Щенки

Все имена и события в произведении вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и событиями – чистая случайность.

– Б-32, Николенко, – прокричал через толстое стекло КПП порядковый номер своей ячейки худенький лейтенант в овальных очках и подал сотруднице отдела охраны через «кормушку» удостоверение.

– Телефон? Запрещённые предметы? Деньги? – равнодушным голосом, сидя по ту сторону стекла, задавала стандартные вопросы женщина с погонами прапорщика.

– Ничего нет, – мотнул головой Николенко. – Ты с суток, Марина?

– Да, Серёж, – вздохнула та и подала лейтенанту номерок от его ячейки. – Сплю с открытыми глазами. А чего это психолог в зону пожаловал?

– Этап пришёл, надо беседу в «карантине» провести, запись в журнале оставить, – отозвался Николенко.

– Работай, – махнула рукой Марина и открыла дверь-решётку, пропуская лейтенанта на режимную территорию.

Выйдя на крыльцо, он остановился, поправил очки и окинул взглядом колонию. Впереди петляла тропинка-«стометровка», соединявшая КПП со зданием дежурной части. «Стометровка», потому что она шла не кратчайшим путём к дежурке, а зигзагами, увеличивая расстояние. Она нужна на тот случай, если кто-то из числа осуждённых попытается совершить побег через КПП.

«Пока зэк добежит, я его десять раз застрелить успею», – похвастался однажды на профилактической беседе младший инспектор отдела охраны, «вышкарь», как называли тех, кто стоит на вышках, расставленных по периметру зоны. «Есть основания предполагать начало профессиональной деформации», – сделал тогда запись в личной карточке сотрудника Николенко.

Над трёхметровым внутренним забором виднелись крыши бараков, дымила труба кочегарки на промзоне, где-то тарахтел трактор, лаяли собаки, что-то кричали люди – не разобрать.

Справа шлюз, через который в зону заезжает транспорт, прибывают этапные машины с новыми партиями осуждённых.

Вновь прибывшие на две недели размещались в небольшом изолированном отряде «карантин». Там до них доводили основные положения правил внутреннего распорядка, объясняли, что можно, а что нельзя. За четырнадцать дней осуждённых по графику должны были посетить все службы учреждения: опера, безопасность, психологи, воспитатели, мастера с промзоны, может быть, кто-нибудь ещё.

Николенко поёжился то ли от весеннего сквозняка, то ли от холода, которым веяло от жилых бараков – на их крыши упал его взгляд. Он не любил ходить в зону. Каждый раз, останавливаясь здесь, на крыльце, лейтенант чувствовал, как у него сосёт под ложечкой, а на душе становится тоскливо, как в детстве, когда мама, оставляя его ранним утром в садике, уходила, а он, встав на маленький стульчик, смотрел в окно ей вслед и плакал.

– Серёга, здорово! – Николенко вздрогнул от неожиданности, чуть не выронив из рук папку с документами. Его догнал начальник отряда капитан Жилин, молодой энергичный здоровяк. – Ты-то мне и нужен! Ну-ка, не сутулься! – прокричал он в лицо лейтенанту и хлопнул его по спине так, что маленький щуплый психолог, потеряв равновесие, споткнулся на лестнице. Фуражка слетела с головы и покатилась по деревянным мосткам «стометровки».

– Ты полегче, – возмутился Николенко, поднимая головной убор. – Рассчитывай силу!

– Я же не виноват, что ты такой маломощный, – расплылся в улыбке Жилин, широко шагая чуть позади лейтенанта по «стометровке». – Вон, лицо треугольником, шея как моё запястье. И бушлат на тебе как на вешалке. Короче, настоящий психолог! – осклабился капитан.

Николенко, поджав губы, хотел было ответить что-нибудь обидное начальнику отряда, но тот, не дав и рта раскрыть, уже совал под нос лейтенанту какие-то бумаги, требуя подписать прямо на ходу.

– Ты последний остался! Давай, Серёга, подписывай!

– Это что такое? – Взяв документ, Николенко остановился и пробежался глазами по строчкам.

– Ну характеристика! На условно-досрочное! Серёжа, подписывай! У меня сроки заканчиваются! – напирал Жилин.

– Тёма, не ори, – поморщился Николенко. – Тесты осуждённый решал? Сейчас без них никак нельзя. Мне нужно сначала психологическую характеристику сделать.

– Что ж ты раньше молчал! – замахал руками капитан.

– На совещания ходить надо.

– Некогда мне ходить, – огрызнулся начальник отряда. – Это вы в штабе штаны протираете. – Он махнул рукой и, подвинув плечом психолога, пошёл вперёд.

– Да погоди ты! – остановил его Николенко. – Ладно, я подпишу. А ты его отправь ко мне сегодня же, пока я в зоне. Потом специально я не пойду, а если моего отчёта в твоих документах не будет, ты выговор получишь, так что смотри сам.

– Он придёт, – заверил капитан и, рассмеявшись, снова хлопнул товарища по спине. – У него же УДО в опасности!

Вдвоём они зашли в дежурную часть. Николенко спросил у дежурного, сколько человек в «карантине», взял ключ от кабинета и локального участка, отделявшего отряд от остальной зоны, чтобы никто не мог раньше времени завязать знакомство с вновь прибывшими, и пошёл в курилку. По дороге лейтенант внимательно посмотрел в зеркало, висевшее в дежурке. Ну да, бушлат великоват, не было на складе нужного размера. Николенко перевёл взгляд на лицо. Тёмные волосы, внимательные карие глаза, тонкие губы, бледное, но не болезненное лицо с острым, до синевы выбритым подбородком – аристократ! Лейтенант улыбнулся и вышел на воздух. Курил он только в зоне, для солидности, и самые лёгкие сигареты. Лейтенанту шёл 23-й год. Он закончил педагогический институт и военную кафедру. Знакомый посоветовал идти работать в зону, мол, работа непыльная, зарплата большая, погоны на плечах, в перспективе карьерный рост. Николенко сделал пару затяжек, бросил сигарету и, борясь с головокружением, пошёл в «карантин».

Остановившись у запертой калитки отряда, лейтенант достал из кармана ключ и попытался провернуть замок, но «язычок» оставался на месте. Калитка никак не хотела открываться. Николенко растерянно огляделся по сторонам и, сунув руки в карманы брюк, прислонился к решётке.

Из общежития отряда, одноэтажного деревянного здания, выкрашенного в зелёный цвет, вышел плотный, коротко стриженный осуждённый с биркой «дневальный» на правом рукаве.

– Сергей Евгеньевич, опять не открывается? – пролаял он.

– Не открывается, – развёл руками Николенко.

– Дайте-ка мне попробовать.

Лейтенант передал через решётку ключ, который в лапищах дневального казался неестественно маленьким, как будто это был ключ от наручников. Привычным движением без усилия осуждённый провернул ключ в замке и распахнул калитку, пропуская офицера на территорию отряда.

– Пойдёмте, Сергей Евгеньевич. У нас трое новеньких, с которыми вам поговорить надо. Один проблемный. С другой колонии переведён. Полублатной, под бродягу косит, – на ходу докладывал обстановку дневальный.

– В чём это проявляется, Кувшинов? – поинтересовался Николенко, сворачивая в курилку.

– Форму одежды нарушает, не слушается. Недоволен всем, – пояснил осуждённый. – Может, взбодрить его?

– Это не наш метод, – важно отозвался психолог, прикуривая от зажигалки сигарету и сворачивая в курилку.

– Сергей Евгеньевич, какие у тебя сигареты дорогие! – покосился на пачку Кувшинов. – Угости меня. Всё-таки на должности стою, на вас работаю, за порядок отвечаю, ремонты делаю, – начал он перечислять свои заслуги. Николенко протянул ему пачку. Дневальный взял сигарету, пошарил по карманам и, усмехнувшись, посмотрел на психолога.

– Спички забыл.

– Держи зажигалку.

– А не боишься, что зэки вломят? – прищурился Кувшинов, прикрывая ладонью огонь. – Запрещённый предмет осуждённому дал. – Дневальный жадно затянулся и вернул зажигалку.

– Тебе я доверяю, Иван, – пожал плечами лейтенант.

– Тут никому нельзя доверять, даже себе! Будьте внимательней, Сергей Евгеньевич. Здесь нужно, чтобы котелок, – он выразительно постучал себя по лбу, – варил! Иначе не видать вам старшего лейтенанта. Сожрут вас зэки. – Кувшинов зевнул, обнажая крепкие белые зубы, и бросил окурок мимо урны.

Николенко поёжился, машинально потрогал подбородок, как будто проверяя, не появилась ли щетина, и аккуратно опустил окурок в мусорку.

Кувшинов хмыкнул.

Они поднялись на крыльцо, дневальный открыл перед лейтенантом двери.

– Внимание, отряд! Встать! – рявкнул Кувшинов так, что несколько осуждённых, смотревших телевизор в помещении для воспитательной работы, подскочили как ужаленные.

– Здравствуйте, граждане, – скромно поздоровался Николенко. – Присаживайтесь.

– А вы кто? – поинтересовался высокий широкоплечий осуждённый с прозрачными голубыми глазами и шрамом поперёк левой щеки.

– Это психолог, – прорычал Кувшинов, злобно глядя на осуждённого.

– Опыты пришли ставить, гражданин начальничек? – криво улыбнулся зэк.

– Заткнись! Чернов, я тебе ноги переломаю! – пригрозил дневальный. – Сергей Евгеньевич, проходите в кабинет начальника отряда. Там и приём проведёте.

– Пупок не развяжи, Ваня, – парировал зэк. – А я, начальник, на полгода заехал. Скоро на волю. Вы где живёте-то? Глядишь, повидались бы.

Николенко торопливо открыл дверь кабинета и, бросив папку с документами на стол, снял бушлат.

– Это я про него говорил, – понизив голос почти до шёпота, сказал Кувшинов, принимая у психолога бушлат и вешая его в шкаф. – Чернов. У него сроку двадцать лет, а сидит третий год. Собака бешеная.

– Я понял. Скажи осуждённым, пусть по одному заходят.

Дневальный, пятясь, вышел из кабинета.

Николенко с тоской посмотрел в окно. Сквозь открытые жалюзи было видно квадратный дворик, курилку и туалет «прямого падения». Убогая обстановка за окном никак не вязалась с новыми жалюзи, которые повесил себе в кабинет начальник отряда «карантин». Лейтенант тяжело вздохнул и отвернулся. Он снял очки, потёр глаза. В этот момент дверь открылась, и в кабинет зашёл маленького роста круглолицый осуждённый, почти мальчишка. Он вопросительно посмотрел выпученными глазами на офицера и в нерешительности застыл на пороге.

– Присаживайтесь, закрывайте дверь плотнее. – Торопливо водружая очки обратно на нос, Николенко указал на табурет. – Представьтесь.

– Коля, – промямлил зэк, присаживаясь и с недоверием глядя на лейтенанта.

– Полностью, – попросил психолог, раскрывая записную книжку и доставая из папки распечатки с тестами.

– Коля Смирнов.

– Смирнов, – повторил лейтенант, как будто пробуя фамилию на вкус. Не поднимая головы, он исподлобья бросил быстрый взгляд на осуждённого. Нижняя губа неестественно оттопырена. И вообще, похож на умственно отсталого, отметил про себя Николенко.

– Вам сколько лет?

– Восемнадцать.

Психолог снова посмотрел на Смирнова. Тот нервно сглотнул и почесал щёку.

– Вам предлагается заполнить вот этот бланк. – Николенко положил на край стола лист бумаги.

– Я ничего подписывать не буду. – Осуждённый с испугом посмотрел на лейтенанта, нижняя губа тряслась, он облизнул её и, подтянув, прикусил.

– Это психологические тесты. По результатам этих тестов будет принято решение о том, в какой отряд вы будете размещены и где будете трудоустроены.

В кабинет зашёл Кувшинов. Он упёрся руками в стол и, наклонившись, посмотрел на лейтенанта.

– Может, кофе? Или чайку?

– Я не буду ничего писать, – захныкал Смирнов.

– Чего?! – прорычал, развернувшись, дневальный. – Ты, грач, не понял, что тебя не спрашивают, чего ты хочешь! Ты в санаторий приехал, что ли? – Кувшинов грохнул по столу своим каменным кулаком. – Пошёл вон отсюда!

Осуждённый в ужасе выскочил из кабинета. Дневальный, растянувшись в улыбке, присел на освободившееся место.

– Будешь кофе-то? – как ни в чём не бывало спросил он.

– Буду, – кивнул растерявшийся психолог.

– Учитесь работать со спецконтингентом, Сергей Евгеньевич. – Кувшинов озорно посмотрел на лейтенанта. – Давайте тесты мне. Я сам раздам. Потом в дежурную часть принесу.

– Хорошо, – облегчённо вздохнул Николенко. – Тогда мне тут и сидеть не надо. Пойду обратно за зону, а когда ты принесёшь бумаги, дежурный пошлёт кого-нибудь ко мне в отдел в вольный штаб. Тогда мне в зону снова заходить не придётся.

– Тогда я пошёл чайник ставить. Кофейку выпьешь и пойдёшь, да?

– Давай, – согласился лейтенант. Дневальный вышел. В дверь постучали, и в кабинет вошёл Чернов.

– Можно, гражданин начальник?

– Заходите, Чернов. Зачем вы себя вызывающе ведёте? Пока вы находитесь в «карантине», вы должны соблюдать определённые требования. А вы дневального подставляете, начальника отряда подставляете. Поймите, здесь не то место, где авторитет зарабатывать нужно. Вот переведут вас в полноценный рабочий отряд, там и будете показывать характер.

– Я всё понял, гражданин начальник. Прости ты меня, ради бога. – Чернов упал на табуретку и, криво улыбаясь, посмотрел на лейтенанта. Николенко смущённо поправил очки и полез в папку, ища какую-то позабытую бумажку.

– Я чего зашёл. – Чернов протянул тетрадный лист. – Жалоба!

– Какая ещё жалоба? – уставился на него лейтенант. – Вы же только сегодня утром этапом пришли!

– На оперативного дежурного жалоба. Одна на имя начальника колонии. В случае если она не будет рассмотрена, есть вторая. В прокуратуру. – Осуждённый помахал перед носом психолога запечатанным конвертом.

Николенко взял жалобу на имя начальника и пробежал глазами по тексту: «Довожу до вашего сведения, что сегодня утром, когда я прибыл в колонию этапом, меня обыскивал оперативный дежурный. При этом он без причины схватил меня за половые органы и сжал, чем нанёс мне физическую боль. После этого мои половые органы опухли, стали болеть. Прошу привлечь данного сотрудника к ответственности ввиду того, что…»

– Что за бред? – Николенко в недоумении уставился на осуждённого. – Вы ненормальный? Что вы тут понаписали?

– А нечего меня обыскивать!

– Вас осмотрит врач, и за враньё вы будете привлечены к дисциплинарной ответственности, – попытался объяснить лейтенант.

– А я сейчас сам себе по яйцам дам, тогда посмотрим, кто кого и за что привлечёт!

– Жалобу передадите оперативнику. Я уведомлю его о вашем требовании. Я не уполномочен принимать жалобы от осуждённых.

– Хорошо. – Чернов поднялся с табуретки. – Надеюсь, кум скоро придёт. Иначе на вас я тоже напишу.

– Никто не поверит, что я вам яйца выкручивал.

– При чём тут яйца? – расхохотался осуждённый. – Я скажу, что вы меня к суициду склоняли. Предлагали покончить с собой, намекая на большой срок, который мне дали. А я, будучи неуравновешенным человеком, пошёл у вас на поводу и вскрыл себе вены.

Чернов закатал рукава и показал предплечья, покрытые многочисленными шрамами.

– Но я… – начал лейтенант.

– Придёт опер? – посмотрев в глаза психологу, спросил осуждённый.

– Да, – кивнул Николенко.

– У меня всё. – Зэк развернулся и собрался выходить как раз в тот момент, когда в кабинет с кружкой кофе в руках заходил Кувшинов. Обменявшись взглядами, полными ненависти, осуждённые прошли мимо друг друга. Чернов вышел.

– Угощайся, Сергей Евгеньевич. – Дневальный поставил кружку на стол.

– Иван, организуйте сегодня оперативника Чернову. У него не все дома. Опасный провокатор. Надо обязательно заставить его решить мои тесты. И ещё дополнительно вот этот. – Николенко протянул несколько листов, скреплённых степлером. – Какая у него статья?

– Изнасилование и убийство. – Кувшинов плюнул на пол. – Грач вонючий!

– Ладно, Иван, иди.

– Извини, Сергей Евгеньевич. Плюнул прямо в кабинете. Сейчас человека пошлю, уберёт.

Кувшинов, забрав психологические тесты, вышел из кабинета. Николенко сделал глоток крепкого горячего кофе и, закрыв глаза, прислушался к себе. Он медленно глубоко вдохнул, выдохнул, задержав дыхание, и открыл глаза. «Бред», – пробормотал лейтенант и снова снял очки, отложив их на край стола.

В дверь постучали.

– Дайте кофе спокойно попить человеку! Чего тебе надо? – раздался голос Кувшинова.

– Мне очень надо по личному делу, – пояснил другой, хриплый, какой-то бесчувственный голос.

– Я что сказал?! – загремел голос дневального.

Николенко неохотно надел очки, сделал ещё глоток из кружки и, спрятав её так, чтобы не было видно, крикнул, чтобы осуждённый вошёл.

– Здравствуйте. – На пороге, закрыв за собой дверь, нерешительно переминался с ноги на ногу зэк лет пятидесяти пяти. – Я Гаврилов.

Николенко посмотрел на осуждённого: прямоугольное лицо с квадратным подбородком, всё в глубоких морщинах, короткий ёжик седых волос, большой искривлённый нос, узкие, глубоко посаженные глаза, в которых виделась безропотная покорность судьбе.

– Присядьте, – предложил лейтенант.

– Гхм, – кашлянул осуждённый, прикрывая рот, и сел на предложенное место, сложив руки перед собой на стол и сгорбившись. Николенко отметил, что на правой руке у него не хватает трёх пальцев: среднего, безымянного и мизинца, а на левой вздуты суставы так, что навряд ли он может до конца сгибать и разгибать пальцы.

– Что случилось, Гаврилов?

– Старший дневальный сказал, что вы уходите, а мне тоже обязательно нужно тесты решить.

– Я оставил Кувшинову, – пояснил Николенко. – Он вам их даст, вы решите, и он же их заберёт и передаст мне. А почему вы так беспокоитесь?

Гаврилов поднял на психолога мутные глаза, скривился и снова уставился на свои руки.

– Мне до сих пор кажется, что я сплю, – начал он. – Апатия какая-то. Прошлые срока мошенничество было, грабёж, воровство. А сейчас… Надо бы тесты ваши…

– Что у вас с руками? – не удержался Николенко.

– На рыбалке поморозил, – усмехнулся Гаврилов. Он говорил тихим глубоким голосом, неспешно, словно взвешивая каждое слово, прежде чем произнести его вслух. – Перчатки намокают, правда, сверху шубницы, но в азарте же скидываешь их, неудобно леску выбирать.

– Ну это понятное дело, – поддержал лейтенант.

– Опять же выпил немножко. – Осуждённый виновато посмотрел на психолога. – Домой пришёл, пальцы горят, как будто жилы из них тянут. Я в горячую воду сунул, и вроде легче стало. А утром пальцы почернели и распухли. Две операции было. Сначала подушечки срезали, потом кости загнили, и пальцы пришлось убирать.

– Инвалида дали? С такими руками не найти работы.

– Да что руки, – вздохнул Гаврилов. – С нормальными руками не берут, не то что… Я прошлый срок отмотал, вышел на свободу – не берут никуда. Судим. На биржу труда встал. Полгорода объездил. Как узнают, что сидел, сразу разговор заканчивают. – Осуждённый поскрёб затылок и посмотрел в окно. – Правда, взяли подсобным рабочим в больницу. Я там продукты таскал. Потом узнали, что я гепатитом Б болел, и попросили…

– Как же ты жил?

– Устроился к азерам палатки ставить да «Газели» разгружать. Вечером пятьсот рублей дадут да полный пакет фруктов-овощей на салаты. Так и наладился. Утром подхожу к месту, где палатки ставят, и жду, когда подъедет машина. Вообще, азербайджанцы, они молодцы, только высокомерные. Я хуже о них думал, а оказалось…

Осуждённый рассказывал свою жизнь так, что у психолога складывалось ощущение, будто бы он листает старую книгу, найденную на чердаке заброшенного дома. Николенко представил, как сидит в полумраке по-турецки, положив на колени пыльную книгу, а из слухового окошка на неё падает солнечный свет, в лучах которого мошкарой кружится пыль, которую он смахнул с книги, чтобы прочитать её название.

– А за что ты сейчас сел? – спросил психолог, не заметив, как перешёл с осуждённым на «ты».

– Вышло как. С матерью квартиру делю. Двушку. Мне сорок четыре, ей шестьдесят пять. Ну выпиваю. Взрослый мужик. – Гаврилов бросил взгляд на Николенко, ища поддержки. – Друзья придут, женщины. – Он замялся. – Но не шумим вроде, а ей всё равно не нравилось, старая женщина. Всё в дверь мне стучала. А к соседям участковый ходил, они неблагополучные. Она возьми да и скажи ему, мол, сын меня бьёт, угрожает убить. Мол, пять раз наотмашь я её ударил. А как я её ударю этим? – Гаврилов протянул психологу искалеченные руки. – Потом говорю, мать, меня же посадят, у меня судимость не погашена. И дали срок, – закончил он. – До сих пор кажется, что сплю. Апатия какая-то…

– Сергей Евгеньевич, – в кабинет заглянул Кувшинов, – к нам начальник колонии идёт. С проверкой, наверно.

– Так, – вскочил Николенко, – Гаврилов, идите в отряд. Иван, забери кружку, я встречать начальника пошёл.

Лейтенант выскочил из кабинета, закрыл его и вышел на крыльцо, дожидаясь, когда подойдёт начальник. Полковник Ильин был невысоким, но обладал такой статью и харизмой, что даже рядом с тем, кто выше его на голову, казался одного роста. Николенко считал, что начальник очень похож на Сталина: те же усы, тот же профиль, та же манера говорить, и люди в его присутствии так же трепетали, опасаясь вызвать гнев.

– Здравья желаю, товарищ полковник, – приложив ладонь к голове, пролаял Николенко.

– Здравствуй, – отозвался начальник и, пожав лейтенанту руку, зашёл в отряд.

– Внимание, отряд! – крикнул Кувшинов и представился: – Старший дневальный отряда «карантин» осуждённый Кувшинов.

– Здравствуй, Иван, – строго поздоровался с зэком начальник. – Подготовь журнал учёта посещений. Ну что, граждане осуждённые, – продолжил он через паузу. – На какое-то время тюрьма – это ваш дом, а мы, – он указал рукой на себя и Николенко, – ваша семья. Не создавайте трудностей ни нам, ни себе. Помните поговорку «в маленьком доме большой ад».

– А опера можно? – подал голос Чернов.

– Можно Машку за ляжку. – В голосе начальника зазвенела сталь. – Когда я говорю, говорю Я! – Полковник указал пальцем себе на грудь. – Кто это такой дерзкий?

– Осуждённый Чернов, – подсказал ему Кувшинов. – Статьи 131, 132, 111 часть 4.

– Хорошо, – вернулся к привычному тону начальник и недвусмысленно пообещал: – Оперативник обязательно посетит вас, Чернов.

Полковник расписался в журнале, прошёлся по помещениям отряда, поинтересовался у Николенко, как ведётся психологическая работа с осуждёнными, и, остановившись у выхода, вновь обратился к зэкам, которые так и стояли, опасаясь присесть и тем самым вызвать недовольство хозяина.

– Будем считать, что беседа окончена. – Начальник ощупывал взглядом лица осуждённых, то ли запоминая, то ли ища уже знакомые. – И храни вас Бог, если вы в него верите.

Полковник Ильин вышел. Присмиревшие осуждённые тихо переговаривались. Телевизор, выключенный перед приходом хозяина, как называли его между собой зэки, включить снова никто не решался. Николенко подождал, пока начальник отойдёт подальше, и тоже засобирался.

– Когда зайдёшь теперь? – поинтересовался Кувшинов.

– Не знаю, возможно, завтра, – соврал Николенко. – А когда этап?

– Послезавтра ждём – этапный день будет. А вообще, когда угодно может быть.

– Посмотрим, – кивнул Николенко и толкнул дверь.

– Странный сегодня день, – поделился с Кувшиновым лейтенант. – И зэки пришли этапом странные. Тебе не кажется?

– Может, и так, – отозвался осуждённый.

Старший дневальный проводил психолога до калитки и помог открыть и закрыть замок.

– Всего доброго, – попрощался Николенко и, сунув руки в карманы, быстрым шагом пошёл в сторону дежурной части.

– И тебе добра, лейтенант, – тихо сказал Кувшинов, глядя вслед торопившемуся поскорее выйти из зоны психологу. Он отошёл к курилке, достал из кармана зажигалку и закурил сигарету. Ему совсем не казалось, что сегодня странный день. И зэки были совершенно обычные. И жизнь у всех одна. Просто дорога у каждого своя.