Двери

Андрей осторожно просунул внутрь голову, позвал негромко:

– Эй, живой кто есть? Если есть, отзовись.

Тишина. Ни звука. Проезжавший наверху троллейбус погудел двигателем, пощёлкал токоприёмниками по проводам и исчез. Словно он, Андрей, только что пересёк некую заповедную границу, отделяющую настоящее – живое, плотное, суетливо требовательное, от прошлого – тихого, безымянного и теперь уже вечного.

Больше всего Андрею не хотелось наткнуться в доме на бомжей. И не из чувства брезгливости, а из опасения, что задумка, на которую он возлагал пусть и небольшие, но всё же надежды, сорвётся вот так вот банально и буднично из-за местных смурфов.

Так и не переступив порога, Андрей потянул носом воздух. Воздух пах причудливой смесью старого камня, деревянной мебели, густой многолетней пыли и немного аптекой. Стеклоочистителем и бомжами воздух не пах.

Окончательно успокоившись на этот счёт, Андрей шагнул в дом, зачем-то оглянулся на темнеющий малинник и тихонечко, чтобы лишний раз не шуметь, закрыл входную дверь.

Небольшая прихожая, напоминающая предбанник, переходила в парадную комнату. Чувствуя себя космонавтом, оставляющем следы на реголите, Андрей прошёл вперёд, остановился посреди довольно большой комнаты, огляделся. Фонарь он решил пока не включать. Вот осмотрится, найдёт, чем прикрыть выходящие в сторону проспекта окна, тогда и можно.

Беглый осмотр ничего особенного не дал. В полумраке, вот-вот обещавшем стать непроглядной тьмой, предметы выглядели серыми и размытыми. У стены слева – старый, продавленный до пола диван с ободранной до деревяшек спинкой. Посредине – тот самый стол с фотографии. Три узорчатые, стилизованные под львиные лапы ножки ещё держали тяжелую даже на вид столешницу. Четвёртая лежала рядом. Обшарпанные стены, местами сереющие проплешинами обнажившейся кладки, местами топорщащиеся кусками обоев и старых газет. Уходящий во тьму потолок. Пол, как ни странно, сохранился хорошо. Только щели между основательными, когда-то впритык подогнанными половицами стали шире и местами, ближе к окнам, походили на следы от огромных когтей. Ни крупного мусора, ни бутылок…

А вот арочного входа в жилую часть дома из парадной комнаты Андрей не обнаружил. Вместо него чуть приоткрытая обеими створками виднелась распашная дверь. Правда, верхний наличник выгибался дугой, почти касаясь остатков лепнины под потолком, так что ошибиться было нетрудно.

Андрей снял с плеча рюкзак, поставил прямо на пыльный стол, покопался в нём и вытащил фонарь. Луч, яркий до рези в глазах, ударил в окно, и Андрей невольно вздрогнул от явственного ощущения взгляда с той, живой, стороны. Не дожидаясь пока адреналин запустит сердце в аварийном режиме, Андрей быстро шагнул к окну. И с облегчением выдохнул. Разводы. Причудливая игра света и тени на замызганных почти до полной непроницаемости стёклах. Дом Андрей обошёл быстро. Да и обходить особо оказалось нечего. Три комнаты на первом этаже и четыре на втором были закрыты и, как показалось Андрею, даже заколочены. Ну и ладно. Так даже спокойнее. Широкая, с толстыми гладкими перилами и изящными балясинами, тёмная, то ли по замыслу архитектора, то ли от времени лестница не скрипела, а только ухала, когда нога ступала на очередную ступеньку. Из мебели – два иссохших некогда уютных кресла, старинный платяной шкаф с изящной резьбой на дверцах в виде переплетённых цветов и змей, да такая же древняя невысокая этажерка, на верхней полке которой пылился гипсовый бюст какого-то древнего римлянина.

Разумеется, Андрей знал, что писать страшилки в обстановке, когда вздрагиваешь от собственного ика, это последнее дело. Самые жуткие вещи рождаются не в давящем сумраке подвалов и склепов, а ясным погожим днём в хорошо проветриваемом помещении. Но череда бесплодных дней, проведённых в собственной (кстати, хорошо проветриваемой и освещаемой) квартире, довела его почти до отчаяния. И поразмыслив, он решился на эксперимент, памятуя о том, что когда бог спит, у чёрта здорово обостряются разного рода способности.

Так, теперь проверить входную дверь, плотно закрыть обе створки распашной и можно работать.

Прихваченный из дома простенький туристический стул – кусок тёмно-зелёного брезента и две рамы – оказался всё же низковат для такого стола. Но аналогов здесь не обнаружилось, так что пришлось довольствоваться этим. Под стол со стороны обломанной ножки Андрей примостил старую тумбочку без дверцы. Получилось прочно и на непритязательный взгляд надёжно. Пыль, местами свалявшуюся в большие тугие комки, он смахнул со стола заранее припасённой тряпкой, после чего чихнул и водрузил на него ноутбук, удовлетворённо хмыкнув.

Андрей разместился на стуле спиной к окнам. На светомаскировку он махнул рукой, логично рассудив, что сверху слабый свет не виден. А если кто и заглянет на огонёк… Ну, тогда и будем решать.

Ноутбук привычно погудел, просыпаясь, поприветствовал Андрея и ехидно высветил сказочный домик на рабочем столе. Дескать, ничего-то ты, хозяин, в домах не понимаешь. Света от монитора вполне хватало, чтобы разглядеть буквы на клавиатуре, и Андрей, чуть посомневавшись, положил фонарь рядом с собой на пол, переведя его в режим ночника. Пол сразу сделался объёмным, выпуклым и похожим на шкуру огромного животного, то ли спящего, то ли притаившегося в ожидании добычи.

Андрей открыл текстовый файл, перечитал последний абзац. Поморщился.

Без единого звука левая створка распашной двери чуть приоткрылась, пуская тающий свет фонаря в глубину дома.

Андрей вгляделся в образовавшуюся чёрную полосу, ничего в ней не увидел и снова вернулся к экрану ноутбука.

Слова не шли. Образы, звуки, запахи – всё то, что ярко или, напротив, поначалу тускло, а затем постепенно проявляясь, предшествует воплощению в словах, всё это отсутствовало напрочь. Андрей потёр виски, попытался собраться с мыслями.

Новое движение легко коснулось рассеянного внимания. Андрей перевёл взгляд на дверь. Плавно в полной тишине, поневоле завораживая, створка открывалась вглубь дома.

– Сквозняк, похоже, – сам себе сообщил Андрей, хотя ни малейшего движения воздуха в доме не ощущалось.

Он поднялся, неуверенно и заторможено, будто опасаясь нарушить некое равновесие. Подошёл к двери, взялся за ручку, обычную пластмассовую, потянул на себя.

Дверь поддалась легко, точно этого и ждала. Закрылась, замерла.

Андрей вернулся на место. Посидел, бессмысленно таращась на клавиатуру. Потом не выдержал и поднял глаза на дверь.

Створка была приоткрыта.

– Чёрт бы тебя, – процедил он сквозь зубы, решительно поднимаясь.

Он пошарил по полу, нащупал небольшую широкую щепку. Придерживая руками обе створки, вбил её носком кроссовки между порогом и дверным полотном. Затем подёргал за ручки, убедился, что щепка вошла плотно и уже сделал два шага по направлению к ноутбуку, когда сзади чуть слышно хрустнуло, а по спине побежали нехорошие мурашки.

– Да и шут с ним, – решил Андрей, усаживаясь на стул, – стану я тут…

В сторону отчётливо выделяющейся на фоне более светлых створок чёрной полосы он старался не смотреть.

Бах!

От неожиданности дёрнувшись всем телом, Андрей свалился на пол, по инерции лягнув хлипкий туристический стульчик и чуть не снеся со стола ноутбук. Злосчастная дверь захлопнулась с такой силой, как если бы с той стороны в неё засадили тяжёлым сапогом.

– Да какого мерека…

Поднимаясь и отряхиваясь от лохмотьев пыли и грязи, Андрей не мог оторвать глаз от двери.

Помедлив немного, левая створка качнулась на петлях и, как ни в чём не бывало, развернулась внутрь дома, обнажив всё ту же узкую полоску тьмы.

Андрею вдруг стало страшно. Страшно не взрослым страхом. Не тем рациональным, избирательным, колющим то в сердце, то в висок, отчётливо демонстрирующим последствия кошмаром. Ему стало до слабости в животе и ногах жутко страхом детским, наивным и первобытным. Когда оно, это страшное, не имеет зачастую своей личины, но при этом безудержно, всепоглощающе и завораживающе притягательно.

– Ладно, – сказал Андрей, из-за грохота крови в ушах почти не слыша собственного голоса, – давай посмотрим. А отчего ж не посмотреть? Вот пойдём и посмотрим.

Ступая, как по битому стеклу, он осторожно приблизился к чуть мерцающему в полутьме прямоугольнику двери. Потом опомнился и включил на полную мощность судорожно сжимаемый в руке фонарь. В плавающих в воздухе частичках пыли луч мгновенно обрел плоть, ударил по створкам, пробился сквозь истаявшую тьму и упёрся в коричневый бок платяного шкафа.

По спине наперегонки с мурашками бежали струйки холодного пота.

Андрей быстро наотмашь полоснул по открывшемуся коридору лучом, как клинком, постоял, прислушиваясь. Ничего подозрительного не услышав, поочерёдно подёргал за ручки комнатных дверей. Ручки были тёплые, податливые, но поворачиваться не собирались. Немного успокоившись, Андрей просветил фонарём все косяки, притолоки и пороги, надеясь найти источник сквозняка-пакостника. Безрезультатно. Двери были явно не ровесники дому, но всё равно старые. Гораздо старше Андрея.

В парадной комнате резко стемнело, сразу оголив тылы.

Это ноутбук ушёл в спящий режим, экономя заряд. Это Андрей успел понять. С облегчением выдохнув, он повернулся, чтобы идти обратно в комнату, и охнул, врезавшись голенью в приоткрытый нижний ящик шкафа. Ящик скрипнул, развалился и выронил на пол из своих замшелых недр толстую большую книгу. Изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заорать от боли, Андрей прыгал на одной ноге, а луч фонаря метался по тёмному, узкому коридору, будто ища выход, пока не остановился, ткнувшись в выпавший предмет.

Боль немного отпустила. Всё ещё морщась, Андрей присел, взял книгу в руки, открыл. Это был старый, не менее полувековой давности фотоальбом. Рассматривать его в узком пространстве коридора да ещё сидя на корточках, было неудобно. И Андрей, прихватив раритет подмышку, прихрамывая, вернулся в комнату. При этом ноутбук пришлось сдвинуть в сторону, так как альбом занял добрую половину стола.

Андрей провёл рукой по корочке. Тяжёлая, похоже, деревянная, обшитая плотной сиреневой тканью с металлическими уголками обложка производила впечатление своей монументальностью и непреходящим величием. Вместилищу времён и должно быть таким – основательным, тяжёлым, несгибаемым. Андрей ожидал увидеть внутри изъеденные плесенью и насекомыми, потускневшие до призрачности фотографии сидящих и стоящих в разных нелепых позах людей. Но изображений людей там не оказалось вовсе. На каждой сделанной из плотного серого картона странице вставленные краешками в узорные полукруглые вырезы на Андрея смотрели двери. Почему-то в голову ему пришло именно это слово – смотрели. Он пролистал альбом до конца и не обнаружил ничего, кроме аккуратно расположенных, по две на страницу, фотографий дверей.

В конце концов, Андрей пришёл к выводу, что больше всего это напоминает рекламный каталог, после чего альбом был закрыт и отодвинут на край стола, а ноутбук возвращён на прежнее место.

– Что ж, – бурчал Андрей себе под нос, в очередной раз открывая текстовый файл – пусть будет старый альбом с фотографиями. Не оригинально, конечно, но кое-что при старании выжать из этого можно. Других идей всё равно нет.

Сначала он подумал, что ему померещилось. Что это слуховая галлюцинация. Такое ведь бывает, когда долго находишься в тишине. Но спустя три удара сердца оно повторилось.

Из глубины дома, откуда-то сверху, возможно, со второго этажа, доносился вой.

Тягучий, утробный низкий голос, как через закрытую дверь, выпускал на волю один и тот же нечеловеческий звук:

– Аааааааа…

Андрей почувствовал, что не может сдвинуться с места. Как во сне, когда замогильный страх сковывает всё тело, и ты бьёшься в нём запертый, уже понимая, что всё, не успел, конец.