– Что-что?
– Мой рассказ, говорю. М. Ю. Л. Михаил. Юрьевич.
– Лев!
– Да.
– Черт! Вы не шутите?
– Не шучу. Вот, смотрите – эта рукопись точно так же подписана.
Томский посмотрел, обратившись к последней странице рукописи. Действительно, там красовалась каллиграфически выведенная подпись: М.Ю.Л.
– А я-то был уверен, что всё это стер, уничтожил, – продолжал Михаил, он же М. Ю. Л. – Вот уж не думал, что кто-то вообще читал всю эту чепуху.
– Чепуху?
– Конечно, чепуху. Это ведь так, юношеские опыты. Я тогда много такого рода пустяковых рассказов-шуток насочинял – по самым разным поводам.
– В интересном направлении работали.
– В самом что ни на есть тупиковом. Мерзко все это.
– Что именно мерзко?
– Всякое там цитирование, оммажи и прочий плагиат. Есть что сказать – говори; нечего сказать – цитируй тех, кому сказать было что. А лучше так и вовсе помалкивай.
– Сурово. Но тут вы не правы. С цитированием и интертекстуальностью всё посложнее будет.
– Ничего сложного. Есть что сказать – говори сам, нечего сказать – цитируй других. Вот тут (Михаил снова указал на свою рукопись) – тут нет ни одной так называемой цитаты. Тут есть только…
– Самое важное? – всё еще насмешливо, но уже без всякого издевательства спросил Томский.
– Да, самое важное, – по-прежнему величаво-спокойно ответил Лев.
– Ладно, огорошили вы меня, конечно. М.Ю.Л.! Я даже сбился как-то. Про что я говорил-то?
– Про издательство.
– Да, так вот я и решил, что пойду к отцу и попрошу его выделить мне капитал, – чтобы начать свое издательское дело. Решил и пошел…
– Хе-хе, представляю себе реакцию вашего папаши… – опять присоединился к разговору Василий Глупов.
– Представляет он… Вообще, конечно, его реакция была предсказуемой, но люди иногда самым удивительным образом самообольщаются. К тому же в последние годы – с того времени, как отец всерьез «взялся за меня» – он стал куда более выносимым в общении, почти никогда на меня не орал; видимо мое положение «законного наследника» обязывало его относиться ко мне подобающим образом. Не могу утверждать точно – его кодекс поведения во многом так и остался для меня загадкой. В общем, мне показалось, что я могу поговорить с ним – и как сын с отцом, и как деловой человек с деловым человеком. Естественно, я ошибался, и вскоре мне пришлось столкнуться со старым злым отцом и стать свидетелем одного из его ужаснейших припадков ярости. Знаете, есть такие слова-триггеры, запускающие определенные психологические реакции. Видимо, само слово «книги» и было таким словом-триггером, делающим отца попросту невменяемым. Будь мы дома, я думаю, он бы меня и избить не постеснялся, но у меня хватило интуитивной мудрости провести разговор в офисе, так что, побесновавшись, он просто посоветовал мне выбросить все эти глупости из головы, а то он меня «уничтожит, в порошок сотрет, превратит в обоссанного бомжа» и совершит ряд еще столь же волшебных и приятных превращений.
После этого «разговора» я хотел порвать всякие отношения с отцом, но где-то через неделю мне пришлось еще раз «пообщаться» с ним – он пришел «уладить недоразумение». Естественно, это означало, что я должен «выбросить дурь из головы» и вновь заняться «нормальным» бизнесом. Когда я ему сказал, что придерживаюсь прежних мыслей, а в его бизнесе себя не вижу, мне пришлось пережить очередной его яростный припадок, который, правда, был интересен только тем, что один к одному походил на припадок недельной давности. Хотя нет, теперь его угрозы стали более конкретными. А тут я еще в раздражении сболтнул про его гламурную пассию, – и маму ему припомнил. Тогда-то он и вышвырнул меня на улицу (вполне буквально), пообещав лишить наследства и разрушить любое мое начинание. Надо сказать (еще один штришок к портрету отца), что, несмотря на несколько ударных бизнес-лет, как таковых своих денег у меня не было; отец применял странную методу оплаты моего труда – у меня была карточка, на ней всегда лежало десять тысяч долларов, и, сколько бы я ни тратил, отец пополнял счет до десяти тысяч. При этом снимать деньги со счета мне не разрешалось – только тратить на что-нибудь. Он называл свою методу «методом заботливого отцовского контроля» – на практике, конечно, я оказался в полной от отца финансовой зависимости – несмотря на то, что мог позволить себе самый шикарный образ жизни. Так что, вылетев из бизнеса и из квартиры (отец не отказал себе в удовольствии театрально выбросить мои вещи на улицу, равно как и осуществить свою старинную фашистскую мечту – сжечь все находящиеся в моей квартире книги), я остался буквально ни с чем.
Невеселая ситуация. Думал я думал, что теперь делать, думал-думал, и не придумал ничего лучшего, как уехать к бабушке – маминой маме, в Казань. Уехал. И вот живу я себе в Казани, книжки почитываю, а тут новость о смерти отца; он умер от инфаркта – ничего особо удивительного, учитывая, что и работал, и развлекался он всегда на износ. Удивительно другое – вдруг оказалось, что я-таки наследую весь его бизнес. Нищеброд превратился в миллиардера; безвестный – в знаменитость; бессильный – во всесильного. Тут-то мое воображение вовсю и развернулось, и я уже мечтал не просто об издательстве, но о создании целого, можно сказать, творческого мира – мне страстно захотелось объединить не более не менее как все ведущие творческие силы нашей планеты. Я и название для этой воображаемой организации-общности придумал – ГКП, что расшифровывается как «Глобальная Культурная Поддержка». Что же, для начала построив ГКП в уме, теперь я еду строить это сообщество в реальности.
После этих громких слов в купе повисла тишина. Через некоторое время Василий Глупов, посмотрев в окно, заметил:
– Мы уже в черте города. Минут через десять будем на вокзале.
Томский, в очередной раз проигнорировав Василия, обратился к Михаилу:
– Вот что, Михаил – М.Ю.Л., я забираю ваш роман. Обещаю в ближайшее время прочитать и вынести свой вердикт. Обнадеживать не хочется, ну да ведь я понимаю, каково это для автора – ждать вердикта относительно своего детища. Не знаю, может наша встреча – чистейшая случайность, а может быть нас свела Судьба. Мне как-то больше верится во второе.
– Вот видите – я же говорил, что рукопись найдет своего издателя. Даже и искать не пришлось.
– Ну, я ведь пока еще не обещал, что издам.
– Да, конечно. Пусть все формальности будут соблюдены. Где же мне вас найти и как узнать о судьбе рукописи?
– Ах ты, черт, придется ехать в отцовский офис. Не там бы хотелось поговорить, ну да уж… Вот адрес – Невский проспект, 333. Приходите завтра вечером – к восьми часам. И телефон мой запишите.
– Телефона у меня нет. В Швейцарии…
– Да уж понял – вас там на всем натуральном держали – подальше от всех достижений и разложений цивилизации. Может, оно и правильно. Куда ж вы, однако, прямо сейчас-то пойдете?
– Домой. Квартира-то у меня имеется.
– Ах, да. Как-то я вас совсем бездомным себе представил. Без компа, без телефона, без квартиры… Ну вот и приехали, пора прощаться.
– А со мной-то как? – напомнил о себе Василий.
– А что с тобой?
– Ну как, ведь говорили же…
– Про миллион, что ли?
– Конечно, вы думаете, я теперь о чем-нибудь другом могу думать?
– Не думаю. А миллион свой получишь, не беспокойся. Приходи ко мне вместе с Михаилом; завтра, к восьми часам вечера приходи. К тому времени, надеюсь, я уже первоочередные формальности улажу и смогу вполне распоряжаться своими средствами – командовать, так сказать, парадом.
– А может…
– Что «может»?
– Ну, что-нибудь типа расписки дадите…
– Ах ты, мелкая душонка, слову моему, значит, не веришь?
– Верю, да сомневаюсь. Сейчас вы, может, и дали бы мне миллион, сегодня вечером вам уже как-то слегка расхочется делать такие широкие жесты, а завтра и сама мысль об этом покажется вам странной. Это сплошь и рядом так бывает.
– Со мной не бывает. И вообще, как говаривал Остап Бендер: вы не в церкви, вас не обманут. Будет и миллион. С течением времени[21 - « – А задаток? – спросил бывший гимназист. – Вы не в церкви, вас не обманут, – веско сказал великий комбинатор. – Будет и задаток. С течением времени». (И. Ильф. Е. Петров. «Золотой теленок»)]. Засим, прощайте.
И наша троица, прибыв из неизвестности в Петербург, вышла на перрон и растворилась в неизвестности Петербурга…