Николай

И даже боги не способны с ее шармом биться приторным.

Сирена в ночи
Призывает к себе,
В молниях ее холодный трон.
Ее заключив
В просторе небес,
Ты нанесешь ей отрезвляющий урон.

Сирене зло
В п… ду вошло,
И стало в море, как обычно,
Как будто из п… ды добро
Навеки вышло.

Карусель

Что я вижу на Луне?
Что приснится нам во сне?
Но оставшись жить в проблемах,
Преданы своей звезде.
В чем Луна скрывает суть?
Под Луной нам не уснуть.
Мы летим вперёд навстречу
Тем мирам, что не вернуть.

Суть растет вдали от всех,
Сберегается как цель.
Трудно нам порою быть здесь,
Это чисто карусель.
В чем скрываем мы себя?
Над границей острия,
Во плоти нам будет тесно,
Душам, что живут смеясь.

Заморожены
Чувства прошлые —
Где-то бьются о стекло,
Мы встревожены:
Невозможно же
Поразить собою зло.

Так отчаянно
Привыкаем мы
К поворотам злой судьбы.
Как узнаем мы,
Что неправильно:
С ней хотим сражаться мы.

Под ногами,
Словно камни,
Мысли те, что нам важны.
Но все травмы
В боли праведны,
Души ночью холодны.

Беспорядки и регрессы,
Как судебные процессы —
Защитим себя мы сами.
Разведем любовь руками
И уйдем искать посыл.

Москва. Еда. Борьба

Спокоствие Москвы притягивает, подзывает,
Над нею в небе утреннем звезда и облака.
Погосты темноты без драки избивают,
В говне проспекты, думаю, pizda не далека.
Москва, совсем я о тебе не знаю ничего другого,
Кроме того, что ты отвергла многих идиотов,
Ясна, как день, за этим первый самый личный повар
Политбюро главы задержан: плов был неготовым.
На митинг вышли граждане, попали в автозаки,
Кормить их трижды важно, ведь крупа без масла вряд ли
Вкусна, как мясо в ресторане «Метрополь»,
Нельзя колбасы грызть с бараньей головой.
Москва, ты вечно режешь псов бездомных
И на самсу пускаешь.
В купатах безупречных и огромных,
В блинах да в супе возникаешь.
Десерт ест только Президент,
Он всех нас горько любит – всех,
Поест перловку с блюда «смерть»,
В Москве все ложкой жрут обед с расстрелом.
В тюрьме безбожно мент из центра Э,
Поев мороженного, зэка бил по роже,
А дел лишь больше, и конца им нет.

Достоевскому

Советские переписчики удалили из романа
Достоевского «Братья Карамазовы»
Финальную тринадцатую часть,
В ходе которой появляюсь я из тумана,
Трахаю Грушеньку и доставив оргазм ей,
Уезжаю в Баден-Баден в казино играть.
Возвращаюсь уже нескоро,
Промотав состояние,
Достоевскому присылаю открытку:
Не умри под забором,