– Я, знаете ли, хочу, чтобы и мне, и моим гостям было максимально удобно. А вы, я смотрю, не придаете удобствам большого значения?
– Не придаю.
– И напрасно. Да, напрасно. Помнится, в детстве у меня был день рождения, и мы всей семьей пошли в ресторан. Я ждал этого похода чуть не целый год. И вот пришли мы и уселись за свой столик, а стол был так неудачно сконструирован, что к нему всё время приходилось наклоняться, прямо нагибаться – со скамьи, на которой мы сидели. При этом и пододвинуть скамью было нельзя – стол и скамья составляли одно идиотское целое, сконструированное каким-то пыточных дел мастером. Сидишь и всё время тянешься к столу. У меня уже минут через десять живот заболел, а к концу вечера я попросту расплакался от досады. Ешь вкуснейшее мороженое и чертыхаешься вместо удовольствия. Ешь и думаешь: каким вкусным было бы это мороженное, если бы посмаковать его в уютном местечке, – и от таких мыслей злишься еще больше. Кошмарный вышел ДР. Я до сих пор расстраиваюсь, как вспоминаю. А всё из-за неудобной конструкции стола.
Произнеся эту речь, Бахчи вновь испытующе посмотрел на Виктора, но тот теперь уже совершенно не знал, как ему поддержать этот странный разговор. Тогда Армен вздохнул и сказал:
– Ну что ж, раз вы не хотите говорить о подлинно важном, будем говорить о кино. Я прочитал ваш сценарий.
Здесь я сразу же замечу, что когда Гольц сказал секретарше, что он не знает, зачем Бахчи пригласил его к себе, то, конечно же, он немилосердно соврал. Он прекрасно всё знал… Да и какие дела могут быть у продюсера с режиссером? Продюсер должен дать денег, а режиссер должен на эти деньги снять кино. Здесь же мне придется рассказать небольшую предысторию того сценария, который прочитал Бахчи, но сначала придется еще вкратце рассказать историю самого Гольца, так как сценарий являлся неотъемлемой частью его истории. Итак, приступаю. Детство Гольца я опускаю. Отрочество тоже. И о его юности мне опять-таки ничего неизвестно. Контуры Гольца начинают отчетливо вырисовываться лишь с момента его поступления на режиссерское отделение ВГИКА – ему тогда исполнилось 25 лет. «Выбор этот был скорее случайным, чем осознанным», – позже говорил он, не зная, что ровно те же самые слова о своем поступлении на то же самое отделение когда-то сказал Андрей Тарковский. Но, конечно, это была неслучайная случайность, как наверняка она была неслучайной и в случае Тарковского. Если больше всего на свете вас интересует кино, то стоит ли удивляться, если в один прекрасный момент вы оказываетесь во ВГИКЕ? Думаю, нет. Уверен, что нет. Но мы уклонились немного в сторону.
Тарковский… Опять-таки не случайно в своем разговоре со старлеткой-секретаршей он вспомнил именно о Тарковском, – ведь как раз с Тарковским его чаще всего и сравнивали во время обучения. «Наш будущий Тарковский» – так говорили о нем, наполовину в шутку, но на три четверти и всерьез. Шутили в основном, разумеется, преподаватели, но и они не всегда шутили, вынужденно признавая очевидные задатки большого мастера у этого непонятно откуда взявшегося молодого человека. Сам Гольц жил ожиданием того момента, когда ему позволят снять самостоятельное кино – и уж тогда он… Да, он вполне разделял юношеский максимализм, заставляющий молодых людей верить в то, что стоит им только выйти из учебного заведения и взяться за дело, как они мгновенно исправят все те глупости, которые натворили до них и которые не может не видеть только слепой. Вот и Гольцу казалось, что, собственно, настоящее Кино еще не начиналось, и что только он, Виктор Гольц, покажет всем, как именно надо его снимать. Недостатка в идеях у него не было. Не было недостатка и в единомышленниках. Уже во время учебы вокруг Гольца образовалась спаянная группа, в которую входил сценарист, оператор и несколько актеров. Не хватало денег, но и это на первых порах не особенно смущало Виктора. В конце концов, прошло то время, когда режиссер был безнадежно зависим от киноиндустрии, от всякого рода больших кино-боссов. Сейчас он мог взять в руки камеру – и снимать. Гольц, закончив ВГИК, так и сделал, и родился тот самый фильм – «Игрушки». Бюджет фильма составил 5 тысяч долларов. Идея была простой: начинающий режиссер экранизировал несколько сцен из различных литературных произведений, а параллельно мы видели не только эти сценки, но и сам процесс съемок. В общем, фильм про кино-кухню, но и с вполне видимыми блюдами этой кухни. Для киновоплощения были выбраны следующие литературные эпизоды: во-первых, флейтовый диалог Гамлета с Розенкранцем и Гильденстерном; во-вторых, глава «Ночь» из «Бесов», где центральным должен был стать эпизод с летаргическим сном Ставрогина – трудно представить себе эпизод более кинематографичный[9 - «Увидав, что Nicolas сидит что-то слишком уж неподвижно, она с бьющимся сердцем осторожно приблизилась сама к дивану. Ее как бы поразило, что он так скоро заснул и что может так спать, так прямо сидя и так неподвижно; даже дыхания почти нельзя было заметить. Лицо было бледное и суровое, но совсем как бы застывшее, недвижимое; брови немного сдвинуты и нахмурены; решительно, он походил на бездушную восковую фигуру. Она простояла над ним минуты три, едва переводя дыхание, и вдруг ее обнял страх; она вышла на цыпочках, приостановилась в дверях, наскоро перекрестила его и удалилась незамеченная, с новым тяжелым ощущением и с новою тоской». (Ф. М. Достоевский. «Бесы»)]. Завершалось кино первой сценой из «Портрета Дориана Грея», в которой Лорд Генри и Бэзил Ховард вели задушевный разговор о сути жизни и искусства, а точнее, о сути жизни человека искусства. Прекрасный сад в этой сценке замещался двумя выброшенными за ненадобностью креслами, стоящими на газоне прямо рядом с проезжей частью; благоухание роз замещалось придорожной пылью, а мерный гул отдаленного Лондона – вполне слышимым шорохом проезжающих московских машин. Да, Гольцу не был чужд своего рода юмор, да и отсутствие бюджета вынуждало искать какие-то бюджетные решения. И всё это экспериментальное «безобразие» (ну или великолепие) перемежалось непрестанными разговорами о кино, которые вели все действующие лица в промежутках между съемками.
Пример разговора о кино
Действующие лица: Режиссер, 1-й актер, 2-й актер, актриса.
1-й актер. Слушайте, ребята, а все ведь смотрели эту короткометражку знаменитую…
2-й актер. Что за короткометражку?
1-й актер. Забыл название… Ну эту, как там ее…
2-й актер. Может, просто вспомнишь содержание, а мы тогда припомним и название?
1-й актер. Содержание такое: девушка приходит на кинопробы, режиссер просит ее взять в руки свою сумочку и вынимать из нее предметы – и рассказывать истории этих предметов.
Актриса. Да это же «Эмилия Мюллер» Марсиано! Это где в конце девушка уходит с проб, которые прошли «как обычно», а потом режиссер замечает, что сумочка осталась в студии, после чего выясняется, что сумочка принадлежит вовсе не девушке, а сотруднице студии. Тут-то режиссера и осеняет, что за гениальная актриса только что сидела перед ним, и он бросается вослед… на чем фильм и заканчивается. Так ведь?
1-й актер. Да, именно так.
Актриса. Так что с этим фильмом?
1-й актер. Да, в общем, ничего. Просто недавно посмотрел и хотел поделиться. Заодно узнать – все ли смотрели, или я один такой отсталый.
2-й актер. Нас двое. Я в первый раз слышу об этом фильме.
Актриса. Тоже мне – актеры!
1-й актер. А мы вот сейчас еще и у режиссера спросим – смотрел ли он? Бьюсь об заклад, что не смотрел.
Актриса. Не смеши меня. Что бы он был за режиссер, если бы не смотрел?
1-й актер. Мы сейчас всё узнаем из первоисточника. Эй, режиссер! Режиссееер!
Режиссер. (подходя к столику) Ну, что тут у вас?
1-й актер. У нас тут завязалась дискуссия по поводу одного фильма. Я утверждаю, что вы его не смотрели, тогда как она утверждает, что вы его смотрели.
Режиссер. И что за фильм?
1-й актер. Эмилия… как ее там?
Актриса. (негодующе) «Эмилия Мюллер»!
Режиссер. Смотрел, конечно. Что бы я был за режиссер, если бы не смотрел?
Актриса. (торжествующе) Скушали?
2-й актер. Скушали.
Актриса. (режиссеру) И какие ваши впечатления от фильма?
Режиссер. Не самые блестящие.
Актриса. Только скажите, что фильм вам не понравился, и вы мой кровный враг на всю жизнь![10 - «…Мм… Доктор Борменталь, умоляю вас, мгновенно эту штучку, и если вы скажете, что это… Я ваш кровный враг на всю жизнь. «От Севильи до Гренады…». Сам он с этими словами подцепил на лапчатую серебряную вилку что-то похожее на маленький тёмный хлебик. Укушенный последовал его примеру. Глаза Филиппа Филипповича засветились. – Это плохо? – жуя спрашивал Филипп Филиппович. – Плохо? Вы ответьте, уважаемый доктор. – Это бесподобно, – искренно ответил тяпнутый. – Ещё бы…». (М. А. Булгаков. «Собачье сердце»)]
Режиссер. Да нет, почему же, фильм мне как раз понравился. Не понравился мне только смысл фильма.
1-й актер. Интересно, это как?
Режиссер. Да вот так! Сами подумайте: приходит на пробы девушка, причем, судя по всему, не производит на режиссера никакого особенного впечатления, а потом он узнает, что сумочка, видите ли, не ее, и оказывается, что он упустил великую актрису! Так она там полчаса сидела, распиналась перед ним, а он не мог разглядеть – актриса она или нет! Что ж это за режиссер такой! И главное – при чем тут сумочка? Какая разница – ее сумочка или не ее? Если актриса плохая – она и с чужой сумочкой останется плохой, а хорошая и со своей будет хорошей – и никакие манипуляции с сумочками не изменят этого соотношения сил[11 - «– Даже с ничтожными силами можно овладеть всей доской. Все зависит от каждого индивидуума в отдельности. Например, вон тот блондинчик в третьем ряду. Положим, он играет хорошо… Блондин в третьем ряду зарделся. – А вон тот брюнет, допустим, хуже. Все повернулись и осмотрели также брюнета. – Что же мы видим, товарищи? Мы видим, что блондин играет хорошо, а брюнет играет плохо. И никакие лекции не изменят этого соотношения сил, если каждый индивидуум в отдельности не будет постоянно тренироваться в шашк… то есть я хотел сказать – в шахматах…». (И. Ильф. Е. Петров. «Двенадцать стульев»)].
Актриса. А вы сами разглядели бы в Эмилии актрису?
Режиссер. Конечно. Только слепой не разглядел бы, – а именно наш слепой режиссер.
Актриса. А вы не возражаете, если я завтра приведу на пробы одну девушку…
2-й актер. Ха-ха. Подловили нашего режиссера!
Режиссер. Да чего меня ловить. Я не возражаю, я всегда готов к открытиям.
Актриса. Подождем до завтра! А пока мы вас милостиво отпускаем.
(Режиссер отходит от столика, занавес)
Да, следует сказать еще и о названии – почему фильм назывался «Игрушки»? Всё очень просто: в одной из сцен прямо в кадр входил случайный прохожий и, услышав слова Гамлета «Вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя», недовольно говорил: «Что тут за игрушки устроили?» – и, расстроив эпизод, шел себе дальше.
Фильм, таким образом, существовал как бы в трех измерениях. Измерение первое – собственно актерская игра, воплощающая определенное действие. Здесь всё должно было быть предельно серьезно, здесь не допускалось никакой «играющей» интонации, здесь торжествовала Игра как проживаемая, а не играемая жизнь. Измерение второе – обсуждение игры. Здесь всё тоже было предельно серьезно, и всё же здесь уже обсуждалась именно игра. Наконец, измерение третье – обесценивающее вторжение реальности в реальность игры. То, что было Жизнью на экране или Игрой в обсуждении, превращалось в игрушки. Итак, Жизнь, Игра и игрушки во всем их сложнейшем переплетении – такова была общая концепция, к реализации которой Гольц и приступил.
Что ж, фильм был снят и даже имел определенный резонанс. Он получил аж три награды на трех отечественных кинофестивалях. Успех? Нет, Гольцу так не казалось. Ему хотелось перевернуть весь мир кинематографа, но пока что он попросту снял неплохой фильм, который охотно хвалили, но в целом записали не более чем в любопытный артхаусный эксперимент. Может быть, на Западе этого и было бы достаточно, чтобы превратить его в крупную фигуру в киномире, но в России записать режиссера в артхаус – это всё равно, что сказать – «чудак-человек». И потом, надо было что-то делать дальше. А что еще делать, как не снимать кино? И у него уже был готов сценарий второго фильма – с рабочим названием «Фотограф». Но этот фильм уже требовал серьезных финансовых вложений, он не мог снять его на копейки. Во многом он чувствовал себя, как героиня фильма «Начало», которая, после завершения своих первых съемок в кино, ждет, что ее пригласят еще (ведь она блестяще справилась со своей ролью), но ее всё не приглашают и не приглашают:
– Как насчет работы?
– Какой работы?
– Моей.