Герой

Со двора, в окно избы Агафоновых, была хорошо видна крепкая спина Митяя. Повзрослевший и возмужавший парень вертелся перед зеркалом, проверяя, хорошо ли сидит новая рубаха на его широких плечах. Недавний пацаненок вышел весь в отца – крепкий, статный, с бесхитростной белозубой улыбкой.

В избе теперь стояли, изголовье к изголовью, две железные кровати. На полу, возле одной из них, лежали стопками книги на русском и китайском языках. Полка возле кровати Ли тоже ломилась от книг. Там же лежали тетрадки, перья и кисти для занятий каллиграфией. Около другой кровати валялась части разобранной коробки передач от трактора СХТЗ 15/30 Харьковского тракторного завода – предмет Митяевского увлечения последних недель.

На стене, над кроватью Ли, в самодельной деревянной рамке висел все тот же карандашный детский рисунок, изображающий счастливую семью, где он, маленький, держит за руки своих китайских родителей. Этот дорогой сердцу Ли рисунок, немного пожелтевший от времени, был центром его вселенной, вокруг которого юноша развесил листы с умными высказывания известных людей. Эти надписи на китайском и русском языках были сделаны юношей собственноручно.

Митяй обернулся еще раз и заметил наблюдавшего за ним отца. Николай, усмехнулся, и махнул рукой – мол, продолжай, продолжай, но чуть после спросил:

– А Лешка-то где?

– Известно где, у Чэна. Где еще ему быть, – не отводя глаз от зеркала, ответил сын.

Митяй все не мог оторваться от собственного отражения – рассматривал некстати появившийся на щеке прыщ. Николай подошел поближе и встал у сына за спиной.

– Ну? И куда это ты так вырядился?

– Так вечером же танцы, бать.

Митяй, через зеркало, укоризненно глянул на отца. Тот сложил руки на груди и усмехнулся.

– Ах, та-анцы, – протянул Николай, – ты бы книг каких почитал, как брат твой. А то только и знаешь, как по танцам ходить, да в железяках капаться!

Митяй похлопал себя по бокам и, оставшись доволен, тем как сидит обновка, с вызовом ответил Николаю:

– Мне много книг не надо. Я, как Лешка, в милицию не собираюсь. Я в трактористы пойду. Потом выучусь на механика или инженера. Не боись, бать, прорвемся, будет из меня толк!

Тут ответить было нечего, Митяева душа уже давно лежала к технике, и все механизмы отвечали ему взаимностью, послушно подчиняясь, стоило ему откинуть капот машины или трактора. Николай, широко улыбаясь, потрепал сына по вихрастому затылку:

– Вот что, тракторист, там лошадей привели, к утру подковать нужно. Мы с матерью в город, сегодня не ждите.

Он хмыкнул и вышел из избы. За окном послышался скрип телеги, веселое цоканье копыт. Митяй задумчиво посмотрел вслед отцу и, почесывая голову, подошел к полке с книгами. Долго выбирал, хмуря брови, водя пальцем по корешкам и беззвучно шепча губами. Наконец выудил самую толстую книгу и под скрип пружин сел с нею на кровать, тоскливо вздохнул и, раскрыв первую страницу, приготовился читать…

****

… Когда Митяй проснулся, был уже почти вечер. Он вскочил с кровати, позабыв о толстенной книге, лежащей на его животе, и та шумно упала на пол.

В открытое окно были слышны звуки гармоники и развеселый девичий смех. Ли сидел за столом при свете настольной лампы и аккуратно выводил на белоснежном листе иероглифы.

– Ё-мое! Леха! Танцы! Бежим! – Митяй спешно заправлял в брюки помявшуюся рубаху.

– Не пойду я, Митяй. Не люблю, ты же знаешь.

– Ты обещал, брат, – Митяй поднял с пола книгу и положил на стол обложкой вниз, – Вот! – Митяй демонстративно похлопал рукой по книге, – Я свое обещание уже начал выполнять. Книгу про мир читаю, автор Толстый!

Митяя переполняла гордость за самого себя.

Ли аккуратно отложил в сторону перо и рассмеялся.

– Эх ты, грамотей. Это Толстой, «Война и мир».

Митяй лишь почесал затылок.

– Ладно, пошли, раз обещал, – согласился Ли.

****

Танцы прошли для братьев Агафоновых по-разному. Для Ли, который скромно сидел в сторонке, наблюдая за братом, время тянулось. Митяй же, наоборот, едва успел перетанцевать со всеми девушками подряд, стараясь ни одну из них не оставить без своего внимания. Он пользовался огромной популярностью у местных девушек, за что деревенские парни не очень его жаловали. Нередко Митяю приходилось пускать в ход свои от природы крепкие кулаки, общаясь с конкурентами.

Если бы не начинающаяся гроза, бродившая по окраине неба, Ли еще долго бы ждал брата. Но гром бормотал все сердитей и громче, и вскоре первые вспышки молнии осветили потемневшее небо. Люди начали разбегаться по домам.

Митяй задорно пихнул брата локтем.

– Видел, Леха, все девчонки мои! Все-таки Митяй Агафонов – первый парень на деревне!

Ли спокойно улыбнулся.

– Может, тебе стоит выбрать одну из всех? Это неправильно – сегодня с одной, завтра с другой.

– Да как же выбрать, Леха, – одна краше другой! Да и скучно с одной-то все время! Нет, это не для меня.

– А я вот думаю, что если уж полюбить, то одну и на всю жизнь. Как отец, как Чэн.

Братья подошли к дому. Гроза совсем разошлась, первые тяжелые капли уже падали на пыльную дорогу. Лошади, напуганные громом, бились и храпели за темной стеной конюшни. Тоскливо хлопала позабытая оконная ставня. Митяй застыл на входе. Дверь в избу была открыта. Он обменялся взглядом с Ли и, сам себе не веря, сказал:

– Может родители уже вернулись? Схожу гляну.

Митяй в потемках загрохотал ведром где-то в сенях, зашел в избу.

– Батя! Мама!

В избе зажегся свет.

Ли, предчувствуя неладное, подошел к конюшне, откуда испуганно всхрапывали лошади.

– Леха! Леха! Там Чэна убили! – Митяй, спотыкаясь, выбежал из избы.

Ли резко остановился, словно его ударила одна из молний, полыхавших на небе, мысли роем пронеслись в голове – учителя… убили…?!

В этот момент ворота конюшни неожиданно распахнулись и наружу метнулся рослый вороной конь, которого отец наказал подковать к утру. На коне сидел всадник в плащ-палатке с низко надвинутым капюшоном. Ли едва успел увернуться от тяжелых копыт, как всадник рванул со двора и скрылся за поворотом. Вот же он – убийца! Ярость горячей волной прилила к голове. Нельзя дать ему уйти! Ли кинулся в конюшню, где стояла вторая лошадь – молодая гнедая кобыла. Не раздумывая не секунды, он запрыгнул гнедой на спину и без седла, вцепившись в лошадиную гриву и крепко сжав ее бока ногами, бросился в погоню.

Сзади что-то кричал Митяй, но все потонуло в раскатах грома. Лошади неслись по проселочной дороге, поднимая грязь из-под копыт. Ли пару раз крепко поддал лошади пятками и теперь стремительно сокращал разрыв. Вот уже стал ясно виден силуэт в плащ-палатке, сгорбившийся в седле.

Неожиданно всадник круто повернул коня к реке, Ли повторил его маневр, выворачивая на тропу, ведущую вниз, к воде. Там человек в плаще вдруг замедлил бешеный темп и, резко обернувшись, несколько раз выстрелил в преследователя из пистолета.

Ли припал к лошадиной шее, и пули чудом просвистели чуть выше головы. Лошадь, испуганная выстрелами, встала на дыбы, сбросив седока в грязь, и поскакала к дому. Парень быстро вскочил и бросился к реке, прямо через кусты.

Всадник, добравшись до воды, бросил коня, и уже спешил к ожидавшему его в лодке напарнику, оскальзываясь на глинистом берегу.

Ли бежал, спотыкаясь и путаясь в кустарнике. Мокрые ветки хлестали его по лицу, подло хватали за ноги, но он, стиснув зубы, ломился вперед. Наконец впереди мелькнула вода. Там, сквозь дождь, виднелась отчаливающая лодка, а в ней две темные фигуры в капюшонах. Ли сделал последний рывок и подбежал к самому берегу. На секунду яркая вспышка молнии осветила все кругом, и он смог отчетливо разглядеть под капюшоном того, кто стоял в лодке лицом к берегу. Парень словно окаменел от увиденного: сомнений быть не могло – это был тот самый человек, цыган, десять лет назад убивший в поезде его родителей.