Святой нимб и терновый венец

Эксперт поманил за собой Эльку. Она подошла вслед за ним к столу, и мужчина протянул ей прозрачный лист, покрытый странным узором.

– Что это? – спросила Элька.

Эксперт объяснил:

– Отпечаток, обнаруженный на стуле, который лежал под телом Ульриха. Тот, кто инсценировал самоубийство, был вынужден взгромоздиться на стул и таким образом оставил следы.

– Для Ульриха слишком большой, – заявила комиссарша, не раздумывая, – у него был тридцать шестой размер обуви, а это...

– Сорок второй, – пояснил эксперт. – Скорее всего, мужской. Хотя не могу исключить, что он принадлежит и крупной женщине. Отпечаток более чем странный!

Элька вопросительно взглянула на эксперта, и тот пояснил:

– Рисунок подошвы уникальный. И, кстати, он не имеет отношения к обуви профессора Клостермайера, которая была на нем в момент смерти. Правда, у историка тоже сорок второй размер, так что придется признать вероятность того, что, совершив убийство Ульриха, он выбросил ботинки куда-нибудь в канал или мусорный бак, а затем переобулся.

Комиссарша присмотрелась к узору. Эксперт указал в середину отпечатка:

– Здесь изображено нечто, похожее на летящую звезду...

– Комета! – воскликнула Элька, вздрогнув от волнения. Она вспомнила отпечаток, обнаруженный на шее торфяной мумии.

– Ты права, – кивнул эксперт, – звезда, за которой тянется длинный шлейф, и есть комета. И еще здесь надпись! Она превосходно отпечаталась на искусственной коже, из которой изготовлено сиденье стула. Самое удивительное, что это латынь. Я проверил – никто из известных фабрикантов обуви ни в Германии, ни за границей не производит ничего подобного. Вероятнее всего, обувь изготовлена по специальному заказу...

– Так что же это за надпись? – в нетерпении перебила комиссарша.

– Библейская цитата, полукругом расположенная над стилизованным изображением мчащейся по небу кометы, – ответил криминалист. – Fiat voluntas tua.

Элька на мгновение замерла. То же изречение, что было на перстне человека, пытавшегося убить Антона семьсот лет назад. Что за наваждение!

– И знаешь, как она переводится? – спросил эксперт. – Я в латыни не особо силен, поэтому посмотрел в Интернете, и он мне выдал...

– «Да будет воля твоя», – выпалила Элька.

Эксперт ошеломленно взглянул на нее:

– Так и есть, «да будет воля твоя». Слова, произнесенные, согласно Евангелию от Матфея, Христом во время Нагорной проповеди.

Вот что означала странная фраза, которую прислал по факсу Ульрих в то время, когда убийца уже находился у него в квартире, – Кеплерс пытался сообщить ей, кто явился по его душу. Тот человек носил туфли сорок второго размера, подошвы которых украшены непонятным гербом и латинским изречением.

– Я, конечно же, сообщу о столь занимательной находке комиссару Хайкеру-Мору, – продолжил эксперт, – но опасаюсь, что он не придаст ей должного значения. Ухватится за то, что обувь была сорок второго размера, такого же, как и у Клостермайера, и Брютнер заявит, что это полностью согласуется с его версией.

Получив копию изображения подошвы, Элька приступила к собственному расследованию. И прежде всего, задействовав старинные связи, получила распечатку телефонных номеров, по которым профессор Кеплерс звонил незадолго до смерти, а также тех, с которых звонили ему. А помимо этого, такую же распечатку, но уже на номер профессора Клостермайера.

Выяснилось следующее: Ульриху не меньше дюжины раз звонил Клостермайер, и сам Кеплерс много раз набирал его номер, а также пытался поговорить с комиссаршей. Международный код перед еще одним номером указывал на то, что профессор пытался связаться с кем-то, проживающим за пределами Германии.

Код оказался итальянским, и тот, кому номер принадлежал, обитал в Риме. Телефон был зарегистрирован на имя некого профессора К. Брамса. Кто такой К. Брамс, Элька не имела ни малейшего понятия. Разговор Кеплерса длился семнадцать секунд – или Брамс не пожелал вести долгую беседу, или Ульрих, быстро сказав ему что-то, повесил трубку, или он нарвался на автоответчик.

Самое удивительное, что по тому же номеру звонил и Вернер Клостермайер, причем четыре раза с промежутками примерно в полтора-два часа. И соединения длились тоже по десять-пятнадцать секунд.

По-итальянски Элька говорила плохо. Когда-то у нее была подруга Паола, продавщица в крупном книжном магазине, чей отец был родом из Венеции, а мать – немкой. Роман с Паолой закончился некрасиво, но за семь месяцев, проведенных вместе, она привила комиссарше вкус к итальянским винам и кое-какой набор разговорной лексики.

Элька набрала римский номер. Неизвестный К. Брамс является важным свидетелем, и он должен дать показания. Но собеседнику вовсе не обязательно знать, что старший комиссар Шрепп находится в данный момент в бессрочном отпуске и ее карьера в криминальной полиции висит на волоске.

После первого же гудка в трубке щелкнуло, и до Эльки донесся нервный мужской голос, говоривший, к ее удивлению, по-немецки с явным швабским акцентом: «Вы соединены с аппаратом, принадлежащим профессору Карлу Брамсу, генеральному директору, президенту и основателю «Международного общества по изучению тайн Туринской плащаницы». В данный момент я не могу ответить на ваш звонок, однако после сигнала вы можете оставить сообщение, и я, если посчитаю нужным, свяжусь с вами».

Заслышав долгий гудок, Элька быстро положила трубку. Голос профессора Карла Брамса и его манера говорить произвели на нее странное впечатление. У комиссарши возникло ощущение, что он чего-то до смерти боится. И к телефону он наверняка никогда не подходит, лишь прослушивает сообщения, оставленные на автоответчике.

Далее отставная комиссарша полезла в Интернет. Просмотрев массу ссылок (сочетание «Карл Брамс» не было оригинальным), Элька наткнулась на кое-что интересное. Это был веб-сайт «Международного общества по изучению тайн Туринской плащаницы». Что такое Туринская плащаница, Элька представляла смутно, однако, к ее радости, на главной странице сайта имелась историческая справка: якобы в плащаницу, кусок льняного полотнища размером 4,36 на 1,1 метра, был завернут по снятии с креста Иисус Христос. На плащанице имелся призрачный отпечаток человека, подвергнутого истязаниям. Католическая церковь утверждала, что это и есть изображение тела сына Божьего.

На сайте имелась и фотография лица, запечатленного на Туринской плащанице. Элька поразилась спокойствию и величию человека, который в самом деле очень походил на канонические изображения Иисуса: продолговатое лицо, большие глаза, крупный нос с горбинкой, длинная борода, волнистые, ниспадающие на плечи волосы с прямым пробором.

Профессор Карл Брамс поместил рядом с Иисусом свою собственную фотографию, Элька увидела необычайно тучного человека с тонкими усиками и крошечными глазками. Субъект не вызвал у нее ни капли доверия, он выглядел как аферист и плут.

Профессор Брамс оповещал посетителей своего сайта, что не согласен с выводами радиоуглеродной экспертизы, согласно которой Туринская плащаница была изготовлена в четырнадцатом веке и представляет собой искусную средневековую подделку.

Элька заметила, что «Международное общество по изучению тайн Туринской плащаницы» имело генерального директора, президента и ученого секретаря, которыми был один и тот же человек – сам Карл Брамс. Для всех, заинтересованных в разоблачении козней Ватикана, профессор указывал банковский счет, на который можно переводить пожертвования на исследование, а также римский адрес до востребования и номер телефона, уже знакомый комиссарше.

Удостоверившись, что в Интернете больше нет мало-мальски пригодной информации относительно Карла Брамса, Элька позвонила в Штутгарт (она помнила, что профессор говорил с сильным швабским акцентом, столь характерным для земли Баден-Вюртемберг) и связалась с комиссаром криминальной полиции Аннетой Эрдманн, которую знала не меньше двадцати лет. Аннета пообещала в течение дня прислать ей всю информацию (если таковая, конечно, найдется) по профессору Брамсу.

После этого Элька позвонила в туристическое бюро и заказала билет до Рима на следующий день. Она находится в вынужденном отпуске, поэтому имеет полное право отправиться в итальянскую столицу. И директору Брютнеру вовсе не обязательно знать, что единственная цель ее поездки – встреча с таинственным профессором Карлом Брамсом, который, как она надеялась, поможет ей приблизиться к разгадке убийства Ульриха и Вернера Клостермайера.

Падре Фелиппе Ортега

– Фелиппе, как же я рад тебя видеть! – раздался голос моего единокровного брата.

Я поспешно отложил газету (сознаюсь, мне, католическому священнику, не пристало читать желтую прессу, но...) и поднялся навстречу Антонио.

Брат приблизился ко мне, и я, как и подобает рядовому священнику, возжелал опуститься на колени, чтобы облобызать рубиновый перстень. Вообще-то встреча двух братьев, пускай и сводных, один из которых (Антонио) старше на добрых двадцать лет, не должна начинаться с этой древней процедуры. Но мой брат не кто иной, как его высокопреосвященство кардинал Антонио делла Кьянца, шишка в ватиканской курии, глава папской комиссии по Латинской Америке.

Антонио, в отличие от меня, сделал великолепную карьеру, являлся одним из церковных иерархов, единственным кардиналом нашей родины – республики Коста-Бьянки и, с учетом трагических обстоятельств (кончины святейшего понтифика Адриана VII три дня назад), одним из реальных претендентов на папский престол.

Именно об этом – о возможных преемниках Адриана, называемых по-итальянски коротким и емким словом papabile, – и шла речь в газете, которую я не без интереса пролистывал, ожидая, когда же Антонио соизволит принять меня.

Шансы у латиноамериканских кардиналов были очень высоки. Во всяком случае, никто не сомневался, что итальянцы, и так безраздельно правившие католической империей в течение без малого четырехсот шестидесяти лет и потерявшие свое былое могущество в тот октябрьский день, когда в далеком 1978 году новым понтификом был избран архиепископ Кракова Кароль Войтыла, окончательно лишились морального права служить кузницей кадров для наместников Иисуса Христа.

Все наблюдатели склонялись к выводу, что после недолгого правления двух европейских пап (пикантно, что они оба, и Бенедикт, и сменивший его Адриан, происходили не из исконно католических стран, а из государств, большая часть населения которых исповедует протестантизм и почитает не римского папу, а горделивого вероотступника и папофоба Мартина Лютера и его последователей) паства ждала давно назревших изменений, воплотить кои в жизнь мог бы понтифик из Южной Америки. В конце концов, едва ли не шестьдесят процентов верных католиков проживали именно на этом континенте.

Подобные изменения, как я подозревал, был готов осуществить мой брат Антонио, при условии, конечно, что грядущий конклав изберет его двести шестьдесят седьмым преемником апостола Петра. Антонио всегда везло, и я склонялся к мысли, что сейчас, накануне своего шестьдесят четвертого дня рождения, он обладает весьма реальным шансом сделаться наследником папы Адриана.

Антонио ласково, но настойчиво удержал меня за локоть и произнес:

– Фелиппе, оставим церемонии! Как прошел перелет?

– Сносно, – ответил я.

Признаюсь, я чрезвычайно боюсь самолетов, как трансатлантических рейсов, так и полетов над континентом – из далекого штата, где я уже в течение семи лет служу приходским священником, в столицу Коста-Бьянки. Как-то мне пришлось стать свидетелем крушения только что стартовавшего самолета, на борту которого находились два кардинала, и я тогда подумал: если бесконечный в своем милосердии Господь не уберег пурпуроносцев от столь ужасной смерти, то стоит ли мне, безродному и неизвестному падре, крошечному винтику в гигантском механизме католической церкви, испытывать судьбу и провоцировать Его.

Но, к сожалению, мне достаточно часто приходится летать как в столицу Коста-Бьянки, так и за пределы нашей банановой республики. Я ненавижу самолеты, содрогаясь от мысли о возможном крушении, и ничто – ни билет первого класса, оплаченный из церковной казны, ни изысканное меню, выдержанные вина и – о, прости меня, грешника, Иисусе! – длинноногие красавицы-стюардессы не успокаивают мои нервы. Вообще-то католическому священнику следует вверить себя заботам Господа, ибо без его ведома и желания ничего не происходит во Вселенной (во всяком случае, так гласят догматы, повиноваться коим и внушать которые своим прихожанам – моя наипервейшая обязанность), но вера моя не та, что у моих предков, и я следую арабской пословице: «На Аллаха надейся, но верблюда привязывай».