположенном на самом берегу Балтийского моря. Постепенно, между местными жителями и братками налаживались простые человеческие отношения. Дошло до того, что горячие литовские парни, нашли себе невест, из городских красавиц, женились и у них пошли дети. У рэкетира по кличке «Бара» родилась дочь. Чемпион мира по кикбоксингу по прозвищу «Белорус», занял одну тысячу долларов у моего друга одноклассника Алексея, оставив залог в рублях, который, вскоре, забрал назад. «Я, мысленно, уже распрощался с долларами», рассказывал Алексей, но произошло чудо, долг был возвращен в полном объеме. Это был пример джентельменских отношений, что не мешало «Белорусу», стричь мзду с местных предпринимателей, для продолжения отдыха в заведениях курорта.

Отметился в криминальном рае и мой друг Андрей, боксер. Мы пили с ним водку и спорили на тему бума криминальной реальности. Естественно, мои аргументы сводились к тому, что это современные разбойники, паразиты, ведущие страну к краю, а может и за край. На что мой оппонент, совершенно искренне, уверял меня, что это работа. «Это тяжелый и кропотливый труд, требующий большой концентрации и внимания», говорил Андрей. «Может вам еще и молоко давать за вредность, как шахтерам?», возмущался я. «Лучше, виски». Отвечал он и смеялся. Что он именовал работой? Вывоз должников в лес и привязывание к дереву? Сколько таких бедолаг тряслось от страха за свою личную жизнь, пока «работяги» из криминального цеха, «прессовали» сознание несчастного, рисуя страшные картины его ближайшего будущего. «Ну, разве это труд, бить по печени должника?», продолжал вопрошать я. «Да», уверенно проговаривал друг, непоколебимо стоя на своем, «после такого удара человек был, намного сговорчивее». Андрей был самоуверен, силен, имел большой авторитет, которым пользовался и я, невольно купаясь в лучах его успешной «работы».

Удел безвременья закончился так же внезапно, как и стартовал. Серьезные люди рассеялись по нашей великой стране, устав бодаться друг с другом, за власть и денежные потоки. Даже молоко за вредность не помогло. Вероятно, жизнь государства стабилизировалась настолько, что милиция вновь занялась своим прямым делом, а именно, отловом и посадкой расплодившихся по стране криминальных элементов. Тех, кто еще остался в живых, пройдя этапы борьбы за свое «правое дело». Труд бандитов был действительно труден и опасен. Кроме идейного тупика, их еще снедало глубокое чувство неудовлетворенности плодами своей работы. Где-то подсознательно, эти люди понимали истинную цену своего нечестного дела. Избыточный энтузиазм был следствием этого скрытого понимания, став «пацаном», невозможно вернуться назад, признаться себе в несостоятельности выбранного пути. Остается только путь вперед, к тюрьме или ранней смерти, наступившей от пули или передозировки наркотика.

Криминального рая нет, и не могло быть никогда. Придуманная идея должна быть интересна для футуристов или фантастов, рисующих необычные картины объединения нечестных людей и выселение их на далекий скалистый остров, обдуваемый всеми ветрами, не приспособленный для комфортного проживания, вдали от всего остального мира. До полного исправления. Так будет по справедливости…, общечеловеческой.

Море

«Нет ничего прекрасней, чем жизнь на берегу моря». Примерно такую фразу произносит любой абориген прибрежной полосы. Здесь даже спорить не приходится, просто надо выйти на высокий берег и посмотреть на морскую гладь, простирающуюся под твоими ногами. Море благоволит к внимающим звукам морской стихии, стоящим у самой кромки прибоя, в том самом месте, где вода бурно взаимодействует с землей, обрушиваясь шумной массой на берег, растекаясь, пенясь, шипя и шурша, поднимая песок и двигая камни. Сила необузданной водной стихии несет с собой страх и трепет. Когда великая масса воды снисходит на бренную землю, житель побережья застывает в благоговейном экстазе, неловко придерживая одной рукой шляпу на своей голове, что бы ее ни сбило внезапным порывом ветра. Надо запомнить этого пытливого созерцателя, отождествляющего себя с самым разгаром стихии, где эпицентр природных и душевных сил проходит по кромке неистового прибоя, призрачной границе двух стихий, воде и земле.

Но это еще не ураган, не вселенский потоп и полное окончание света, а лишь легкая преамбула природного светопреставления. Затем вода смывает все на своем пути. Тогда человек прячется в своем жилище и слушает стон ветра и нескончаемый шум бушующего моря.

Но непогода имеет свойство, рано или поздно, заканчиваться. Утихает ветер, проходит волнение, на небе растворяются тучи и миру является солнце, в ореоле своих ослепительных лучей. На берегу видны следы былой стихии. Это отточенные водой коряги, сплющенные консервные банки, пакеты, старая обувь, мертвые рыбы. Вся кромка прибоя «инкрустирована» случайными вещами, выброшенными на песок в момент бури. Вода уже успела стать прозрачной, и теперь еле колышется, почти дремлет, отдыхая после своего буйства накануне. Море сетует на ветер, набежавший с запада, на давление воздуха, на жару на юге и непогоду на севере, на тоску и печаль вечной жизни, хотя ему всего четыре тысячи лет. На дне мягкий песок и разноцветные камни, и еще янтарь, застывшая смола древних деревьев.

Все местные жители считают море своей личной собственностью, ревнуют и скупо делятся им с приезжими и отдыхающими. Вернее, совсем не делятся, находя возможность не лежать на общем пляже, культивируя свои заветные места, подбирая время и длительность индивидуально, по личному распорядку. В результате встречи аборигенов с морем становятся редкими, но теплыми. Созерцание большой воды воодушевляет и дает надежду, которую маленький человек трактует как абсолютно необходимую и важную. И если бушующее море вызывает эмоциональный трепет, то закат во время штиля, дает душе свою толику чистоты и спокойствия. Необходимо спуститься к самой воде и идти вдоль берега неспешно, чуть отрешенно, ступая босыми ногами по мокрой поверхности песка, оставляя за собой следы ступней, которые смывает набежавшая на берег волна. Некоторые видят в этом действии непреходящую бренность мира, необратимый бег времени, невосполнимость и хрупкость мироздания. Аллегория стирающегося на твоих глазах следа босой ноги стала классикой, где даже самые прожженные материалисты, старательно вышагивают по мокрому балтийскому песку, в легкой, возвышенной задумчивости.

Человек, лежащий на покрывале, у самой кромки воды, есть само олицетворение вселенской лени. Что заставляет его приходить на пляж рано утром и быть здесь в течение дня, до самого вечера, как не желание побездельничать, позагорать и покупаться. Именно эти слова произносят отдыхающие дома, после дня проведенного на песке. «Мы хорошо позагорали, и покупалась…» Опуская за скобки свою усталость от подобного отдыха, когда тело горит от ожогов прямых лучей солнца, а в ушах скопилась соленая вода от частого купания.

Приходить к морю лучше всего в приближающихся сумерках, когда солнце, на исходе дня, готово покинуть этот мир, исчезнув за горизонтом. В ясную погоду, закат вполне может превратиться в эпическое действо, озаряя небо лучами звезды в спектре от ярко золотого, до темно багряного, и заставляя наблюдателя непрерывно рассматривать эти необычные оптические эффекты. Вполне возможно, что прекрасный закат, благотворно влияет на ночной сон, улучшая настроение и снимая накопившуюся за день психическую нагрузку. Но для полноты вечера, необходимо совершить позднее купание, когда воды моря становятся темны и загадочны, чуть прохладны и не узнаваемые на ощупь. Визуальная обстановка действительности резко меняется и под водной гладью купальщику уже чудятся сильные морские чудовища, старые и забытые утопленники, коварные русалки, скользящие чешуей хвоста по самому низу его ноги. Древние страхи выходят наружу, поднимаются вверх и растворяются в ночном небе, позволяя человеку беспрепятственно выйти на берег, обтереться полотенцем, снять мокрые плавки, накинуть халат и подняться на променад, где спокойно отряхнуть от мокрого песка ноги, надеть шлепанцы, и уйти домой спать.

Самое лучшее время для прогулок по берегу моря, наступает зимней порой. На Балтике зимы бывают разные настолько, что угадать будет снег и мороз, или будет дождь и слякоть, невозможно. Однажды был такой мороз, что море замерзло до самого горизонта. Тогда люди, бросив ходить по берегу, пошли по льду, открывая для себя тропы, лавируя между прибрежных ледяных торосов. Иные из них заходили так далеко, что становились похожи на черные точки, среди белой ледяной пустыни. Следующую зиму лил дождь, проделывая это с небольшими перерывами, давая время подсохнуть и чуть подмерзнуть земле. Тогда прибрежный песок покрывался тонкой ледяной пленкой, которая уходила и под воду, покрывая все прибрежное дно. Я узнал об этом, когда в ночь крещения, вместе с другими верующими, бросился в воду, чтобы произвести священное омовение. Именно тогда, мои ноги заскользили по замерзшему на дне песку. Зимняя вода сковала мои члены, перехватила дух, заставила тело так дрожать, что на берег я заскользил уже разгоряченный холодом, испытывая легкое жжение тела и обретя новые надежды на будущее.