Ещё с тремя работниками кухни я поступил так же. Пара оплеух, разъяснение задачи, после чего они идут её выполнять. Трупы довольно быстро утащили в морозильник и уложили штабелями. Чтобы у тел не возникло обморожений, я отключил морозилку и приоткрыл дверь.
Пока я возился с питанием, Валентин успел разбудить официанток и выдать им тряпки. Девчонки спешно замывали пол, пока Валёк рассказывал им сказку о том, что никакого нападения не было и вообще, девочкам всё привиделось, а кровь, мол, натекла с говяжьей туши, которую привезли поставщики.
Эх… Думаю, завтра нам придётся искать новых официанток, но это не проблема. Главное, чтобы они держали язык за зубами. Закрывшись ненадолго в морозилке, я собрал огнестрел и швырнул его в тень, жадно проглотившую стволы.
Обыскал карманы покойников и набрал тысячу триста рублей. Неплохо. При других обстоятельствах я бы забрал деньги себе, но не сейчас. Подозвав Валька, я протянул ему купюры.
– Тысячу отдашь мужикам и девчонкам по сотне каждой.
Поварёнка всё ещё потрясывало, но мыслил он вполне здраво.
– Плата за молчание?
– Скорее, премия за доставленные неудобства. Но ты всё понял верно. Ребятам чертовски важно сбросить стресс. Пусть купят что-то, сходят в ресторан на худой конец. Главное, чтобы не пили. А то сболтнут лишнего.
– А как нам?.. – замялся Валентин.
– Закрывай ставни, а вместе с ними и столовую. У нас санитарный день. Откроемся после того, как вставим окна и отмоем столовку.
– Ага. Хорошо. Кстати, твоя доля в сейфе, – сказал Валёк, кивнув мне за спину.
В нише пряталась железная дверца, от которой код знали только я и Валёк.
– Три тысячи, – коротко ответил он и добавил: – Замена окон обойдётся рублей в пятьсот.
– Оплатишь с моей доли. Я себе две с половиной заберу.
– Так не пойдёт. Если мы партнёры, то во всём, – возразил Валентин, наконец вернувшись в реальность.
– Тогда так и поступим, – усмехнулся я, – но пусть деньги пока полежат в сейфе, а ты выйди из морозилки. То, что я собираюсь сделать, тебе явно не понравится.
– Даже не хочу знать, о чём ты, – настороженно сказал Валёк и тут же выскочил наружу.
Я взял нож у одного из краснореченцев и на груди их главаря вырезал послание. «Шавки, вы куда полезли? Это мы пресанём Тесака, а после и вас. Готовьтесь, скоро Хаба будем под нами. С любовью Хазаров И.В.».
Да, почерк у меня паршивый. Да, буквы вышли мелкими. Но мы ведь не в школе в конце-то концов! Главное, чтобы краснореченцы умели читать, а остальное ерунда. Поверят они в мою писанину или нет, уже не важно.
Буду подкидывать им послания то тут, то там и разжигать пламя всё сильнее. Рано или поздно сомнения перевесят здравый смысл, и все начнут драться против всех. Я достал телефон и набрал номер:
– Дядя Петя, доброго дня тебе. Готов к новой подработке? – Водила начал было отнекиваться, но я зашел с козырей. – Ой, да хорош тебе! Плачу три сотни рублей. – В трубке послышалось торопливое согласие. Сейчас алчного дядю Петю интересовало, куда нужно подъехать для того, чтобы заработать месячное жалованье за вечер.
* * *
Ночь.
Краснореченская улица.
Площадь перед цирком.
На скамейках сидели три десятка парней с синяками на лицах. Они пили пиво, горланили песни, а в перерывах обсуждали происходящее в городе.
– Да, пацаны. Хабу ждут большие перемены. Главное, клювом не щёлкать, – сказал парень с заплывшими глазами.
– Ага. Ты вон щёлкнул клювом и превратился в пасечника. Гы-гы.
– Да чтобы ты понимал! Я просто заблокировал его удар своим лицом! – парировал опухший, и все дружно заржали.
– Кстати, а вы слышали, что за голову Тесака Хазар объявил награду в миллион рублей?
– Да иди ты! – изумлённо присвистнул боец с гитарой в руках. – Я таких деньжищ даже не видел, а он их просто так раздаёт?
– Просто так? Хэ! Ну наведайся к железякам. Посмотрим, как они тебе своего старшова отдадут, – скептически заявил кто-то из темноты.
– Пацаны, чё вы начинаете? – послышался примиряющий голос. – Нормально же сидели. Коль, начисляй ещё по одной. Сань, сыграй нашу. Ну ты понял.
– Про Каштанку, что ль?
– Ну типо того.
– Не вопрос, – радостно заявил парень и ударил по струнам. – «Как-то я Каштанку повстречал! Красивее глаз я не видал…»
За песней бойцы не заметили, что в ночной тиши к ним приближался грузовик. Автомобиль с выключенными фарами съехал с дороги и сдал назад, прислонившись кузовом к воротам, ведущим на цирковую площадь.
– Борян, эт чё такое? – спросил опухший и кивнул в сторону грузовика.
Автомобиль едва освещали фонари, так как он скрылся в тени ворот. Шлёп! Из кузова выбросили тело, которое прокатилось по белоснежной плитке и замерло, разбросав руки в разные стороны.
– Чё за хрень? – вопросительно спросил Борян.
– Мож, вытрезвитель?
– Ты идиот? Трезвяк собирает алкашей, а не разбрасывает их по городу.
Шлёп! Шлёп! Шлёп! На земле валялось уже пять тел, и никто из них не шевелился.
– Эу! Пассажиры! Вы чё там мутите?! – выкрикнул опухший и толкнул плечом Боряна. – Пошли посмотрим.
– Да, братва, погнали, глянем, чё там! – рявкнул Борян, и компания, грозно улюлюкая, направилась к грузовику.
Седьмое тело, восьмое, девятое. И тут грузовик заревел и тронулся с места, а из кузова продолжили выбрасывать тела.
– Куда сучары?! Стоять! – заголосили краснореченцы и побежали к воротам.
На полпути они сбавили шаг и, присмотревшись, ахнули.
– Это ж Толик Петрихин, авторитет… – прошептал опухший.
– Живой? – спросил Борян.