Ключи Царства

– Что ты делаешь сегодня?

– Ничего.

Фрэнсис опять помолчал и вдруг выпалил:

– Нора, почему бы нам не пойти погулять? Как мы когда-то ходили. Такой чудесный день!

Все чувства Фрэнсиса к ней потоком устремились из его тревожных глаз. Она не пошевельнулась, но слабая краска оживления проступила на ее худых щеках.

– Меня нельзя беспокоить, – сказала она мрачно, – я устала.

– Ну пойдем, Нора… пожалуйста…

Девушка уныло молчала.

– Ладно.

Его сердце застучало глухо и больно. Он бросился в кухню, спеша и нервничая, приготовил несколько бутербродов, отрезал кекса и неумело завернул все в бумагу. Полли не было видно, да сейчас, по правде говоря, ему очень хотелось улизнуть потихоньку от нее. Через десять минут они с Норой сидели в красном трамвае, с лязгом несущемся через весь город. Еще через час они брели бок о бок, не говоря ни слова, к Госфорт-Хиллз.

Фрэнсис сам не понимал, что побудило его направиться именно сюда. В этот день за городом, где все расцветало, было прелестно, но в самой этой прелести было что-то трепетно-робкое, причинявшее невыносимую боль. Когда они подошли к саду Лэнга, стоявшему в пене цветов, он остановился и попытался разбить тяжелое молчание, лежащее между ними непроницаемой преградой.

– Посмотри, Нора! Давай обойдем вокруг, а потом зайдем поговорить с Лэнгом.

Она взглянула на сад – застывшие ряды деревьев, похожих на шахматные фигуры, окружали сарай – и сказала горько и грубо:

– Не хочу! Ненавижу это место!

Фрэнсис не ответил. Он смутно чувствовал, что эта горечь относится не к нему.

К часу они дошли до Госфортского маяка. Видя, что Нора устала, Фрэнсис, не спрашивая ее согласия, остановился под высоким буком позавтракать. День был необыкновенно теплым и ясным. Внизу, на равнине, блестя золотыми отсветами, лежал город с возвышающимися над ним куполами и шпилями. Издалека он казался несказанно прекрасным.

Нора едва притронулась к приготовленным бутербродам, и, вспомнив деспотическую навязчивость Полли, он не стал принуждать Нору поесть. Как хорошо было в тени! Они сидели на усыпанном буковыми орешками мху, и зеленые листья, трепещущие над их головами, бросали на него свой мягкий узор. В воздухе носился живительный запах древесных соков. Вверху, на высокой ветке, издавал гортанный клич дрозд.

Через несколько минут девушка прислонилась к стволу дерева, запрокинула голову и закрыла глаза.

Ее спокойная, смягченная поза была для Фрэнсиса высшей наградой. Он смотрел на нее со все возрастающей нежностью. Изгиб ее шеи, такой тонкой и беззащитной, поднял в нем волну невыразимого сострадания. Нежность переполняла его, вызывала желание укрыть, защитить эту девушку. Голова ее немного соскользнула с дерева, но Фрэнсис не смел дотронуться до нее. Однако, думая, что она спит, он инстинктивно поддержал ее рукой. Мгновенно она высвободилась и принялась колотить его сжатыми кулачками в лицо и в грудь, истерически крича:

– Оставь меня! Скотина! Животное!

– Нора, Нора! Что с тобой?

Запыхавшись, с дергающимся, искаженным лицом, она откинулась назад:

– И не пытайся обойти меня таким способом! Все вы одинаковые. Все до одного!

– Нора! – с отчаянием взмолился Фрэнсис. – Ради бога! Умоляю тебя! Давай выясним все!

– Что нам выяснять?!

– Да все… Почему ты такая… Почему ты выходишь замуж за Гилфойла.

– А почему бы мне и не выйти за него замуж? – защищаясь, бросила она с горечью.

Его губы пересохли, он едва мог говорить.

– Но, Нора, он же такое ничтожество… он не стоит тебя.

– Он не хуже всякого другого. Я же сказала, что все вы одинаковы. По крайней мере, он будет знать свое место.

Ошеломленный и побледневший, Фрэнсис смотрел на Нору. И было в его неверящих глазах что-то ранившее ее так жестоко, что в ответ она нанесла рану еще более жестокую.

– Может быть, ты воображаешь, что мне нужно выйти замуж за тебя?.. За примерного мальчика с ясными глазками, прислуживающего у алтаря… За недопеченного попика?! – Ее губы дергались в презрительной, глумливой усмешке. – Так вот что я тебе скажу: по-моему, ты просто посмешище… Истеричный ханжа… Ты сам не знаешь, как ты смешон… Святой отче наш… Умора! Да будь ты единственным человеком во всем мире, я бы не… – Она задохнулась и, вся дрожа, мучительно и тщетно старалась сдержать слезы, зажимая рот рукой, и, вдруг разрыдавшись, бросилась к нему на грудь. – О Фрэнсис, Фрэнсис, милый, прости меня! Ты же знаешь, что я всегда любила тебя. Убей меня, если хочешь… Мне все равно.

Успокаивая ее, неловко гладя по голове, он сам дрожал так же сильно, как она. Мало-помалу сотрясавшие ее рыдания стихли. Нора лежала в его объятиях, обессиленная и покорная, как раненая птица, спрятав лицо в его куртку. Затем она медленно выпрямилась, не глядя на него, достала носовой платок, вытерла измученное, заплаканное лицо, поправила шляпу и проговорила усталым ровным голосом:

– Нам, пожалуй, пора идти.

– Нора, взгляни на меня.

Но девушка, по-прежнему избегая его молящего взгляда, только сказала тем же странным монотонным голосом:

– Ну говори… что ты еще хочешь сказать.

Фрэнсис заговорил с юношеской горячностью:

– Ладно, Нора, я скажу. Я не намерен мириться с этим! Я отлично понимаю, что тут что-то не так! Но я докопаюсь, я узнаю, в чем дело. Ты не выйдешь за этого дурака Гилфойла. Я люблю тебя, Нора! Я постою за тебя!

Она помолчала, жалея его, потом с бесцветной улыбкой сказала:

– Я чувствую себя так, будто живу на свете по крайней мере миллион лет.

Встав, Нора наклонилась и, как когда-то, поцеловала его в щеку. Они в молчании стали спускаться с холма, и дрозд уже не пел на своем высоком дереве.

Вечером, твердо решившись добиться своего, Фрэнсис отправился в сторону доков, где жили Мэгуны. Он нашел изгнанника Скэнти одного – Мэгги еще не вернулась со своей поденщины. Скэнти сидел у слабо тлеющего огня в единственной тесной комнате их «квартиры». При свете сальной свечи он с мрачным видом мастерил челнок для ткацкого станка. В мутных глазах изгнанника, несомненно, блеснуло удовольствие, когда он узнал своего гостя. Блеск этот стал еще ярче при виде полпинты[21 - Пинта (англ. pint) – единица объема в США, Великобритании и ряде других стран; в Великобритании 1 пинта –

/

галлона – 0,568 л.] виски, извлеченной Фрэнсисом (он стащил ее в баре). Скэнти живо достал щербатую фаянсовую чашку и торжественно выпил за своего благодетеля.

– Вот это вещь! – пробормотал он, утираясь рваным рукавом. – С тех пор как этот скряга Гилфойл заграбастал бар, черта лысого получишь там глоточек!

Фрэнсис уселся на деревянный стул без спинки. Под глазами у него залегли глубокие тени. Он заговорил с хмурой настойчивостью:

– Скэнти! Что произошло в «Юнионе»? Что случилось с Норой, с Полли, с Нэдом? Вот уже три дня, как я вернулся и все еще ничего не понимаю. Ты должен сказать мне.

Лицо Скэнти выразило тревогу. Он переводил взгляд с Фрэнсиса на бутылку, с бутылки на Фрэнсиса.

– Ха! Откуда же мне знать?