Три жизни одного Бога

– Да. Мне должность ведущего биоинженера проекта.

– Свой кабинет освободить?

– Мне он не нужен. Пока не нужен.

– Но может пригодиться?

– Может.

– Так, значит должность, деньги…

– Много денег.

– Много денег и много людей.

– Да.

– Хорошо. Ответьте мне только на один вопрос.

– Слушаю.

– А для чего всё это?

– Я же сказала, для создания генома, который будет регулировать в организме…

– Нет, нет, нет, погодите, вы не поняли, для чего это нужно в мире?

Директор выразительно посмотрел на меня, пытаясь найти в моей голове остатки адекватности, но я была отчаянна и непоколебима.

– Чтобы все люди жили здоровыми и счастливыми, разве это не очевидно?

Дмитрий пододвинулся ко мне поближе и размеренно произнес:

– А сейчас Дарья, мне придется разбить все ваши альтруистические попытки сделать этот мир лучше. Я ни в коем разе не сомневаюсь в вашей компетентности и здравомыслии, хотя поначалу мне и хотелось вызвать неотложку в желтый дом. Но я уверен, что как только я открою вон те бумажки, что так лихо вы кинули на стол переговоров, там я не увижу ничего, кроме сухих расчетов и формул. Да, вы корифей науки. Самородок. Талантище. Красный диплом и огоньки в глазах. И возможно, я приглашу вас к нам на работу, хотя мы уже взяли одного молодого человека с вашего института, кстати, он тоже выпускник и я уже успел пожалеть, что вообще связался с ним. Но вы не будете здесь заниматься своим уникальным проектом. Вместо этого, вы будете синтезировать новые лекарственные препараты от боли в горле и соплей, не ваших розовых, а настоящих, человеческих, зеленых. А там снизу, маркетологи придумают вашему лекарству звонкое название, вирусную рекламу и яркую упаковку, для того чтобы дяди, которые финансируют наш институт, смогли заработать себе на новый особняк и спортивную машину. Здесь никто не занимается исследованием в области лечения рака или СПИДа, потому что это коммерчески не выгодно. Мертвые, не зарабатывают деньги, в реальном мире, лечат только живых и дееспособных.

Мне вновь захотелось рыдать.

– Так что же, у меня нет никаких шансов? – спросила я сдавленным от кома в горле голосом.

– Добро пожаловать во взрослую жизнь.

Воцарилась тишина истины. Я медленно собрала со стола свои документы и небрежно кинула их в пакет. Вместе с ними туда улетели розовые очки моей юности, мечты о справедливости, равноправии и былой максимализм. Ещё вчера мне давали диплом и пророчили великую карьеру, подогревая весь выпускной карнавал самоутверждения, словами о новом жизненном этапе взросления и реализации, а сегодня я собираю осколки разбившихся надежд, кладу их в совок иллюзий и вытряхиваю в мусорную корзину серой действительности, на дне которой уже покоится счастье.

Ещё жить не начала, а уже устала.

Я подошла к двери и, развернувшись в пол-оборота, спросила Дмитрия:

– А если завтра, тяжело заболеют и ваши близкие люди, вы тоже предложите им только капли в нос?

Дмитрий ничего мне не ответил. Только глаза в пол потупил. Я медленно шла по коридору в полном моральном опустошении. Дома меня ждет больная мама, которой хуже день ото дня и заболевающий брат. Я теряю свою семью. Я потеряла отца и с уходом крепких мужских плеч, на котором держался весь наш дом, смотрю, как трещит по швам родовой фундамент.

– Дарья… – услышала я нерешительный голос Дмитрия позади.

Он как-то неуверенно сделал пару шагов ко мне и сказал:

– Оставьте мне ваш проект. Я изучу его и подумаю над всем этим. Извините, что был так резок с вами. И да, если вы всё еще хотите у нас работать, я подыщу вам местечко. Приходите, в понедельник.

Я оставила пакет у него под ногами, и ничего не ответив, вышла на свежий воздух, чувствуя его задумчивый взгляд на своём затылке.

Пройдя пару сотен метров от лаборатории, я села на лавочку и уставилась на трех воробьёв, которые по очереди дербанили кусок хлеба. Он был слишком большой для них, птички смешно хватали его, поднимая клювом, и трясли над головой до тех пор, пока не отщипнётся кусок поменьше, который они смогли бы проглотить. А дальше прилетела ворона, громко каркнула, схватила весь кусок хлеба целиком и, сев на ветку, принялась трапезничать, придерживая еду когтистой лапой.

Этой ночью я плохо спала. Ньют терся об мои ноги и громко мурчал, тщетно пытаясь меня утешить. Мама постанывала в соседней комнате, всякий раз просыпаясь и выпивая обезболивающее лекарство.

Свет то загорался, то гаснул снова, то загорался, то гаснул снова…

– Если в этой жизни есть Бог. То я хочу, чтобы он знал. Я тебя презираю. И буду презирать, пока у меня не появится надежда, пока ты не услышишь меня, – сказала я вслух четырем стенам.

Ньют перестал мурчать и перепрыгнул с кровати на компьютерный стул, стоявший напротив меня. Деловито усевшись четырьмя лапами и обняв себя любимого собственным хвостом, он осуждающе уставился на меня своими пронзительными разноцветными глазами.

– Чтоб ты понимал, рыжая твоя морда, – сказала я шёпотом.

Вместо ответа он пошевелил усами, смирил меня взглядом и, спрыгнув со стола, ушёл, гордо подняв свой пушистый хвост.

Часть третья.

«Последний шанс»

Утром я проснулась от ощутимой тяжести в груди. Нет, это была не душевная боль от недавних потрясений, а что-то различимо физическое. Я попыталась продрать глаза, но мне противостояла мутная плёнка в виде засохших вчерашних слез, неохотно растворяющаяся после череды усиленных морганий и ручных протираний. Через некоторое время я всё же смогла разглядеть тёмный силуэт, восседавший на мне верхом и смотрящий в упор.

Прежде чем я хотела закричать «чур, меня, чур!», полагая, что мягкий комочек, восседающий на моих чреслах это не иначе как домовой, я успела разглядеть теплые улыбчивые оранжевые глазки и острые ушки любимого брата Мишки.

– Что-то заспалась ты, – послышался голос мамы, сидевший рядом.

Я посмотрела на часы – полдень. Враг-будильник сдал свои полномочия и проиграл войну с целью моей личной сонной деформации, в связи с моей временной нетрудоспособностью, по причине жизненного распутья.

– Миша кушал? – спросила я маму, пока тот играл с моей заколкой в волосах.

– Давно уже.

– Извини, мам. Я что-то совсем расслабилась.

– Ничего, ничего. Умывайся и кушай, обед на столе, ещё не остыл.

Я слезла с кровати и поймала на себе снисходительный взгляд Ньюта, восседавший на кресле, как на царском троне. Рыжая скотина улыбалась собственной непревзойдённости.

– Ньют поел, – добавила мама, пока мы с котиком буравили друг друга соревновательными взглядами за звание в номинации лучшей квартирной рыжести.

Он снова легко победил и ушёл довольный.