Огненный холод

– Ольга Сигизмундовна, но как же так... – пролепетала девушка, ничего не понимая. – Диссертация практически готова, осталось только написать заключение. Вы сами меня хвалили, говорили, что работа получилась крепкая. Да ведь и защита должна состояться в конце осени или в начале зимы...

Профессорша не терпящим возражения тоном заявила:

– Марина, спорить со мной не имеет смысла. Да, вначале я возлагала на тебя большие надежды, но потом поняла, что ты их не оправдала. Твоя диссертация... Тема банальна и давно исследована, а ты просто не в состоянии раскрыть ее должным образом...

– Тему утверждали на заседании кафедры, – вставила пораженная аспирантка, – и ее предложили именно вы, Ольга Сигизмундовна.

Научный руководитель упрямо тряхнула седыми кудрями.

– Марина, я не собираюсь дискутировать с тобой. Текст твоей диссертации – сплошная компиляция! Да, именно так! Ты списала практически слово в слово с чужих работ! Что очень легко доказать!

Марина попыталась возразить, но профессорша ударила рукой по пачке листов, как бы закрывая тему.

– Этот абсурдный спор ни к чему не приведет, Марина! Решение принято, и точка! И кстати, в связи со сложившимися обстоятельствами тебе придется подать заявление об увольнении по собственному желанию. Так будет лучше. Или ты предпочитаешь, чтобы тебя отчислили?

– И по какой причине? – спросила Марина. – Прогулы, аморальное поведение, пренебрежение служебными обязанностями?

Внезапно Ольга Сигизмундовна сняла очки, опустилась в кресло и устало произнесла:

– Милочка, пойми меня... Я против тебя ничего не имею, ты – одна из моих лучших аспиранток, а ведь у меня больше тридцати лет педагогического и научного стажа... Но так надо! Понимаешь, Марина, так надо! У меня был разговор с ректором, а тот говорил с кем-то из министерства... Тебе лучше знать, кому ты перешла дорогу, но приказ о твоем отчислении инициирован кем-то из Москвы. И не мне сопротивляться приказаниям из центра! В конце концов, я ведь тоже могу потерять свое место, а ради тебя, Марина, я не готова идти на риск...

Потрясенная девушка поднялась с места.

– Ольга Сигизмундовна, благодарю вас за откровенность. Но я не буду подавать заявление об уходе по собственному желанию. И не собираюсь принимать мое отчисление из аспирантуры как должное.

– Марина, не глупи! – всполошилась профессор. – Все равно ничего не добьешься! Я помогу тебе, найду работу в школе. Но о карьере в вузе забудь!

– Разрешите мне получить мою рукопись обратно, – холодно обронила Марина.

Профессор, услышав ее просьбу, вдруг проворно спрятала листы в ящик стола, заперла его на ключ и заявила:

– Нет у меня никакой рукописи!

– Но это же единственный экземпляр, отпечатанный на машинке!

– Разговор окончен, Марина! А теперь прошу покинуть мой кабинет. Подумай о моем предложении. Язык ты знаешь и, думаю, сможешь сделать карьеру в школе, завучем станешь...

* * *

Марина поняла, кто стоит за всем этим театром – конечно же, могущественный человек из Москвы, Дмитрий Евсеевич Гелло. Но если он думает, что легко сможет изничтожить ее, то жестоко ошибается! Она будет сопротивляться, сделает все возможное, дабы правда о смерти Миши стала известна общественности!

Родителям Марина о своих неприятностях пока ничего не сказала, а принялась сочинять письмо, которое намеревалась отправить лично генсеку. Решила – поедет в Москву и любыми путями передаст его Горбачеву. Только так можно победить Гелло...

Она трудилась над черновиком послания, когда в дверь позвонили. Марина открыла – и в квартиру шагнули два человека. Одного из них она знала, это был тип, забиравший ее с вокзала два года назад, когда она вернулась из Сочи. Другой был во всем подобен ему, тоже в темном костюме и с рыбьим, невыразительным лицом.

– Ну вот мы снова и встретились, Марина, – произнес старый знакомец. – Ты ведь помнишь меня? Меня зовут Николай Степанович. А это...

Его спутник ткнул Марине под нос удостоверением, на котором мелькнули жирные буквы «Комитет государственной безопасности СССР».

– Анатолий Иванович, – представил его Николай Степанович. – Ага, вот ты где, оказывается, живешь. Хорошая хата, хорошая... Подарок к так и не состоявшейся свадьбе, не правда ли?

И работник прокуратуры бесцеремонно схватил фотографию Миши, стоявшую на столике. Марина вырвала ее из рук наглеца со словами:

– Чему обязана вашим визитом?

– Что же, ты нам даже чаю не предложишь? – спросил Николай Степанович развязно. – Хм, радушная хозяйка называется! А мы ведь по твою душу, Марина, пришли. Но ты же уже, наверное, это поняла? Скажу честно, когда я говорил с тобой в первый раз, то подумал – вот ведь умненькая девчушка, все на лету схватила, с ней проблем уж точно не будет. И, оказывается, ошибся. С моим-то опытом!

– Ничего, и на старуху бывает проруха! – вставил его сопровождающий неприятным высоким голосом.

– Да уж, ты, Толя, верно заметил, – засмеялся добродушно Николай Степанович, усаживаясь на стул посреди комнаты. – Да, хатка отличная! Жаль, что я не могу своему сыну такую подарить. Он у меня женился год назад, а приходится парню ютиться вместе с молодой супругой вместе с нами, в двухкомнатной хрущобе!

– Если потрясти хирурга Чеботарева и диктора Чеботареву, то можно много накопать, – заявил без обиняков Анатолий Иванович. – Хирург ведь подношения принимает. И, говорят, заливает за воротник. Его прижать можно запросто! А дикторшу... Отстранят от эфира, и дело с концом!

– Да и твои родители, Марина, могут всего лишиться в одночасье, – заметил, бесцеремонно закуривая, Николай Степанович. – У тебя здесь можно курить? Нельзя? Ну ничего, от пары сигареток еще никому плохо не стало.

И он стряхнул пепел прямо на белую скатерть.

– Подумай сама, Марина, – продолжил, пуская дым в потолок, наглец. – Всех твоих родственников – и настоящих, и несостоявшихся – легко уничтожить. Можно морально, а можно и...

Мужчины засмеялись, и Марина ощутила, что начинает дрожать, несмотря на жаркую погоду.

– Но на такие меры мы идем в исключительных случаях, – вступил в разговор Анатолий Иванович. – Например, когда какой-нибудь провинциальный журналистик, у которого молоко еще на губах не обсохло, вдруг решает поиграть в великого комбинатора. И создает проблемы для людей на самом верху!

– Значит, вы Мишу убили, ведь так?.. – выкрикнула Марина. – Его убили, потому что он хотел поведать правду о Гелло...

– Посмотри, Колян, какая она, оказывается, головастая, – ухмыльнулся гэбист. Голос его стал еще более неприятным. – Спрашивается, где твои мозги раньше были, курица ты мокрая? Ведь если б не болтала, то твой пацанчик до сих пор жив был бы.

И незваные гости снова загоготали. Марина не выдержала и бросилась на Анатолия Ивановича, но тот в момент скрутил ей руку, завел за спину и прошипел:

– Что, сломать? Это я очень хорошо умею. Причем потом неправильно срастется, на всю жизнь калекой останешься...

На глазах у Марины выступили от неимоверной боли слезы.

– Ну-ну, Толик, побаловался, и хватит, – охладил пыл напарника Николай Степанович. – У нас ведь сейчас не тридцать седьмой год!

– А жаль! – бросил тот, отпуская Марину.

Девушка, чувствуя, что по щекам струятся слезы, пробормотала:

– Что вам надо? Я вызову милицию...

– Кого, милицию? – Николай Степанович приложил к уху ладонь. – Да мы сами твою милицию арестуем! Значит, так, Марина... Толик прав, в гибели своего хахаля виновата только ты. Тебя же предупреждали – ни о чем не болтать! Ты документы подписывала! И у нас имеются твои признательные показания. Хотели ведь как с человеком с тобой, а ты плюнула нам в душу.

– Дура, она и есть дура, – заметил Анатолий Иванович, грузно опускаясь на тахту и водружая ноги в ботинках на стол.

– Так что тебе, естественно, придется понести за свою несдержанность наказание, – добавил Николай Степанович. – Аспирантуры тебе не видать как своих ушей. И о карьере в вузе придется навсегда забыть. Можно, конечно, дать ход твоим признательным документам, тогда ты загремишь в колонию...

– Ты ведь любишь папку с мамкой? – перебил его гэбист. – Их судьба тебе не безразлична? А судьба этих, как их, Чеботаревых?