Форос

Потом я, один или с кем-то из нас, скарабкывался вниз с ластами и охотился. Я заплывал все дальше и мне открывались россыпи рапанов. Я нырял и продувался. Хватал одного и видел другого в трех метрах. Плыл за ним. Потом открывался третий, четвертый и, когда «красная лампочка» уже готова была начать мигать, и желание дышать достигало запредельной силы, иногда под камнем замечалось движение клешни. И тогда желание дышать отключалось вдруг и полностью. Дальше происходила битва и игра в прядки под камнем. Потом «красная лампочка», экстренное всплытие, кровь из носа и воздух. Так не надо делать никогда. Веревка показала глубину ныряния в двадцать метров.

Я выходил на берег изможденный, но с сумкой рапанов. А иногда и крабом. Часто плавколюди просили поймать и им. И им тоже доставалось. Мидии росли по камням на дальних скалах. Мы жарили все это на листе, отваривали в кастрюле. И ели. На завтрак.

Кроссовки пропали вдруг.

То есть мы искали долго и повсюду. Во всех кустах. Под палаткой. Чьи это были кроссовки я точно не помню. Потому что кроссовки потом скоро порвались у нас у всех. Но это потом. И мы вышли из ситуации. Но это потом. Кроссовки не находились, и настроение тяжелело с каждой минутой.

Местная братия нас безусловно засекла с первого дня. Это нам было понятно. Их было человек двадцать. Пацаны. Девочек было две. Их мы засекли сразу. Они были очень даже. Одна, скажем так. Девочки ходили сами по себе.

И нас они тоже заметили. Более того, как-то так получилось, что купаться мы стали в одних и тех же скалах. В камнях, за краем людского пляжа. И беседы случайные, и касания случайные и сидения на камнях. Это все уже пошло. От них пахло чем-то головокружительным, когда они случайно соскальзывали ножкой и, теряя равновесие, оказывались прямо вот тут. То есть очень рядом. Касаясь мягким, бархатным. На мгновение. А когда увидев рыбку и вдруг развернувшись, случайно заглядывали в твои глаза, приблизив лицо и губы, случайно, сердце приостанавливалось и давало сбой в кардиограмме. А если они начинали пробираться по острым камням впереди тебя, ты смотрел туда, туда, и Куинджи отдыхал полностью. А кроссовки исчезли резко и вдруг.

Поняв, что вариант «забыл на пляже» не выдерживает критики, мы помолчали и впали в недолгую медитацию. Был день. Палило. С нашей кручи начало города в виде крайнего пирса было видно. Местная котла вся была там. Кроссовок не было.

Мы молча встали и поползли вниз. Сползши, мы повернули направо и, хрустя галькой оставшимися кроссовками и парой моих красных вьетнамок, пошли сквозь плавколюдей к крайнему пирсу. Молча. Когда еще оставалось метров триста на пляже стали доминировать урбанистические детали. В частности куски арматуры. Мы взяли четыре. По метру длинной. Двухсантиметровки. Весили, надо сказать. И пошли к крайнему пирсу.

Народ у крайнего пирса стоял группой. Спокойно. Мы приближались монотонно и хрустя галькой. Арматуры весили и мы их несли на плечах. За двадцать метров мы перегруппировались фронтом, подняли взгляды на них и остановились. Сказать, что нас не переполняла безудержная отвага – ничего не сказать. Их было двадцать. Типа того. Они были в основном старше. Диванным образом жизни не страдал никто из них. Ждали они нас.

Смотрели они очень спокойно. Время остановилось.

Главный качнулся в сторону, сделал шаг и пошел к нам. Он был голый по пояс. Вечернее солнце играло тенями на его мускулатуре. Волосы были по-южному выбелены солнцем и загар был рыжекрасным. Теперь я могу сказать, что лицо его не выражало агрессии. Оно выражало иные положительные чувства. Он сказал просто:

– Чего случилось-то?

– Кроссовки.

– Сперли?

– Да.

– Да это Катька, алкоголичка.

– А где она?

– Ну, вы даете! (Он улыбнулся). Москвичи?

– Да.

– Валера привел?

– Да.

– Молодцы. Ждите нас. Я ребят в магаз, отметим встречу.

Хлопнул нас по плечу. Смех он сдерживал. Повернулся к своим и пошел к ним.

Жизнь налаживалась. Время пошло снова. Мы бросили арматуру там, где стояли. Он обернулся:

– Кроссовки принесем. Куда она их денет? Не парьтесь!

Вечер встречи

Волны, как обычно, шуршали галькой, но слепящий шарик стал разбухать и пошел вниз. Детские крики стали тише. Мы стояли под нашей складкой в почти вертикальном обрыве и понимали, что дальнейшее не содержит очевидной угрозы или вызова, но неопределенно, как прожилки на камешках под ногами. Мы заползли вверх. Мы не говорили о будущем. Не то чтобы в воздухе витало напряжение, просто мы не говорили об этом.

Было еще светло, когда появилась первая голова. Она высунулась из-за края обрыва на месте складки-тропы.

Работая ногами, она возвысилась, и над линией загиба появились грудь и начало рук. Потом появился живот и две авоськи. Авоськи были неимоверно раздуты и из них торчали горлышки желтых снарядообразных бутылок. Первый человек взошел к нам, сказал: «Все достали!» и начал вываливать содержимое авосек перед костром. А костер уже горел.

Сразу за первым человеком появился второй. И так же с авоськами. Сколько таких человеков с авоськами появилось друг за другом я точно сказать не могу. Но их было больше, чем пальцев на руках.

Потом появились люди без авосек и чуть постарше. Они были веселы и спокойны. От них веяло здоровьем и солнцем. И полным отсутствием суеты в отличие от авоськонесущих. Лица были разные, но солнце и соль неуловимо присутствовали в них.

Те, что постарше, приветствовали нас, сели рядом легко и непринужденно и сказали, что это такое молодое вино. И его завозят иногда. В наши кружки была налита желтоватая кислющая жидкость, были сказаны слова, и дальше я помню что-то похожее на немой фильм, прокрученный на тройной скорости задом наперед. Люди перемещались в хаотическом порядке. Сначала было светло. Потом светил костер. Перехода я не помню. Пили прямо из горла. Говорили все разом.

Но самое странное, не это. Ведь мы сидели прямо у края. У края обрыва. Внезапно один из снующих рассказчиков приблизился к краю, скользнул вдоль него и канул. Бутылка на мгновение мелькнула сверху. Молот проблемы упал нам в мозг. Мозг застыл. Но мы были единственные, кто обратил на это внимание. Потому что остальные продолжали так же смеяться, говорить разом, рассказывать свою историю и допивать очередную бутылку из горла. Мы были единственные, кто остался с открытым ртом. До тех пор, пока упавшая голова не появилась над тропой-складкой, вернулась на позицию и продолжила свой монолог с прерванного места.