Остров вчерашнего дня

Ну да, доктор Роджерс, с учетом его литературной биографии, а также неисчерпаемых финансовых ресурсов (это вам не участковый терапевт в провинции!), был вполне подходящим кандидатом на роль того, кто пользовался зловещим акронимом Eu. R. Dudd, но Нина не могла представить себе этого весело хохочущего и наверняка полностью лишенного моральных принципов доктора в роли поборника абстрактной справедливости.

Да, пациентку, завещавшую ему солидную сумму, он без зазрения совести отправит на тот свет, впрыснув ей какую-нибудь гадость и засвидетельствовав, что несчастная скончалась от инфаркта, но зачем ему карать ушедших от правосудия убийц, тем более что он является одним из них?

И все же за доктором Роджерсом нужен был глаз да глаз, в особенности если Eu. R. Dudd пригласил его для того, чтобы, как и в романе Кристи, провернуть какую-то махинацию, инсценируя собственную кончину.

Наблюдая за тем, как Ломбард с надменной ухмылкой втолковывает что-то раскрасневшемуся Бренту, Нина вдруг поняла: Брент – сам скользкий тип, конечно, наверняка замешанный в чем-то неблаговидном, может, и в убийстве, и даже не одном, но он отнюдь не из разряда инквизиторов, что карает обманувших закон убийц сверкающим мечом правосудия.

А вот синеглазый нахал Филипп Ломбард…

При мысли о нем сердце Нины забилось сильнее, и она, закусив губу и отвернувшись, велела думать себе о том, что дома ее ждет Женя, ее Женя, и только ее, который, пока она тут размышляет черт знает о чем, попивает кофе.

И ждет, когда же Нина через семь минут вернется домой.

– Мисс, вы ведь все собираетесь на остров Альбатросов? – услышала она простоватый голос и, обернувшись, заметила переминающегося с ноги на ногу паренька, облаченного в бушлат и капитанскую фуражку.

Краснея, конопатый юноша сдернул головной убор и, неловко поправляя рыжие космы, представился:

– Нарракот, мисс. Я вас повезу.

Ну да, Фред Нарракот, местный житель, который переправлял «негритят», точнее, «альбатросов», на остров.

Только в романе это был пожилой человек, а тут – совсем еще зеленый пацан. Впрочем, присмотревшись, Нина поняла, что, вероятно, он все же старше, чем она сначала подумала, однако сути это не меняло: возраст Фреда Нарракота в этом мире существенно изменился.

Еще одно отличие в литературной вселенной.

– Альберт Нарракот, к вашим услугам, – запинаясь, произнес конопатый, явно смущенный тем, что говорит с юной дамой.

– А разве не Фред? – произнесла Нина, и молодой человек кивнул:

– Это мой дядя, но у него вот уже три дня как жуткий приступ люмбаго, и он попросил меня перевезти вас на остров, мисс.

Нина снова взглянула на часы, и до нее донесся пронзительный голос мисс Блор:

– Как я поняла, мы уже пять минут назад должны были отправиться на остров, но все еще сидим здесь. Не терплю ненужной траты времени!

Доктор Роджерс расхохотался:

– Ах, как ни старайся время наверстать, все равно каждому из нас предстоит свой смертный час, рано или поздно! Мне ли, врачу с Харли-стрит, этого не знать!

Он заливисто расхохотался собственной сомнительной шутке, а Ломбард громко произнес:

– Лучше поздно, чем рано, доктор.

Тот, резко смолкнув, заявил:

– Ну, все в руках Господа нашего всемогущего. Ну, или вашего лечащего врача!

И снова загоготал.

Опоздавшего гостя, которого, как сообщил Нине хозяин «Семи рысаков», согласно полученной им от мистера Дадда инструкциям, звали Энтони Марстенс, ждать не стали.

Ну да, в романе это был Энтони Марстон, а тут Марстенс, и в советском фильме его играл Александр Абдулов. Этот Марстон-Марстенс был первой жертвой, отравленной всего несколькими часами позднее, за ужином: его вина заключалась в том, что, будучи отвязным «мажором» тех лет, он, гоняя по проселочным дорогам с большой скоростью, сбил насмерть двух ребятишек.

В своем признании судья Уоргрейв объяснял, почему выбрал Марстона в качестве первой жертвы: вина его, по сути, менее тяжелая, чем прочих гостей-убийц, так как у этого типа напрочь отсутствовала совесть, поэтому и нечего ему страдать за содеянное – можно, подсыпав в шампанское цианида, избавиться от него сразу же.

Нина вспомнила процитированную Ломбардом считалочку из этого мира: «Десять альбатросов слетелись пообедать, один вдруг поперхнулся, и их осталось девять».

И дала себе слово, что не допустит, чтобы Энтони Марстона-Марстенса убили – ни первым, ни вторым. Она помнила кадр из советского фильма, когда игравший Энтони Абдулов, закашлявшись, падал лицом прямо на стол, а когда в следующей сцене его поднимали, все видели окровавленное мертвое лицо, в которое впились осколки разбитого бокала.

Эта сцена навсегда застряла в памяти Нины, она даже перешла в разряд повторяющихся сновидений, которые есть у каждого, время от времени в разных вариациях являясь ей по ночам и заставляя просыпаться в холодном поту. Именно эту сцену Нина считала самой пугающей и неприятной в этой экранизации романа Кристи, единственной, в которой все «негритята» умирают и претендующее на роль добра зло в лице судьи Уоргрейва в финале безраздельно торжествует.

А что, если Энтони Марстенс, тип явно ненадежный, так и не приедет – тогда план мистера Eu. R. Dudd с самого начала пойдет наперекосяк.

Было бы неплохо!

А так как с каждой минутой ожиданий увеличивались шансы на то, что лишенный совести и моральных принципов представитель «золотой» молодежи Британской империи с оглушительным ревом на своем автомобиле, не уступавшем по навороченности и цене машине доктора на букву «р», все же ворвется в деревушку Стилкхэвен, Нина активно поддержала мисс Блор.

– Джентльмены, мисс Блор права! Мы не будем ждать, а отправимся на баркас, который доставит нас на остров. Прошу вас!

Молодой Нарракот, которому помогали два мальчика-посыльных из пансиона, резво взялся за багаж гостей, никто из которых не возразил на реплику Нины. Но тут раздался спокойный голос Ломбарда:

– Думаю все же, что нам не следует так торопиться. Я бы выпил чаю!

Мисс Блор, пылая негодованием, проходя мимо него, бросила:

– Только не в этой дыре! Решение принято, мы едем! А вы, если хотите, оставайтесь!

Да, старая (ну, или не очень) ханжа явно не была приятной особой, но являлась ли она убийцей? Нина в этом сомневалась все больше, но кто-то из разработчиков компьютерной игры сделал ее таковой, хотя на самом деле эта игравшая роль провинциальной старой девы голливудская дива Габриэлла Тёрл была просто смехотворна.

Тем более, как помнила Нина из заголовков газет в книжной лавке Паддингтонского вокзала, выдуманная Кристи в ее мире и реально жившая в этом голливудская «звезда» Габриэлла Тёрл накануне в Каннах вышла замуж за американского миллионера, прежнего владельца острова.

Интересно, тогда уже имелся Каннский фестиваль?

Поразмышляв над этим животрепещущим вопросом и решив, что нет, – первый Каннский фестиваль прошел сразу после войны, Второй мировой, к которой этот мир еще готовился, наивно полагая, что сумеет предотвратить бессмысленную бойню и смерть многих миллионов, Нина подумала, что могла бы прямо сейчас отправиться в Германию и убить там Гитлера.

И тогда никакой войны не будет.

А что, если осуществить это после того, как она разгадает загадку острова Альбатросов, в качестве, так сказать, бонуса – или, кто знает, может, это и была истинная, ей не ясная, цель ее данного литературного вояжа?

Но проблема заключалась даже не в том, как, совершив это, остаться в живых (просто так к фюреру, которым восторгалась мисс Блор, было не подобраться), а в том, чтобы его убить, причем быстро и наверняка, потому что Гитлера наверняка отлично охраняли: что в его многочисленных дурновкусных резиденциях, что в бункере в саду под Старой Рейхсканцелярией на Вильгельмштрассе, 77, в Берлине, где этот окончательно спятивший и озлобленный на весь цивилизованный мир бункерный сиделец в итоге и нашел свою заслуженную смерть, правда, слишком поздно, наворотив много чего. Сложность для Нины была и в том, чтобы после этого успеть открыть свою дверь (которая могла и не открыться), дабы уйти в свой мир. А ведь, ликвидировав главу нацистов, она предотвратит Вторую мировую и спасет многие миллионы жизней.

Но только в этом мире, а не в своем.

Пусть даже так, и пусть она изменит ход истории в этом мире, а не своем – идея была более чем занимательная.

Но на дворе стоял август 36-го года, фюрер находился в Берлине, где выказывал всем «доброе» лицо рейха зла, патронируя проходившие там Олимпийские игры, и до войны было еще несколько лет.

А вот до смерти Энтони Марстенса, который запаздывал, оставалось всего несколько часов.