Бездыханным приведеньем шел под воду от проблем.
Нет, не тех проблем, что кормят, тело всхолят, напоят,
А от тех, от самых горних, душу кои воспарят.
Я подобно субмарине под полярной толщью льда
Все забыл, себя не видел… грудь замерзшая пуста.
Я, «Челюскину» подобный, в лед вонзенный замерзать,
Среднерусские просторы уж не чаял увидать.
В немигающем пространстве, в полусонности бреда,
Сквозь забвенье и ненастья искру вдруг душа зажгла.
2. Пламя
Что заставило поддаться, треснуть льду – мне не понять.
Только с той поры лишь драться, я не мог себя сдержать.
Будто Феникс с пепелища, распушив свои крыла.
Я взлетел туда, где чище… Лед огнем Душа зажгла!
Я взлетел над талой гладью, повелителем страниц!
Изграфиченой тетрадью капал слог с моих ресниц!
И над ровною водою белой плоскости листа
Я рифмованной зарею обагрил свои уста.
Пролетающей кометой, птицей-Феникс сквозь пургу.
Я, как будто бы монету, отчеканивал строку.
Зарифмованные мысли, окрыляющий простор.
Заритмованные выси, стихоплётный разговор!
* * *
Вечны Лед и Пламя – ритмы поэтической судьбы,
С монотонностью молитвы в жизни часто схожи вы.
Сквозь упругость мирозданья, прорывается живя
Вера – в творчестве, в страданьях, в строчках рифм Любовь храня!
13—14 декабря 2001 г.
***
Я стал хуже – во мне потухли стихи.
Стихи – стихии питали мысли мои,
Сейчас нет сказок – исчезли в бред синевы,
Стихи на прозу, как шторм на штиль сменены.
Я стал хуже, во мне потухли стихи,
Неуклюже ругаю прошлые дни.
Смотрю за спину, ищу зацепки глазами
Но нет опоры, ботинки жмут «по газам».
Я стал хуже – во мне потухли стихи
О, Боже! Друже – куда теряешься ты?
Водой меж пальцев уходят прошлого дни,
И не умыться вчерашней влагой земли.
Все вроде лучше, все краше, легче, чем «там»!
Но фокус в линзе вновь возвращает туда.
Горящим пальцем мне тычет старый прибор,
Что нет прекрасней, чем ветхих цифр набор.
Девятка, тройка тире девятка и семь.
Что в вас такого, что не забыть насовсем?
Какою гадью вы выжгли мозга кусок?
Как неуклюже воткнули пулю в висок!
Что в вас такого, мои весенние дни,